Десантники «Сил Спасения» - Каплан Виталий Маркович. Страница 8

– Ну как же, помню, ты у нас человек деловой. Весь в заботах. И в прошлый раз дела были, и раньше ещё. Рассказал бы хоть, что за дела такие.

– Да ничего, всё у меня в порядке, – хмуро отозвался Костя. Он знал, что такими фразами не отделаться. Разговор предстоял долгий и противный.

– Ладно, можешь не объяснять. Я и так знаю, – усмехнулся Белый и, скрестив ноги, уселся прямо на снег. – Опять сегодня геройствовал, господин Временный Помощник?

– Это в каком смысле? – напряжённо разглядывая снег, спросил Костя.

– Не жалко Рыжова?

– Это не ваше дело, – решительно произнёс Костя. – Как же вы надоели! Ну что вы вечно не в свои дела суётесь?

– Ну, это как знать, – миролюбиво заметил Белый. – Может, для меня твои дела не такие уж чужие. Впрочем, ты помнишь – я ничего пока не могу тебе объяснить. Не время ещё. Ты уж постарайся сам разобраться. Хоть в чём-нибудь.

– Да не буду я ни в чём разбираться! С какой это такой радости? – Костя сплюнул на снег и проследил траекторию плевка. – Что вы ко мне всё время пристаёте? Я что, просил? Звал вас, да?

– Эх, Костик, Костик, – не то засмеялся, не то вздохнул Белый, – горячая ты голова. Ну чего злишься? Ты бы ещё драться полез! – И он уставился на дырочку в снегу, куда попал Костин плевок.

А Костя опустил глаза. Да, и такие глупости случались. Стыдно даже вспоминать. Попробовал Боевые Методы. Тройной удар в прыжке. Лучше уж самому себе по морде надавать. Излупи его Белый в тот раз как щенка – всё было бы нормально. То есть понятно. Но произошло нечто иное – странное и, пожалуй, страшноватое. Белый и не думал защищаться. Он, кажется, и не заметил Костиных прыжков. Но это жуткое чувство, когда бьёшь точно в цель, правильно бьёшь, как учили, но кулак твой встречает не тело, а вязкую пустоту, рука твоя пронзает холодный туман… Лучше и не вспоминать.

– Ну правда, – сказал Костя уже потише, – отстаньте вы от меня. Мои дела – это мои дела. И я всё делаю как надо. Ну отлупил я Рыжова – так он, козёл, без этого никогда строиться бы не научился.

– А он научился? – с интересом спросил Белый.

– Научится ещё, – вздохнул Костя. – А Васёнкин с Царьковым, они просто лодыри, тянут всю Группу назад. Я ведь всё-таки Помощник, должен принимать меры.

Белый посмотрел на него с ещё большим интересом.

– А зачем? Неужели это настолько важно?

– Что важно? – не понял Костя.

– Ну, например, что Мишка Рыжов не умеет ходить строевым шагом. Или что Васёнкин кролика пожалел? Что, ваши маршировки и баловство с Энергиями такое уж необходимое дело? Да ерунда это всё, да к тому же ещё и опасная! А ты из-за неё с людьми как со скотом обходишься. Хотя извини, со скотом ты бы обращался лучше. Скотина, она и лягнуть может, и куснуть. А они ведь точно такие же, как и ты. И им и больно, и обидно, и страшно. Ничуть не меньше, чем тебе. Давно ли ты был на их месте? И скажи честно – согласился бы поменяться с ними местами?

– Да что вы мне всё морали читаете?! – снова взорвался Костя. Он знал, что мог бы сдержать себя, но не стал этого делать принципиально. – Я такой-сякой-разэтакий! Как со скотом? Да я, если хотите знать, с ними по-человечески обращаюсь. По-хорошему. Ну отлупил Рыжова, а меня что, не лупили? Да вы знаете, как меня Кошельков тогда гонял? А я с ними, если хотите знать, по-доброму. Вон в других Группах Помощники и прислуживать себе заставляют, и лупят всех без разбору, просто так, в своё удовольствие! А я всегда по справедливости.

– Ну, спасибо тебе за это, – усмехнулся Белый, и его огромные глаза вдруг сделались непривычно жёсткими. – Молодец, стараешься!

– А я что, хуже других? – сопротивлялся Костя. Но говорил он уже через силу. Как-то незаметно он устал от этого спора.

– Да, – твердо сказал Белый и взглянул на Костю.

Тот было попробовал отвести взгляд – и не смог. Серые глаза притягивали его точно магниты.

– Да, хуже, – повторил Белый, поднимаясь со снега. Только сейчас Костя сообразил, какой же тот здоровенный. По сравнению с ним Костя выглядел взъерошенным котёнком возле огромного снежного барса.

– Я знаю, – продолжал Белый, – ты не сажаешь ребят на горячую батарею, как это любит твой приятель Руднев. Не плющишь почки, как Смирнов, твой будущий партнёр по куреву. Не заставляешь, как Александров, ребят перед тобой на коленях ползать. Всё так. Но есть большая разница. Они, приятели твои, слишком уж глубоко увязли в этом слое. Почти безнадёжно. Может, кто-то их и вытянет – не знаю. Они уже и не помнят ничего, и не понимают, что творят. От людей у них осталась только оболочка, а начинка уже совсем другая. Но у тебя не тот случай. Ты ещё живой. И на самом деле ты знаешь, что все подвиги твои – свинство. Прекрасно это знаешь. И тогда тебе становится страшно, ты пытаешься отогнать «лишние мысли», а зря. Они не лишние. Да и не получится уже. Многое изменилось. Теперь ты можешь вырваться.

– Да не собираюсь я никуда вырываться, – тоскливо ответил Костя. Чёрт бы побрал Белого с его моралями. От его моралей даже зубы начинают ныть, и, что главное, не остановишь.

– Конечно, вырваться – дело трудное, – как ни в чём не бывало, продолжал Белый. – И всего сложнее начать. А ты уже начал.

– Чего это я начал? – желчно поинтересовался Костя.

– Ну как – чего? Вспоминать, сомневаться, думать. И зря ты ищешь у себя болезнь. Как раз наоборот – ты начал выздоравливать.

Тут уже Костя разозлился по-настоящему. Не хватало только разговоров про болезнь!

– А идите знаете куда с вашим выздоровлением! – крикнул он. – Я из-за вас с ума схожу, меня из-за вас в Стажёры не примут! – По щекам его покатились жгучие злые слёзы. – Это вы во всём виноваты! Вы!

– Ну что ж, – спокойно откликнулся Белый, – если тебе так удобнее, считай, что я. В какой-то степени это даже и верно. Только, пожалуйста, без истерик. Ты ведь, насколько я понимаю, парень, а не визгливая барышня. Ну-ка прекрати реветь!

Он немного помолчал, затем продолжил:

– Что же касается твоего выздоровления… Сам смотри – кое-что ведь вспомнил. Ну хотя бы как накурился в семилетнем возрасте, а мама тебе градусник ставила и в неотложку звонила. Ты ведь и не понял тогда, как она перепугалась! Думала, что всё, конец, помирает родимое дитя. Ей и в голову не пришло, что дитя уже сигаретами балуется. И насморк у неё тогда был, запаха ведь и не почуяла…

– Это всё бред! – заорал Костя и отпрыгнул от Белого. Ему стало и в самом деле страшно, даже мурашки по спине заплясали. – Галлюцинации всё это! Не было никакой мамы! Я всю жизнь тут, в Корпусе, прожил!

– Ну, во-первых, слово тут сейчас неуместно. Сейчас ты не в Корпусе. А совсем в другом месте. А во-вторых, разреши полюбопытствовать, ты и родился в Корпусе? Уж не из пробирки ли? – ехидно поинтересовался Белый.

– Может, и из пробирки! Вам какое дело?! Уходите! Зачем вы меня мучаете?! – закричал Костя, безуспешно стараясь унять слёзы. – Да кто вы такой вообще?

Белый вздохнул.

– А вот этого я тебе пока объяснить не могу. Ты ведь знаешь. Да и не было бы в том толку. Потом, конечно, ты многое поймёшь. А пока думай.

– Мне не о чем думать! Вы всё врёте, всё сочиняете, чтобы меня с ума свести! – изо всех сил заорал Костя, делая шаг назад.

– Эти крики я уже слышал. – Белый поморщился. – Часто слышал, в самых разных вариациях. Ни к чему переливать из пустого в порожнее. Да, я понимаю, тебе сейчас плохо. Но так и должно быть. Иначе ничего не получится.

– Что не получится? Что?! – И тут воздух от его крика раскололся и упал на снег острыми стеклянными обломками. Чёрная полоса леса свернулась в кольцо, и Костя вдруг понял, что это не кольцо, а чья-то исполинская, обтянутая кожаной перчаткой рука. Рука дотянулась до низкого неба и с треском разодрала его, словно ветхую простыню. Синие потоки хлынули на землю, но сливаться друг с другом и не думали, текли по отдельности, искривлялись, пульсировали, а потом вдруг разом превратились в бледные круги перед глазами, вспыхнули напоследок голубым пламенем и растаяли во тьме.