Крепость королей. Проклятие - Пётч Оливер. Страница 33

Наместник отмахнулся от этих слов, как от назойливой мухи.

– Вздор! Если я дам вам отсрочку, то и в других деревнях захотят того же. И к чему это приведет?.. Нет, десятину придется заплатить. Права и обязанности для всех одни.

Он развернулся к стражникам:

– Обыскать сараи и амбары!

Под плач и причитания крестьян стражники неспешно переходили от одной лачуги к другой, опустошая погреба, сараи, загоны для скотины и даже маленькие огороды. В итоге они вернулись с тремя курами, двумя тощими козами и притащили тележку брюквы и четыре мешка зерна.

– Вот то-то же, – проговорил наместник довольным голосом. – Это уже кое-что. Так я и предполагал: вранье и ничего, кроме вранья.

– Ваша милость, ваша милость! – Старый крестьянин рухнул в грязь перед конем. – Прошу вас, только не зерно, это наши последние семена! Если вы заберете их, нам нечего будет сеять. Поля останутся незасеянными, и зимой нам придется голодать!

– Так раньше надо было приберечь, тупое отродье! – огрызнулся Гесслер.

В этот раз плеть со свистом рассекла воздух, и старик с воплем схватился за лицо.

– Если сейчас заберете зерно, ваше превосходительство, то на следующий год вы от них вообще ничего не получите, – снова вмешался отец Тристан. – Это и дураку понятно.

Гесслер снова развернулся к монаху и свирепо на него уставился. Затем двинулся на отца Тристана и дал коню шпор, да так резко, что тот заржал и взвился на дыбы. Но монах не двинулся с места.

– Если любовь к ближнему не способна пронять вас, то прислушайтесь хотя бы к голосу рассудка, – продолжил он тихим голосом. – Если им нечего будет сеять, то и урожай никто не соберет. И на следующий год герцог останется без десятины.

Наместник прикусил губу. На мгновение показалось, что он ответит монаху очередным выпадом, но затем Гесслер резким выкриком приказал стражникам:

– Оставьте два мешка зерна. Ну и, может, половину брюквы. Остальное забирайте.

Монах перекрестился:

– Господь вознаградит вашу безграничную щедрость.

– Обойдемся без Господа, святой отец. У Него есть дела поважнее, нежели выторговывать несколько гнилых брюквин.

Гесслер дернул коня за поводья и поскакал прочь, к околице. Но потом он снова развернулся и указал плеткой в сторону Агнес:

– А вы передайте отцу, чтобы он хорошенько подумал, с кем связался! У меня есть могущественные заступники. Кайзер Максимилиан, может, и даровал Эрфенштайну Трифельс, но он давно мертв. А Трифельс принадлежит теперь герцогу Цвайбрюкена, и тот в любой момент может передать ее кому-нибудь другому… – Он свесился с седла и, прищурив глаза, взглянул на Агнес: – Без Трифельса ваш отец станет старым бродячим рыцарем без земли и имущества. А вы – бездомной девицей!

Гесслер ударил коня пятками и понесся вдоль улицы.

– Поторапливайтесь! – крикнул он стражникам, грузившим мешки на повозку. – У нас впереди еще три чертовы деревни.

Агнес задумчиво следила за удаляющимся облаком пыли. Несмотря на весеннее солнце, ее пробирал холод.

Над нею словно сгущались черные тучи.

Это ночью Агнес снова видела сон.

День выдался длинный. После обеда она помогла кухарке Хедвиг перекопать и засеять сад в крепости и при этом кое-что узнала о целебных травах. Тяжелая, но плодотворная работа пошла ей на пользу. Поэтому с наступлением ночи Агнес, вконец обессилевшая, мгновенно уснула. Кольцо на цепочке холодило грудь.

Она уже несколько раз видела во сне Трифельс, но в этот раз все было по-другому: еще ярче и реалистичнее. Обливаясь потом, Агнес металась в постели. Казалось, крепкая рука вдавливала ее в мокрые простыни. Перед глазами пьянящим туманом всплывали образы и постепенно приобретали очертания, пока не сложились в четкую картину…

Теплый ветерок гладит по лицу. Агнес открывает глаза: она стоит у зубчатой стены, на самой высокой башне Трифельса. Теплый осенний день клонится к вечеру, деревья, облаченные в яркие наряды, покачивают ветвями. Агнес поворачивает голову. На соседнем холме высится Шарфенберг – выбеленная крепость великаном вздымается над лесами. Посередине между Трифельсом и Шарфенбергом стоит крепость Анебос, не такая большая, как собратья, но такая же внушительная. Не груда развалин, какой ее помнит Агнес, а крепкая башня, выстроенная из песчаника и окруженная домами, хижинами и стенами. Там видны люди верхом на конях. Они держат в руках флаги и знамена. За крепостью, словно шипы на спине дракона, высятся другие скалы с платформами и караульными постами. От Трифельса до Шарфенберга Зонненберг представляет собой одну гигантскую крепость.

Агнес переводит взгляд на внутренний двор Трифельса. На месте развалин и пустырей высятся сарай, амбары, целые постройки… Полуразрушенное здание дворянского собрания покрыто красной черепицей, из трубы поднимается густой дым. Всюду кипит бурная деятельность. Егеря в зеленых одеждах ведут на поводках лающих собак, женщины со смехом несут корыта к бочкам у внешних стен. В открытые ворота стремительно въезжает группа всадников. На седлах болтаются фазаны и куропатки. Шумливые батраки вносят во двор убитого медведя на шесте. Где-то трубит рог, затем еще один, им отвечает третий…

Воздух вдруг обдувает ее обнаженную шею. Агнес оборачивается и видит юношу из первого сновидения. В этот раз он кажется возмужавшим. Волосы у него черные и густые, как в прошлый раз, но лицо очерчено строже, черты его не такие мягкие, как прежде. Он снова в начищенной кольчуге, и под нею теперь угадываются широкие плечи. В забрызганном грязью плаще торчат еловые иголки, на правой руке, облаченной в кожаную перчатку, сидит сизый ястреб. Юноша передает птицу слуге и направляется к Агнес – с улыбкой и распростертыми объятиями.

Сердце начинает биться чаще. Агнес любит этого человека, как никого другого! И знает, что эта любовь взаимна. Она ни разу еще не чувствовала себя такой счастливой, как в эти мгновения. Юноша заключает ее в объятия, и Агнес вдыхает запах терпкого пота, смешанный со смолистым ароматом хвои. Ей хочется, чтобы он никогда ее не отпускал. На память приходит песня, которую Агнес слышала в тот день, когда впервые его увидела.

– В роще под липкой приют наш старый…

Отстранившись от возлюбленной, юноша вдруг берет ее за руку и искренне с ней заговаривает. Взгляд его теперь очень серьезный, губы шевелятся, но Агнес не слышит, что он говорит. Она различает лишь шелест ветра. При этом понимает, что слова эти крайне важны, что речь идет о жизни и смерти.

Юноша сильнее сжимает ее руку, ей становится больно. Что-то сдавливает ей палец. Агнес смотрит на ладонь и видит кольцо – это оно все плотнее сжимает палец, причиняя боль.

Это кольцо с портретом бородатого мужчины.

Кольцо Барбароссы.

Агнес снова заглядывает в лицо юноши. Она не слышит его, но читает слова по губам.

– Сними кольцо, сними кольцо! – кричит он ей. – Снимай кольцо!

Агнес беззвучно вскрикивает и пытается стянуть кольцо с пальца. Но оно все глубже врезается в плоть. Агнес чувствует, как оно медленно сдавливает ей кость. Как ожерелье перекрывает воздух.

Кольцо становится частью ее.

Агнес снова поднимает глаза. Юноши нигде нет, двор крепости пуст. Она снова совершенно одна.

Агнес проснулась. Грудь раздирали тяжелые хрипы, тело сотрясала дрожь. Лунный свет заливал комнату. Девушка вскочила с кровати и бросилась к открытому окну.

Где я?

Но под окнами раскинулся лишь внутренний двор, знакомый с детства. Агнес смутно различила псарню и птичий вольер, разрушенные стены и покосившееся здание дворянского собрания, которое во сне укрывала новенькая черепица. Рука коснулась шеи, потянула за цепочку и вынула из-под сорочки кольцо. Бледная луна осветила гравюру. Кольцо было в точности как во сне. И хоть оно всю ночь пролежало у самого сердца Агнес, золото холодило руки.