Крепость королей. Проклятие - Пётч Оливер. Страница 45

– Генрих умер от лихорадки, едва ему перевалило за тридцать, – тихим голосом рассказывал отец Тристан. – Не исключено, однако, что его отравила собственная жена. Другие утверждают, что сам Господь покарал Генриха за его страшные деяния. Доподлинно ничего не известно. Как бы то ни было, его сын, Фридрих II, был еще слишком мал, чтобы занять трон. Поэтому большинство немецких курфюрстов сошлись на дяде Фридриха, Филиппе из Швабии, который тоже представлял род Штауфенов. Это вызвало большое недовольство Вельфов, которые к тому времени набирались могущества и вели с Гогенштауфенами борьбу за власть. В течение нескольких ужасных лет в Германии правили сразу два императора: Отто из рода Вельфов и Филипп.

Монах вздохнул.

– В конце концов Филипп пал жертвой убийцы на свадьбе собственной дочери Беатрисы. Папа так и не успел увенчать его императорской короной. До сих пор неясно, на чьей совести это убийство – Вельфов или кого-то другого.

У Агнес голова трещала от множества имен. Юноша из ее сна тоже был Вельфом, это она уже выяснила. Но что ему делать в крепости, бывшей когда-то оплотом Гогенштауфенов? Быть может, позднее Вельфы заняли Трифельс?

– Вы говорите, что Фридрих II, внук Барбароссы, был слишком мал, чтобы занять трон, – размышляла она вслух. – Но после смерти своего дяди Филиппа стал законным преемником, ведь так?

Отец Тристан кивнул:

– Так и есть. Фридрих II, едва ему исполнилось шестнадцать лет, занял трон. Он положил конец распрям с Вельфами. Последние даже передали ему императорские регалии, корону, меч и скипетр. Коронованный в 1220 году, он и по сей день считается величайшим из правителей, каких знала Священная Римская империя.

Монах перевернул страницу, и Агнес увидела кайзера в синей мантии и на троне. Возле него на подставке сидел сокол в бурых пятнах.

– Я знаю этот рисунок! – воскликнула она радостно. – Такой же есть в моей книге о соколах.

– Знаменитая «De arti venandi cum avibus», – улыбнулся старый монах. – «Искусство охоты с птицами». Действительно, считается, что книгу написал Фридрих. Но он и в других областях показал себя настоящим ученым. Он вырос на Сицилии, где в почете были арабские и греческие науки. Фридрих бегло разговаривал на нескольких языках, обладал разносторонними интересами и сумел без боя захватить Иерусалим. Поэтому современники называли его «Stupor Mundi», Чудом света. Правда, для папы он в конце концов стал воплощенным Антихристом.

Отец Тристан вздохнул и еще раз задумчиво взглянул на высокого мужчину на троне. По губам его скользнула едва заметная улыбка.

– Фридрих II скончался в 1250 году, – продолжил он. – Его почти сорокалетнее правление стало лучшим периодом, который переживала Священная Римская империя. Открытая для чужаков и для всего нового – и все же сплоченная как внутри, так и за своими пределами… Но ни один из его четырех сыновей не смог пойти по его стопам. Старший, Генрих VII, восстал против отца и лишился права на трон. В отчаянии он сорвался с лошади и переломил себе хребет. – отец Тристан с мрачным видом стал загибать пальцы: – Второй сын, Конрад, умер от лихорадки во время боев в Италии. Третий, Манфред, пал в знаменитой битве при Беневенто, когда решил оборонить Сицилию от Карла Анжуйского, брата французского короля. Любимый, хоть и внебрачный, сын Фридриха, Энцо, более двадцати лет провел пленником в Болонье, где и умер в одиночестве, брошенный всеми друзьями.

– И это стало концом Гогенштауфенов? – спросила Агнес.

Отец Тристан открыл последнюю страницу хроники. На рисунке одетый в черное палач на глазах широкой публики отсекал голову светловолосому юноше.

– У второго сына Фридриха, Конрада, был сын по имени Конрадин, – с грустью проговорил капеллан. – Маленький Конрад. Чудесный мальчишка. Весь мир любил его; возможно, он и смог бы перенять богатое наследие. Но Карл Анжуйский взял Конрадина в плен, и в Неаполе шестнадцатилетнему юноше отсекли голову. Франция одержала победу. – Отец Тристан с грохотом захлопнул книгу. – Вот тогда род Гогенштауфенов действительно угас. Настали ужасные времена, когда некому было занять трон. Отныне в Германии правили страх, хаос и беззаконие. Целое поколение сменилось, пока с приходом к власти Рудольфа Габсбургского в империи вновь не воцарилось спокойствие.

Агнес наморщила лоб. Имена императоров и династий роем теснились у нее в голове, руки и ноги болели от долгого сидения на скамье. И все-таки она постаралась удержать внимание.

– Это те самые Габсбурги, от которых происходит и нынешний император? – спросила она с интересом.

– И нынешний, и его дед кайзер Максимилиан, и его отец Фридрих III. Уже долгие годы Священной Римской империей практически непрерывно правят Габсбурги.

Старый монах тяжело поднялся и поставил тяжелую книгу на место.

– Но люди по-прежнему уповают на Штауфенов. В народе о них слагают песни и рассказывают истории об их возвращении. Особенно теперь, во времена, когда простые люди буквально изнывают в нищете, а церкви грозит раскол, молва об этом старинном роде так всех завораживает… – Он тихо рассмеялся. – При том, что род этот угас почти триста лет назад! Хотя такой способный император, как Фридрих II, пришелся бы сейчас очень кстати. Все эти беззакония, которые усугубляются год от года… Даже не знаю, к чему все это приведет.

Агнес вдруг вспомнились книги, которые она видела в тайнике монаха. Среди них были и работы Мартина Лютера, противника церкви. С чего бы отцу Тристану хранить у себя подобные книги, да еще тайно? Может, он и сам был на стороне мятежников?

– Матис утверждает, что церковь обирает бедных людей до нитки, – начала она нерешительно. – Торговцы индульгенциями разъезжают по городам и обещают людям вечную жизнь лишь за то, что они оплатят папе его дворцы. Среди местных крестьян тоже слышны разговоры об этом Мартине Лютере… Вы это имеете в виду, когда говорите о церковном расколе и беззаконии?

Отец Тристан довольно долго собирался с ответом.

– Католическая церковь стара, очень стара. Мы стараемся нести слово Христа, но многое предано забвению, другое с течением времени переиначено. Кто знает, как оно все на самом деле? Но главный завет остался неизменным: Иисус завещал любовь, а не ненависть. Вот чего нам нельзя забывать.

Он подошел к окну и выглянул наружу. На полях неустанно трудились крестьяне, а под крышей щебетали в гнездах ласточки, возвещая лето.

– Я чувствую, что грядет буря, – проговорил наконец старик. – Чувствую каждым суставом. Многое из того, что еще цело, она сметет, как солому. Храни нас Господь…

Губы его вдруг растянулись в улыбке, обнажая немногочисленные зубы.

– Да что я такое болтаю, – сказал он бодрым голосом. – Погода слишком хороша, чтобы предаваться столь тяжким мыслям.

Перехватив посох, монах зашаркал к двери.

– Пойдем-ка лучше в лес, наберем вахты и пастушьей сумки. Сегодня вечером надо будет проведать кое-кого из крестьян. Пользы от этого несравнимо больше, чем от раздумий и жалоб.

Филипп фон Эрфенштайн стоял в своих покоях на втором этаже башни и, поглощенный мыслями, смотрел на старые доспехи. Они висели на деревянной стойке перед ним и поблескивали на полуденном солнце.

Все утро Эрфенштайн провел, до блеска полируя отдельные части доспеха. Он счистил ржавчину и медянку, смазал металл дорогим маслом из Турции. И теперь проводил пальцем по нагруднику, наручам с набедренниками и чуть помятому бацинету [11] с забралом. Такие роскошные доспехи носили вплоть до середины прошлого столетия – облаченный в стальной панцирь и верхом на боевом коне, рыцарь буквально сминал противника. Филиппу они достались от отца, дворянина из Саксонии. Сколько же времени довелось ему провести в этих доспехах! Каждая вмятина напоминала о боях, турнирах и давно забытых сражениях. Эрфенштайн был сильным, опытным рыцарем. Сам император Максимилиан принял его в свою личную гвардию. С той памятной битвы при Гингате, во время которой, будучи юным пажом, Эрфенштайн спас будущему кайзеру жизнь, они стали друзьями. В то время Максимилиан был еще эрцгерцогом Бургундии. Вооруженные пиками, он и его паж в рядах простых пехотинцев обратили в бегство французскую кавалерию. С того самого дня Эрфенштайн, как заслуженный орден, носил шрам и повязку на глазу. Спустя несколько лет Максимилиан стал императором и в качестве ленного владения даровал старому другу Трифельс.