Счастливые девочки не умирают - Кнолл Джессика. Страница 37

– Так что ты хотел показать? – настойчиво спросила я.

Артур согнулся над другой коробкой и принялся копошиться в ее содержимом, вытаскивая одну вещь за другой и тут же их отбрасывая.

– Ага! – воскликнул он, вытаскивая книгу энциклопедического формата, и жестом позвал меня к себе. Со вздохом я потащилась по протоптанной в пыли дорожке.

В руках Артур держал старый школьный альбом.

Артур раскрыл его на заднем форзаце и слегка наклонил ко мне, чтобы лучше была видна подпись:

«Арт-мэн,

ты мой лучший дружбан, но я тебе этой гомосятины никогда не говорил и вообще – иди лесом!

Барт-мэн»

Я трижды перечитала, пока до меня не дошло. Барт-мэн – это Дин. Дин Бартон.

– Какой это год?

– Девяносто девятый, – сказал Артур, послюнил палец и стал листать страницы. – Шестой класс.

– Ты дружил с Дином?

– Мы были не разлей вода, – мрачно хихикнул Артур. – Глянь-ка.

Он раскрыл альбом на странице с беспорядочно приклеенными любительскими снимками: вот стайка школьников за обедом, вот они кривляются, вот позируют рядом с огромным зеленым драконом, талисманом школы Брэдли. В нижнем левом углу прилепилась фотография, слегка расплывчатая, как большинство старых снимков. На старых фотографиях мы кажемся себе какими-то не такими и снисходительно смотрим на себя прежних с высоты жизненного опыта. Со снимка смотрели Артур и Дин, оба бледные, с потрескавшимися губами. Артур – полноватый, с пухлыми щеками, но совсем не похожий на толстяка, стоявшего сейчас за моим плечом, а Дин – тщедушный, хилый, обхвативший бычью шею Артура тонюсенькими ручками. Он выглядел не на двенадцать лет, а скорее, на девять.

– Следующим летом он вымахал, как каланча, – заметил Артур. – Росту прибавилось, а ума – ни капли.

– Просто не верится, что вы вообще могли дружить. – Сощурившись, я пристально посмотрела на фотографию еще раз. Наверное, то же самое будут говорить Лее старшеклассницы. Или уже говорят. «Просто не верится, что ты дружила с Тифани в младшей школе. Это комплимент, Лея».

Артур захлопнул альбом, едва не прищемив мне кончик носа. Я негромко вскрикнула.

– Так что ты не первая, кто навлек на себя гнев Дина Бартона. – Артур задумчиво провел пальцем по тисненным золотым буквам на обложке. – Он на все пойдет, чтобы никто не вспомнил, как он ночевал у педика в гостях.

Артур сунул альбом под мышку, и я решила, что можно наконец уйти, но что-то в углу привлекло его внимание. Протиснувшись между завалами коробок, он положил альбом на пол и со смешком поднял что-то, потом выпрямился и обернулся. У него в руках была двустволка с длинным, гладким стволом, направленным прямо на меня. Он вскинул ее, прижавшись мясистой щекой к рукояти, и опустил палец на спусковой крючок.

– Артур! – завопила я, попятилась и, оступившись, с размаху стукнулась запястьем о старый спортивный кубок. Тем самым запястьем, на которое приземлилась, когда Дин ударил меня по лицу. От боли я взвыла не своим голосом.

– О боже! – Артур согнулся пополам от беззвучного смеха, опершись на двустволку, как на трость. – Расслабься, оно не заряжено.

– Очень, блин, смешно. – Я с трудом встала и схватилась за запястье, пытаясь унять боль.

Артур вытер выступившие на глазах слезы и перевел дыхание. Я бросила на него негодующий взгляд, но он картинно закатил глаза к потолку.

– Серьезно, не заряжено, – повторил он и, взяв ружье за ствол, протянул мне.

Я нехотя взялась за теплый, слегка запотевший от рук Артура приклад. С секунду мы держали ружье каждый со своего конца, как пара бегунов, передающих друг другу эстафетную палочку. Артур разжал ладонь. Ружье оказалось куда тяжелей, чем я могла удержать одной рукой, и ствол свесился на пол, чиркнув по бетону. Больной рукой я поддержала холодный ствол снизу.

– Почему твой отец оставил его здесь?

Артур провел взглядом вдоль ствола и тупо уставился на меня сквозь мутные, запотевшие стекла очков. Щелкнуть бы пальцами у него перед носом и пропеть: «Эй! Кто-нибудь дома?» В следующий миг он выставил вбок бедро и жеманно согнул запястье.

– Зачем? Чтобы сделать из меня мужика, глупышка.

У него вышло «глупыфка», потому что он нарочно присюсюкивал и так манерно отклячил бедро, что я рассмеялась. Я не знала, как принято отвечать в таких случаях, но Артур, очевидно, хотел меня повеселить.

В конце октября ушло последнее летнее тепло, задержавшееся словно по недоразумению, и осень вступила в свои права. Когда я позвонила в дверь дома, где жил Артур, с меня лился пот, несмотря на холодную погоду. Мистера Ларсона не было уже несколько недель, и его заменяла помощница тренера по хоккею на траве. Она понятия не имела, как проводить тренировки, и просто заставляла нас каждый день бегать пятикилометровку, а сама строила глазки заведующему спортивной частью, у которого были жена и двое маленьких детей. После первого километра я незаметно сходила с дистанции и тайком пробиралась к дому Артура, чтобы покурить. Тренер Бетани либо не замечала, что меня нет среди остальных бегунов, либо ей было начхать. Я склоняюсь ко второму варианту.

Артур приоткрыл дверь, и в просвете показалось его квадратное прыщавое лицо. Мне вспомнился знаменитый кадр с Джеком Николсоном из кубриковского «Сияния».

– А, это ты, – сказал Артур вместо приветствия.

– А кто ж еще? – Я сбегала с тренировок с того самого дня, когда впервые прогуляла школу. В школе меня, как и следовало ожидать, хватились, и родители, как и следовало ожидать, посадили меня под домашний арест. Когда они спросили, почему мне вздумалось прогулять школу, я ответила, что до смерти захотела макарон с томатным соусом, которые подают в городской пиццерии.

– То есть как это до смерти? – раскипятилась мама. – Ты что, беременна?

Ее рот уныло скривился. Должно быть, она вспомнила, что старшеклассницы «залетают» чуть ли не каждый день, и представила, как унизительно будет ходить с четырнадцатилетней дочерью по магазинам для беременных.

– Мама! – негодующе воскликнула я, хотя не имела на этого никакого морального права. Мама была не так уж далека от истины.

По-моему, школьная администрация заподозрила, что в тот день в комнате отдыха произошло что-то неладное, не соответствующее высоким моральным стандартам школы, однако Артур успел снять мои шорты прежде, чем учителя смогли разобраться, что к чему, ну а я, разумеется, не собиралась их просвещать на этот счет.

Но еще хуже, чем внезапное падение моих «акций», было то, что из школы исчез мистер Ларсон. «Он получил более привлекательное предложение», – вот и все, что нам объяснили в администрации. Я рассказала Артуру – и только ему – о том, что ночевала в одной комнате с мистером Ларсоном у него дома. Артур выпучил глаза из-за перемаранных очков.

– Сдуреть можно! Ты с ним переспала?

Я бросила на него взгляд, полный отвращения. Артур расхохотался:

– Да шучу я, шучу. У него есть подружка. Сексапильная. Говорят, фотомодель.

– Откуда ты знаешь? – рыкнула я, внезапно почувствовав себя коротконогой, толстомясой, широкозадой неудачницей, над которой однажды сжалился мистер Ларсон.

– Все так говорят, – пожал плечами Артур.

Хоть я и была под домашним арестом, мои родители плохо себе представляли, когда у меня заканчиваются тренировки, так что я почти каждый день тусовалась у Артура. Благо жила я далеко, а домой ездила на поезде. «Иногда тренировка длится полтора часа, бывает, что и два, – объяснила я маме. – Смотря какой километраж». Мама поверила на слово. Мне оставалось только звонить домой по залапанному таксофону на станции Брин-Мор и сообщать, каким поездом приеду. К тому времени тренировка давно закончилась, а курево выветривалось из головы, оставив теплый и мутноватый осадок. Повесив трубку, я во все глаза смотрела, как у перрона останавливается поезд, из-под скрипучих колес которого вырывается пар. То ли я плыла как в тумане, то ли все остальное как будто замедлилось.