Теремок (СИ) - "sillvercat". Страница 3

— В Багдаде всё спокойно, — доложил он, вернувшись в спальню, и принялся умащиваться рядом с Доком, хотя кровать была широченной, супружеской, — так было всяко теплее. — И спят седые воины на каких-то там коврах, но только недоволен судьбою падишах, — продолжал бормотать он, тоже кутаясь в одеяло, как в спальный мешок, и накидывая край на голову. Раздеваться они не раздевались, как и не мылись, ещё чего. — Слышь? Подопечная твоя спит, Арамис на месте. Я заглянул. Всё чики-пуки.

Док невнятно что-то промычал и тут же провалился в сон.

В этом сне он бежал по золотому горячему песку пляжа Лавинани, бежал и изо всех сил орал, размахивая руками, орал, пытаясь предупредить маму, Ветку, Нику и Тимыча, что грядёт пиздец. Орал и сам не слышал собственного голоса. Они его тоже не слышали. Мама возлежала в плетёном шезлонге, сдвинув на лоб очки, и сосредоточенно вывязывала что-то крючком, что-то яркое и бесполезное, вроде салфетки на комод. Ника с Тимычем носились друг за другом по полосе пенящегося вокруг их щиколоток прибоя, радостно хохоча. А Ветка «совершала намаз», как она это называла, то есть натирала руки и плечи молочком от загара и изредка поглядывала на маму — видимо, собиралась с духом, чтобы попросить свекровь помочь ей натереть ещё и спину. Она знала, что Нику не дозваться: молодожёны занимались только друг другом.

Всё это было так привычно и так прекрасно, что Док заплакал. Они, оказывается, все были живы! Всё у них было хорошо! Тогда чего же он так орёт тут?

Орал не он, орал Серьга. Орал и тряс его за плечо, безжалостно выпутывая из одеяльного кокона:

— Рота, подъём! Арамис явился с докладом — наша мадам проснулась и блажит. Пошли успокаивать, что ли. Я один не пойду, я с ними не умею.

При дохлом свете «летучей мыши» стало видно, что в дверях спальни и правда стоит Арамис, искательно и виновато повиливая пушистым опахалом хвоста. А снизу, — Док прислушался, — действительно доносились какие-то невнятные звуки. Кажется, стоны.

— Не родила бы, — дрогнувшим голосом сказал Серьга, и это соображение придало им скорости. Они скатились по подвальной лестнице вслед за Арамисом, который всё-таки их обогнал.

Пленница-гостья в накинутой на плечи куртке стояла возле решётки, упираясь в неё торчащим животом, вцепившись в прутья грязными пальцами, и рыдала, некрасиво разевая рот. Светлые волосы её были всклокочены. Док машинально глянул на её босые синеватые ступни и мысленно схватился за голову — надо же было принести ей хотя бы носки!

— Вы! Фашисты! — отчаянно выкрикнула она, завидев их. — Выпустите меня сейчас же! Как вы смеете!

Док кашлянул в полном замешательстве и попятился. Лучше он сейчас сходит за носками. Она явно была здорова, и пока что не рожала, и на том спасибо, так что знакомство можно было на пару минут отложить. Серьга, видимо, обидевшись на «фашистов», сварливо огрызнулся:

— Мадам, мы вам жизнь спасли вообще-то, от бесов отбили.

— А зачем заперли тогда?! — пронзительно закричала она. Её била крупная дрожь, руки, сжимавшие решётку, тряслись.

«Решила, наверное, что попала в лапы маньяков-извращенцев», — понял Док. Выглядели они с Серьгой, должно быть, устрашающе: обросшие, вонючие, в поношенном шмотье в три слоя. И если Док с его светлой щетиной ещё мог понадеяться, что сохранил некое благообразие облика, то Серьга смотрелся истинным разбойником-баро, главой цыганского табора, не хватало только краденого коня и ножа в зубах.

И то, что женщина при виде них не забилась в угол своей клетки, не заскулила, не начала умолять, а налетела на них, как маленькая сердитая птица, вызывало уважение.

— Мы вас не обидим, — поспешно сказал Док, шагнув вперёд, но всё равно предусмотрительно держась на некотором расстоянии от решётки. — Это превентивная мера. Если кто-то из напавших на вас бесов всё-таки сумел вас хотя бы поцарапать, вы заражены. Это точно выяснится через пять дней. Стандартный инкубационный период. Мы должны обезопасить себя, вы же понимаете. Это простая мера предосторожности, — повторил он как мог мягко и спокойно, как привык разговаривать с капризными взбудораженными пациентками.

Женщина перестала плакать и взглянула на него запухшими глазами. Её верхняя губа вздёрнулась, обнажая ровные белые зубы.

— А если станет ясно, что я заражена, тогда что?? — тихо спросила она.

— Тогда вам уже будет всё равно, — исчерпывающе объяснил Серьга, неловко переступив с ноги на ногу, и выразительно взглянул на Дока — мол, давай, базлай дальше, у тебя хорошо получается.

— Я почти уверен, что ничего подобного не произойдёт, — решительно заявил тот. — Бесы погнались за вами, но, насколько я могу судить, никто из них вас не укусил. Вы не помните?

Женщина нетерпеливо мотнула растрёпанной головой:

— Я же вырубилась, как я могу что-то помнить… — шмыгнув носом, она прямо посмотрела в лицо Доку. — Я поняла, вы убьёте меня. А как же мой ребёнок? — её ладонь с длинными красивыми пальцами легла на выпуклый живот.

Док проглотил слюну, не зная, что ответить. Перед его глазами вспыхнула яркая картина: здесь же, в подвале, они с Серьгой делают трупу кесарево сечение. Впрочем, какая дичь — труп же махом начнёт разлагаться. А действительно, что при этом станет с ребёнком? Будет ли он стопроцентно заражён?

Господи!

Док помотал головой, отгоняя воображаемое безрадостное видение.

— Слушайте, давайте так — твёрдо сказал он, — если вы… хм… обратитесь — вспомнился термин из сериалов про оборотней и вампиров — мы вас усыпим и произведём кесарево сечение. Таким образом, если ваш ребёнок окажется незаражённым, мы постараемся его выходить. В любом случае, срок жизни беса — месяц.

Серьга за его спиной, не выдержав, испустил длинный отчаянный стон. У него тоже было воображение.

— Я принесу вам носки, — сухо сообщил Док, завязывая со скользкой темой и начиная подниматься по ступенькам. — Может, вы ещё чего-нибудь хотите?

— Моего мужа! — закричала она ему вслед, снова начиная рыдать. — Верните мне моего мужа! Илью! Они его разорвали! Верните мне мою жизнь!

На выходе из подвала Дока чрезвычайно резво обогнал Серьга, который тяжело дышал и потирал лоб кулаком. Арамис, как ни странно, остался с женщиной.

— Твою мать, ну что за везуха, — простонал Серьга и больше не вымолвил ни слова, за что Док был ему весьма признателен.

Они молча вернулись в подвал, насобирав полный пакет всякой мелочёвки, которую Док счёл подходящей для гостьи в её положении: шерстяные носки, сланцы, расчёску, сгущёнку в пластике, бумажные носовые платки, полотенца и влажные салфетки. И даже набор кремов из Веткиной комнаты. Её рабочего кабинета, где она наводила красоту, щебетала по телефону, бродила по сайтам, красилась и вывязывала разные штучки из бисера. Туда он всё не решался заглянуть, как в комнаты мамы и Тимыча с Никой. Но вот заглянул — и ничего. Пахло ею, Веткой. Её любимой туалетной водой, названия которой Док никогда не мог запомнить, фруктовым лосьоном для тела — мягко, нежно и успокаивающе. В их спальне, которую он теперь делил с Серьгой, так уже не пахло. Там, по правде говоря, довольно гнусно воняло грязной одеждой, немытыми телами и дымом от камина.

Он зашёл в её гардеробную, постоял там, слепо глядя перед собой. Вешалки были забиты одеждой. Но гостье она явно не подошла бы. Пока что.

На его плечо легла крепкая ладонь Серьги.

— Пошли уже, — негромко промолвил тот.

Перед лестницей в подвал они на несколько секунд помедлили, озадаченно переглянувшись. Внизу было тихо. Хотя нет, слышался какой-то бубнёж, но хоть не истошные вопли.

Женщина сидела у решётки на корточках, бормотала что-то ласковое и поглаживала Арамиса, запустив обе руки в его густую шерсть. Тот явно блаженствовал, щуря раскосые льдистые глаза и повиливая хвостом.

— Я его не заражу? — она взглянула на них снизу вверх. — Как его зовут? Что вы там мне пихаете?

Док тем временем пытался просунут пакет с барахлом под низ решётки — рукоятью швабры, стоявшей тут же среди скребков и щёток.