Расплата - Пётч Оливер. Страница 39

Но только с кольцом, которое Барнабас по-прежнему носил на шее.

Примерно через час они подъехали к лагерю, расположенному возле брошенной деревни. Едва повозка остановилась, Агнес соскочила на землю и поспешила к костру, где сидели маленькая Агата и матушка Барбара. Маркитантка держала над огнем палку, на которой жарился разделанный кролик.

– Что, от самого Вайнсберга, небось, запах учуяли? – спросила она с ухмылкой и показала на сверток лохмотьев у себя за спиной. – А у мальчонки-то аппетит, как у жирного пастора. Половину бараньего костреца уже слопал.

– Снова есть начал? – спросила Агнес и склонилась над свертком, из которого выглянуло грязное, но довольное лицо. – Это хорошо.

Мальчик улыбнулся и слизнул жир с губ.

– Барбара дала мне окорок, – пробормотал он устало. – Сначала ругалась, но потом смягчилась.

– Дьявол, теперь мы лучшее наше мясо малолетнему деревенщине скормим? – вспылил Барнабас. – Довольно и того, что мы его лишним грузом с собой таскаем.

– Хех! – Матушка Барбара отмахнулась. – Ртом больше или меньше, роли не сыграет. К тому же скоро мальчишка наберется сил. Тогда представим его смотрящему, тому наверняка нужен барабанщик или обозничий. И заграбастаем первое его жалованье. Так что не валяй дурака.

Барнабас ворчливо устроился у костра и налил себе кружку вина, а Агнес принялась осматривать рану мальчика. Она уже выяснила, что его звали Гансом и родом он был из небольшой деревушки в окрестностях Ульма. После того как мать умерла при родах, отец собрал скромные пожитки, прихватил двоих сыновей и примкнул к крестьянской армии. Старшему брату под Бёблингеном пулей разворотило живот, отец затерялся в суматохе. С тех пор парень скитался один.

– Как ты? – спросила его Агнес.

Она сняла повязку и протерла смоченной в настойке тряпицей хорошо заживающую рану. Ганс тихонько вскрикнул.

– Если бы ты не жгла меня так, то было бы хорошо, – простонал он.

– Тихо. Радуйся, что еще жив. Другой давно умер бы от лихорадки.

Мальчик ухмыльнулся.

– Другой просто выпил бы настойку, а не обмывался ею трижды на дню.

Агнес невольно улыбнулась. В армии ее методы лечения по-прежнему ставили под сомнение, даром что она таким способом помогла уже десятку солдат с огнестрельными ранениями. Также молодая женщина применяла горький отвар из ивовой коры, понижающий жар. Почти все пациенты пережили ее манипуляции. С тех пор все больше раненых ландскнехтов приходили к повозке Барнабаса, и барышник с каждого из них получал немалые деньги. Агнес ничего не доставалось, но Барнабас хотя бы перестал ее бить и по ночам оставлял в покое.

Наконец Агнес осталась довольна раной. Она заново перевязала ее и дружески щелкнула Ганса в нос. Потом отрезала себе кусок мяса от кроличьей тушки и без особого аппетита принялась за еду. После поежилась и завернулась в шерстяной платок. Близился конец мая, но по ночам было еще прохладно и сыро.

– Расскажешь мне сегодня историю про короля Артура? – спросила Агата, лежавшая у костра, закутанная в одеяло из кроличьих шкур.

Агнес тоскливо взглянула на нее. Девочка на удивление хорошо перенесла ужасы минувших недель. Матушка Барбара взяла ее под свою опеку, скоро Агнес сможет ее оставить. И все-таки ее мучили угрызения совести.

«Она справится и без меня, – с надеждой думала женщина. – Непременно. И малыш Ганс не пропадет, раз уж он снова встал на ноги. С собой я их взять не смогу».

– Хочешь послушать историю? – снисходительно начал Барнабас, щедро глотнув вина. – Ха. Знаю я одну занятную историю, при этом правдивую! В Тюрингии наконец изловили Томаса Мюнцера. Знаете же этого проповедника, что обещал рай на земле, – он сплюнул в костер. – Что ж, теперь Мюнцер посмотрит на ад на земле. Его уже целую неделю пытают!

Барнабас зычно рассмеялся, и Агнес с отвращением отвернулась. Она вдруг почувствовала себя ужасно усталой.

– Боюсь, сегодня для Артура и его рыцарей слишком поздно, – с вымученной улыбкой сказала она Агате. – Может, вернемся к ним завтра?

Женщина спешно отдала мясо собакам, после чего влезла в повозку и забралась под зловонные рваные простыни.

О том, чтобы поспать, нечего было и думать. Снаружи доносились смех и крики мужчин, где-то жалобно верещала свинья. Под пологом повозки густо клубился дым от костров.

Кроме того, Агнес не переставала думать о Матисе. Как он там теперь? Оставалось только надеяться, что с ним все хорошо. Наверное, он примкнул орудийщиком к мятежному отряду. А Мельхиор гостил у какого-нибудь графа, который в обмен на музыку и песни пообещал ему теплую постель… А что она? Агнес невольно сглотнула. Единственное, что еще придавало ей жизненных сил, – это цель.

Санкт-Гоар.

Что будет после, она не знала.

Агнес подумала о последнем сновидении, столь не похожем на те, что посещали ее в Трифельсе. Уже трижды ей снилось нападение в лесу и бегство маленькой девочки. Самое странное заключалось в том, что сон этот она видела, только когда спала в повозке. Теперь Агнес пришла к убеждению, что сон представлял собой воспоминание о ее раннем детстве, хотя это ей ни о чем не говорило. То нападение, вероятно, действительно имело место. Но тогда почему отец ничего о нем не рассказывал? Не хотел ее беспокоить? Или о чем-то умалчивал?

Что случилось после нападения?

Снаружи потрескивал костер. Дрова были сырые, и клубы дыма в повозке становились гуще и темнее. Агнес закашлялась. Потом перевернулась на бок и почувствовала, как дым медленно ее усыпляет. У нее закрылись глаза.

Вскоре ей снова приснился сон. Но в этот раз воспоминания не оборвались в тот момент, когда ей встретилась ведьма в лесу.

Они начались с того, что…

Мозолистая ладонь держит ее ручонку. Агнес поднимает глаза и смотрит на ведьму. Она не такая старая, как показалось в начале. По уголкам рта залегли неглубокие морщинки, глаза искрятся умом и добротой.

– Пойдем ко мне, – говорит ведьма. – Там тебе ничего не грозит.

Они вместе идут по окутанному тьмой лесу и выходят к небольшому покосившемуся домику. Из трубы идет дым. Входят внутрь: дым покрывалом застилает стол, два табурета, сундук и кушетку. Раскрыв рот, Агнес во все глаза смотрит на колбы и банки, расставленные по полкам, – в них лежат засушенные змеи, лягушки, амфибии и прочие твари. С полки над открытым очагом на Агнес таращится человеческий череп. Ведьма сует ей в руки теплую кружку, полную дымящейся жидкости.

– Выпей, дитя мое. Ты замерзла, тебе надо поспать. А завтра посмотрим, что к чему.

Агнес медлит. Что, если напиток отравлен? Если ведьма все-таки злая? Но потом она видит улыбку на лице женщины и начинает пить горячее сладкое варево.

– Где твои родители? – спрашивает ведьма.

Агнес молчит.

– Ты заблудилась в лесу? – спрашивает старуха, и во взгляде ее вдруг проскальзывает беспокойство. – Господи, может, с ними что-то случилось? Говори же!

Агнес молчит.

Всякий раз, когда она хочет ответить, к горлу подступает комок. Она видит размытые силуэты, лежащие возле повозки, как изорванные куклы, укрытые тенью. Только Агнес откроет рот – и тени проясняются, разоблачают ее тайну. Поэтому она предпочитает молчать.

Агнес неосознанно поднимает руку к груди и запускает за пазуху. И достает небольшую подвеску на цепочке. Это украшение, которое кучер Иероним отдал ей, перед тем как сбежать. Агнес припоминает его последние слова: «Не теряй его, поняла? И отдай только тому, кому доверяешь! Он сбережет его для тебя».

Взгляд ведьмы падает на украшение. Она наклоняется к Агнес, чтобы рассмотреть блестящий предмет. И невольно вздрагивает, словно тот раскален добела.

Это кольцо. Перстень с изображением бородатого человека.

– Откуда оно у тебя? – спрашивает ведьма.

– От… мамы, – отвечает Агнес сиплым голосом, как птенец, выпавший из гнезда. – Где моя мама?