Чертова гора - Ламур Луис. Страница 53

У индейцев-какчикелей бытовало поверье, что Шибальба — это таинственный мир, средоточие величия и могущества. Но возможно, давным-давно, сотни лет назад, два мира все же общались друг с другом.

Одна мысль неизбежно порождала другую, и Майк торопливо записывал решительно все, что припоминалось, записывал в надежде на то, что какое-нибудь слово вызовет новые ассоциации, наведет на новые мысли. Он часто прибегал к подобному методу, и это всегда помогало. Он проработал еще с полчаса, неустанно записывая, напрягая память. Так значит, связь между племенами майя и анасази не сводилась лишь к одной торговле? Возможно. Когда речь заходит об исчезнувших народах, приходится всегда употреблять это слово — «возможно». Чтобы дать более определенный ответ, надо выдвигать различные версии и строить догадки, затем тщательно проанализировать все имеющиеся данные, зачастую лишь доказывая ошибочность своих теоретических построений. Подчас на теорию влияют и господствующие в обществе настроения. Во времена всеобщей борьбы за мир считалось неуместным говорить об анасази как о воинственном племени. Майя тоже считались миролюбивыми до тех пор, пока найденные при раскопках кости людей, принесенных ими в жертву, не стали говорить сами за себя. Выдвигались и другие предположения относительно того, что заставило анасази перебраться в скальные жилища. Не нужно обладать особой проницательностью, чтобы догадаться, что ни один здравомыслящий человек, вне зависимости от того, каким бы привлекательным в некоторых отношениях ни показалось подобное жилище, не станет добровольно мучить себя, совершая изо дня в день восхождения по крутым, вырубленным в камнях ступенькам, перетаскивая наверх пищу, воду и топливо для костра. Человеческой памяти свойственно окружать прошлое сверкающим ореолом, и, должно быть, нечто подобное произошло и с племенем анасази, некогда населявшим территории Четырех Углов. С каждым днем им приходилось уходить все дальше на равнины в поисках топлива для очага и леса, пригодного для строительства. Они страдали от засухи и частых набегов кочевых племен. И в конце концов тот мир, что был давным-давно покинут ими, начинал казаться весьма привлекательным.

Расплатившись с официантом, Майк Раглан отправился обратно в мотель, намереваясь написать несколько писем и взять кое-какое снаряжение — в том числе и специальные упаковки с продуктами, которые он обычно брал с собой, отправляясь в горы.

И тут он вспомнил: пора навестить Иден Фостер! Глянув по сторонам и не заметив ничего подозрительного, Майк сел за руль. В глубине его души все же теплилась надежда на то, что Иден объявит ему: Эрик уже освобожден или должен оказаться на свободе в самое ближайшее время.

Нет такого человека, который по доброй воле отправлялся бы на смерть: каждый верит, что ему так или иначе удастся выжить. И каждый из нас не только участвует в жизненном процессе, но одновременно и наблюдает за ним как бы со стороны — словно окружающий нас мир существует лишь в нашем сознании. И этот мир исчезает, когда умирает человек. Хотя он и продолжает свое существование в сознании других людей, которые видят его по-своему.

Майк Раглан думал об этом, когда катил по дороге, ведущей на запад. Окружавшие его горы, леса и пустыни существовали для него только тогда, когда он видел их, и ему трудно было представить мир, в котором он никогда не был. Откровенно признаваясь себе в том, что у него нет ни малейшего желания оказаться там, куда он сейчас направляется, Майк Раглан был связан по рукам и ногам верностью дружбе, тем, что сам он считал делом чести.

Стоял погожий солнечный день, и, когда он подъехал наконец к дому Иден Фостер, уже перевалило за полдень. Майк развернулся и припарковал машину так, чтобы потом можно было сразу же выехать на дорогу. Он прекрасно понимал: теперь каждый его шаг сопряжен со смертельной опасностью.

Иден сама открыла дверь, на ее миловидном и очень бледном лице застыло напряженное выражение, а глаза казались огромными. Она отступила от двери. Майк вошел, осмотрелся. Затем он прошел в гостиную и сел в кресло, стоявшее у стены. Хотя он никого, кроме хозяйки, не видел, ему почему-то казалось, что в доме еще кто-то есть. Майк вдруг почувствовал, что теперь уже готов ко всему. Черт с ними со всеми… Да. Он готов ко всему. Если они сами нарываются на неприятности, они их получат.

— Где Эрик? — спросил он, тотчас же сообразив, что начал, возможно, немного резковато.

Она поджала губы, и он заметил, как гневно сверкнули ее глаза.

— В конце концов, он мой друг, — более миролюбивым тоном добавил Майк.

— Я ничего о нем не знаю. Вы обратились не по адресу.

Майк пожал плечами.

— Ну, если вы так считаете… — Немного помолчав, он продолжал: — Я начертил карты. А также написал подробный отчет и сделал с него несколько копий. Все это будет передано правительству Соединенных Штатов, а также в столицу штата, в дорожную полицию, в ФБР и редакции различных газет. Если со мной что-нибудь случится, реакция последует незамедлительно. Я сообщил им, в течение какого времени намереваюсь действовать и когда должен дать знать о себе.

Она еще больше побледнела. А когда наконец заговорила, то казалось, что даже самые обычные слова давались ей с трудом:

— Ты сам не ведаешь, что творишь. Твой мир будет уничтожен.

— Если со мной что-нибудь случится, то этим займутся другие. — Он взглянул ей в глаза. — Мне нужна твоя помощь.

— Моя помощь? Ты шутишь? Я ничем не могу помочь тебе. Даже если бы очень захотела. За мной следят, хотя я не знаю, кто именно. — Она пристально посмотрела на него. Даже сейчас, в минуты сильного испуга, эта женщина была чертовски хороша. — Они следят за каждым моим шагом. И знают, что ты здесь. И они знают, зачем ты здесь. Поэтому едва ли тебе удастся уйти отсюда.

— Потому что они — придурки. Вместо того чтобы все тихо уладить, только нарвутся на неприятности.

— Ими управляет Рука. Никто не смеет перечить ему. — Она вскочила на ноги. — Да! Да! Ты прав! Я очень хочу остаться здесь! Мне бы хотелось забыть обо всем! Чтобы остаться частью вашего мира! Только бы не возвращаться обратно! Да, мне нравится ваша жизнь, и этот яркий солнечный свет, и ваши люди. Но я рабыня! Я — как инструмент, который Рука использует по своему усмотрению. — Она ненадолго замолчала, затем снова заговорила: — Я не знаю, слышит ли он меня сейчас. Может быть, и слышит. Но должна же я, в конце концов, высказаться… Я думаю, что Рука — человек, обыкновенный человек, обладающий безграничным могуществом в своем мире, но не имеющий понятия о том, что происходит здесь, у вас. Ему никогда никто не перечил. Никто и никогда не становился у него на пути, и поэтому он даже представить себе не может, что где-то существуют силы, превосходящие его могущество. Он обладает безграничной властью. У него имеется такое оружие, какое даже не снилось вашим ученым. И он наверняка воспользуется им. А если он захочет, то окончательно закроет доступ в свой мир. Поверь мне, это так. Давным-давно, когда его мир был много моложе и вместе с тем мудрее, в нашей науке были сделаны величайшие открытия, намного опередившие ваши достижения. Развитие научной мысли уже давно прекратилось, но Рука все же имеет доступ к источнику энергии, способному уничтожить все живое. Рука не боится вашего мира как такового, он боится ваших идей. Он почти ничего о вас не знает и поэтому презирает всех живущих здесь, полагает, что они не способны дать достойный отпор. Ты должен понять… Рука понятия не имеет, что такое книги и газеты. Он не умеет читать и весьма смутно представляет, для чего это надо.

— Ты его когда-нибудь видела?

— Я? Никто и никогда не видел его! Разве только Властители Шибальбы, состоящие при нем. Сомнительно, что даже стражники Варанели когда-либо его видели. Насколько мне известно, он никогда не покидал стен Запретной Крепости и никто не может пройти к нему. Но зато он все видит и все слышит. Может, даже сейчас слушает, о чем мы с тобой говорим.