Ночная трава - Модиано Патрик. Страница 18

— Это очень любезно с вашей стороны, — сказал я.

Мы обошли площадь кругом, и он указал мне на небоскреб на углу авеню Шуази.

— «Лунный свет» здесь находился, — сказал он, показывая на низ небоскреба. — Отец часто водил меня сюда… Они с хозяйкой были знакомы…

Мы пошли по авеню Шуази.

— Я живу чуть дальше… Не бойтесь… километры шагать не придется…

Впереди показался сквер Шуази. Я хорошо помнил этот сквер, скорее похожий на парк, большое здание красного кирпича, которое называли Стоматологическим институтом, и женский лицей, в глубине. По другую сторону авеню, за небоскребами, низенькие дома, такие же, какими я их помнил. Надолго ли? Ланглэ остановился у дома перед поворотом в тупик, на первом этаже которого располагался китайский ресторан.

— Зайти я вам не предлагаю… мне будет неловко… у меня страшный беспорядок… Я мигом…

Оставшись на тротуаре один, я стал рассматривать голые деревья сквера Шуази и красную громаду Стоматологического института за ними. Мне всегда казалось, что это здание смотрится очень необычно в парке. В моих воспоминаниях сквер Шуази был не зимним, а весенним или летним, когда зелень деревьев контрастно выделяется на темно-красном фоне института.

— О чем вы задумались?

Я не слышал, как он вернулся. В руке у него была желтая пластиковая папка. Он протянул ее мне:

— Держите… вот ваше дело… довольно тонкое, но, может, вам будет интересно…

Мы оба медлили прощаться, и он, и я. Мне хотелось пригласить его пообедать.

— Не сердитесь, что я не пригласил вас к себе… квартирка крохотная, еще моих родителей… одно хорошо — вид на деревья…

Он показал на вход в сквер Шуази.

— Мы сейчас говорили о «Лунном свете»… Хозяйку убили вон там, в парке… Видите… дом из красного кирпича… Стоматологический институт…

Его захватило тягостное воспоминание.

— Они подвели ее к институту… поставили к стене, и выстрелили в спину… А потом поняли, что обознались…

Он видел все из окна?

— Это было, когда освобождали Париж… Вся их команда обосновалась в институте… сопротивленцы якобы… и капитан Бернар, и капитан Маню… и этот лейтенант, забыл, как его звали….

Я не знал об этом, когда шел тогда, давно, через сквер, чтоб встретиться у ворот лицея с подругой детства…

— Не стоит лишний раз ворошить прошлое… Не знаю, правильно ли я сделал, что дал вам ту папку… Вы с тех пор виделись с той девушкой? С той, у которой было много имен?

Я не сразу понял, о ком он говорит.

— Из-за которой вас вызывали на набережную Жевр. Как вы ее звали?

— Данни.

— На самом деле ее имя — Доминик Роже. Но были и другие имена.

Доминик Роже. Может, на это имя ей приходили письма до востребования. Я ни разу не видел, что было написано на конверте. Она запихивала их в карман пальто, как только прочтет.

— Вы, наверное, знали ее под именем Мирей Сампьерри? — спросил Ланглэ.

— Нет.

Он развел руками и посмотрел на меня с сочувствием.

— Как вы думаете, она еще жива? — спросил я его.

— А вы правда хотите это знать?

Я никогда не спрашивал себя так прямо. И если быть совсем честным с собой, то я бы ответил: нет. На самом деле, нет.

— Зачем это вам? — сказал он. — Не надо торопить события. Может, однажды вы встретите ее на улице. Мы же с вами в итоге нашлись…

Я открыл желтую папку. На взгляд в ней было с дюжину листов.

— Вы это лучше посмотрите на свежую голову… Если возникнут вопросы, дайте мне знать.

Он поискал во внутреннем кармане и протянул мне совсем небольшого размера визитку, где было написано: Ланглэ, просп. Шуази, 159, и номер телефона.

Пройдя немного, я обернулся. Он не поднялся к себе. Он все стоял посреди тротуара и глядел мне вслед. Наверняка он провожал меня взглядом до самого конца проспекта. Должно быть, когда он еще работал, он так же следил за кем-нибудь зимними днями и даже ночами, сунув руки в карманы своего габардинового пальто.

«Не стоит лишний раз ворошить прошлое», — сказал Ланглэ, когда мы прощались, но тем зимним утром мне предстоял еще долгий путь до дома, на другой конец Парижа. Случайно ли я оказался на площади Италии спустя двадцать с лишним лет, и случайно ли банкомат выдал мне сообщение: «Извините, у вас недостаточно прав»? За что извиняться? Тем утром я был счастлив, и мне было легко. В карманах пусто. И этот долгий путь, размеренным шагом, с привалами на скамейках… Я жалел, что не взял с собой черный блокнот. Там я некогда составил перечень парижских скамеек, расположенных по разным маршрутам — с севера на юг, с востока на запад, — чтобы всегда знать, где можно присесть передохнуть и побыть в своих мыслях. Я уже не слишком различал прошлое и настоящее. Так я дошел до школы Гобелен. С самой юности, и даже с детства, я только и делал, что ходил пешком, всегда по одним и тем же улицам, так что время наконец стало просвечивать.

Я прошел насквозь Ботанический сад и сел на скамейку на главной аллее. Прохожих из-за холода было мало. Но солнце светило по-прежнему, и небо подтверждало своей синевой, что время остановилось. Если остаться здесь до темноты и всмотреться в небо, то можно будет разглядеть редкие звезды, которым я дал бы имена, не зная, так ли они называются на самом деле. И целые страницы приходили мне на ум из моей настольной книги времен улицы Од: «К вечности через звезды» [5]. Эта книга помогала мне ждать Данни. Было так же холодно, как здесь, на скамейке в Ботаническом саду, и улица Од стояла в снегу. Но, несмотря на холод, я листал страницы из желтой пластиковой папки. Там было вложено письмо за подписью Ланглэ, которое я не заметил, заглянув в папку первый раз, когда мы прощались с ним и он сказал мне: «Вы это лучше посмотрите на свежую голову». Письмо написано в спешке — едва можно разобрать, — когда он поднялся в квартиру, чтобы потом быстро спуститься ко мне с желтой папкой.

Дорогой мсье…

На пенсию я вышел десять лет назад, так что еще долго служил в отделении на набережной Жевр и на набережной Орфевр, в судебной полиции, пока Вы писали Ваши книги, которые я читал с неослабным вниманием.

Я, разумеется, помнил, как Вы пришли ко мне на допрос на набережную Жевр, когда были еще совсем юным. У меня память на лица. Надо мной часто подшучивали по этому поводу, что, мол, я могу узнать со спины человека, которого видел только однажды, десять лет назад, притом в толпе.

Когда я уходил окончательно, я позволил себе взять из архива бывшего отдела нравов несколько вещей на память, и среди них это неоконченное дело, касавшееся и Вас, которое я давно хотел Вам передать. Наконец, случай представился, благодаря нашей сегодняшней встрече.

Можете рассчитывать на мое молчание. Вы ведь, кажется, где-то писали, что все мы живем во власти чужого молчания.

Дружески Ваш,

ЛАНГЛЭ.

Р. S. Чтобы Вас полностью успокоить: следствие, часть материалов которого собрана здесь, было окончательно закрыто.

Просматривая содержимое папки, я натыкался на карточки гражданского состояния, отчеты, протоколы допросов. Взгляд выхватывал имена: «Агхамури, Гхали, студенческий городок, марокканский корпус, род. 6 июня 1938 в г. Фес. Называл себя „студент“, член марокканской службы безопасности. Посольство Марокко… Жорж Б., он же Рошар, шатен, волосы средней длины, нос прямой, подбородок выдается вперед. Для получения подробной информации просьба обращаться в Главную дирекцию, TURBIGO 92.00… Мною допрошен гражданин, ниже именуемый Дювельц, имя и прозвище: Пьер. Протокол предъявлен обвиняемому, прочитан и подписан… Шастанье, Поль Эмманюэль. Рост 1,80 м, пользуется автомобилем „ланчия“ № 1934 GD 75… Марсиано Жерар. Особые приметы: шрам длиной 2 см через левую бровь…» Я быстро листал страницы, стараясь не задерживать на них взгляд и боясь обнаружить какую-то новую деталь или документ, касающийся Данни. «Доминик Роже, она же Данни. Жила под именем Мирей Сампьерри (ул. Бланш, 23), также Мишель Агхамури, также Жанин де Шилло… Согласно показанием Давэна, комнату в отеле „Юник“ снимала на имя Жанин де Шилло, род. в Касабланке… г., получала почту до востребования, о чем свидетельствует приложенный сертификат абонента, выданный отделением 84 Парижской почты».