Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens (сборник) - Минаев Сергей Сергеевич. Страница 56

Только этого еще не хватало. Я смотрю на Никитоса и понимаю, что он собирается сделать.

– Ну что, просим счет? – пытаюсь я сыграть на опережение. – А то мы уже нажрались порядком. Завтра дел много.

– Неплохо посидели. – Сашка поднимает на меня свои абсолютно пьяные красные глаза.

– А пошли, на лодке скатаемся! – Никитос встает и, не дожидаясь ответа, двигает в сторону гондолы.

– А чё, пошли. Воздухом подышим. – Сашка подхватывается с места вслед за ним.

– Ребят, хорош, а? – встаю я вслед за ними. – Давайте рассчитаемся и по домам.

Наперерез Никитосу двигает охранник, кричащий на ходу:

– Мужчина, стойте, вы куда?

– Я на лодке с друзьями хочу скататься, – отвечает ему Никитос, не останавливаясь.

– Лодка уже не плавает, гондольер ушел домой. – Охранник встает перед Никитосом, пытаясь не пустить его на помост.

– Да я чё, без этого… без гондона вашего не уплыву? – Никитос пытается отодвинуть рукой охранника. – Слышь, отойди нах…

– Мы в нетрезвом виде к воде не пускаем, – вежливо отвечает охранник.

– Слышь, я не понял, тебе чё, два раза повторить? – Никита оборачивается на нас с Сашкой. – Мужики, он чё, глухой?

Ко мне подходит Вадик и шепчет:

– Я закрыл счет, поехали отсюда!

Я оборачиваюсь, хочу ему ответить и вижу владельца ресторана Игоря Бухарова, наблюдающего картину «Недопущение отрока Никитоса к плавсредству». Он поворачивает голову, и мы встречаемся взглядами. Я киваю, он кивает в ответ и грустно смотрит на меня и моих друзей. Кажется, его взгляд вопрошает: «Таки будут громить?» Я дважды моргаю: «Таки да», – и развожу руками, изображая бессилие. И читаю в его глазах всю скорбь еврейского народа. Он подзывает к себе метродотеля. А Никитос с криком: «Да пошел ты, каз-зел!» – наносит охраннику первый удар под дых. Охранник на шаг отступает, но не сгибается от боли – то ли удар слишком слабый, то ли охранник слишком крепкий. Никитос снова замахивается, но в этот момент к нему подбегают еще двое охранников и заламывают руки. Никита матерится, пытается их раскидать, но охранники трезвы и натренированы, в отличие от него.

Никитоса уводят. За ним, шатаясь, идет Сашка, приговаривая скороговоркой: «Ланамужикиептаотпуститемоегодруга». За Сашкой плетемся мы с Вадиком. Поравнявшись с Бухаровым, я говорю: «Извините, мы выпили», – на что он, глядя на меня искоса, отвечает:

– Значить так. Вы не ходите ко мне больше. – И после паузы выдыхает: – Пожалуйста.

Мы с Вадиком вываливаемся из «Шатра», и я верчу головой в поисках своих в жопу пьяных приятелей, но никого не вижу.

– Поехали, поехали, – тянет меня за рукав Вадик.

– Не… погоди, – я икаю, – мне нужно прогуляться. Давай кружок вокруг пруда?

– Ну… ок, пойдем, – нехотя соглашается Вадим. Мы молча доходим до метро. На площади перед памятником Грибоедову в это время весьма многолюдно. Традиционные влюбленные парочки, клиенты ночных палаток – и две группы молодежи и студентов. Первая – тусовка готов: девочки с густо подведенными глазами, ярко-красными, в поллица губами и фиолетовыми волосами, и мальчики, которые, в общем, мало чем отличались от девочек. Одеты все в черные хламиды, высокие ботинки или казаки. Все, понятное дело, с пивом. Вторая группа, более политизированная, состояла в основном из студентов старших курсов. Парни в джинсах и пиджаках, девушки опрятного вида, некоторые в майках с портретом Че Гевары или Лимонова, кое у кого значки молодежного движения «Яблоко». Знаете, из тех, которые никак не определятся, что им делать по жизни – кушать яблоки вместе с Явлинским, кидать помидоры в окна ФСБ с Лимоновым или просто пиво пить. Поскольку в их возрасте внешняя атрибутика бьет по мозгам сильнее внутреннего содержания, все они являли собой этакий симбиоз леволиберального толка. Эта компания сгрудилась вокруг длинноволосого урода, тренькавшего на гитаре что-то из репертуара «Гражданской Обороны».

Между ними, как бы разделяя эти группы, стояли несколько мужиков весьма потрепанного вида с баночными коктейлями и пивом, горячо обсуждавшие проблему телевизионной рекламы. Это было, в общем, то немногое, что я смог разобрать из их маловнятной речи. Учитывая мое состояние. Я подошел к памятнику и вдруг довольно ловко взобрался на парапет. Вадим попытался было поймать меня за ногу, но я брыкнулся, что твой горный козел, и он ногу отпустил. Приняв соответствующую позу, я мутным взором осмотрел аудиторию и громко крикнул:

– Здравствуйте, дорогие сограждане!

Многие прохожие остановились и повернули головы в мою сторону. Готы с интересом принялись разглядывать меня, студент перестал играть на гитаре. Даже мужики отвлеклись от своих коктейлей.

– Здравствуйте еще раз, граждане свободной России!

– Здарова, мужик! Чё, нажрался? – крикнули готы.

– Да, нажрался, вы что-то имеете против? Или мы не в свободной стране? Вадик, скажи как друг – имею ли я право нажраться в свободное от работы время?

Вадик покраснел и отошел на два шага от памятника. Мужики заржали. Некоторые прохожие вновь заспешили по своим делам. В компании студентов раздался четкий девичий голос:

– Еще один торгаш нажрался, и потянуло на общение. Саш, играй дальше.

– Э-э-э… Саша, постой, не играй, – обратился я к невидимому Саше. – Я, может, хочу с вами о будущем страны поговорить.

– С такими, как вы, у страны нет будущего, – ответил мне чернявый паренек с эспаньолкой, бывший, видимо, за лидера.

– Ух как интересно! А с такими, как вы, оно, значит, есть?

– Непременно.

– А с такими, как вы? – обратился я к готам.

– Спать иди, политик! – заржали они.

– Мужики, скажите, может, будущее страны в вас? – повернулся я к любителям коктейлей.

– Свободен, мужик. Чё ты быкуешь? Есть будущее, не парься, – ответствовал мне усатый мужик в черном костюме и светлых летних туфлях.

– И какое же?

– А не ебет, – резонно заметил мужик, – какое надо, такое и будет.

– Уж не хочешь ли ты, брат, сказать, что оно будет такое, как надо именно тебе?

– Может и так.

– То есть оно зависит от тебя?

– Ну.

– Чё ты нукаешь? Чё нукаешь? Я тебе лошадь? Чего от тебя зависит? От тебя даже цена коктейля, который ты жрешь, не зависит.

Молодежь затихла. Видимо, в предвкушении восточных единоборств. Я решаю оставить мужика напоследок и поворачиваюсь к студентам:

– Эй вы, молодая надежда Родины! Да-да, это я к вам обращаюсь, свободолюбивые вы мои. Я гляжу, у вас тут кружок строителей гражданского общества. Просто вольные каменщики, ёб вашу мать. Масонская ложа имени пива «Клинское» или чем вы тут нажираетесь? Водочкой?

– Антон, слезь. Слезай оттуда, я тебе говорю, прекрати паясничать, нас сейчас в ментовку заберут, – тихо сказал Вадим.

– Да иди ты лесом, Вадик, – миролюбиво заметил я, – никуда я не слезу. У меня такая редкая возможность живого человеческого общения с аудиторией. Неужели ты думаешь, я ее упущу?

– Давай, мужик, отжигай! Аффтар жжот! – послышались крики с готской стороны.

– Итак, граждане свободной России, я имею вам сказать за гражданские свободы! Интересно ли вам это? Или может, вы расскажете, что думаете о грядущих выборах? У вас есть новая идея на этот счет?

– Да нам до фени, – снова заговорил усатый.

– Мы за «лигалайз» пойдем голосовать! – крикнул кто-то из готов.

Студенты дружно рассмеялись в ответ. Из их рядов послышалось:

– Мы добьемся гражданских свобод революцией. Пойдем вешать буржуазию!

Снова послышался смех. Гитарист заиграл «Все идет по плану». Напряжение стремительно падало. Я прислонился спиной к памятнику и, раскачиваясь на манер Маяковского, заговорил:

– Весьма обидно, дорогие мои сограждане, осознавать, что все вы настолько тупые скоты. И вся ваша идея, – тут я похлопал по ноге Грибоедова, – в «дыме Отечества», который для кого марихуана, а для кого, – кивнул я в сторону мужиков, – так вообще «Гжелка». Мне это вдвойне обидно как человеку, некоторым образом связанному с медиа.