Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens (сборник) - Минаев Сергей Сергеевич. Страница 86

Я выхожу вон, иду обратно к лифту и, проходя по коридору, дергаю за ручки дверей кабинетов. Некоторые не поддаются, те же, что открываются, являют моему взору ту же звенящую пустоту. Перед лифтами я прислоняюсь к стене, утираю со лба пот, подтягиваю пояс, закуриваю и собираюсь с мыслями. Выкурив сигарету, я решаю повторить осмотр, начав с третьего этажа, потому что кнопки с цифрой «два» в лифте нет. Перед тем как зайти в лифт, мне кажется, я слышу какое-то бренчанье. Не то гитары, не то балалайки. Или это звуки, рожденные пустотой?

На третьем этаже я последовательно обхожу четыре коридора, открыв десять дверей и обнаружив за ними пустые кабинеты. В одном из них я нашел крышку от магнитофона «Электроника», выпущенного, судя по штампу, в далеком 1984 году. Я положил ее на пол и прыгнул двумя ногами сверху. Крышка сломалась пополам.

Четвертый этаж открыл мне двери всех своих двадцати восьми кабинетов, оказавшихся пустыми, а также подарил упаковку из десяти спичечных коробков производства фабрики «Балабаново», пожелтевшую подшивку газеты «Советский спорт» за 1989 год и четыре практически новых полиэтиленовых пакета с эмблемой ГУМа. В один из пакетов я от нечего делать сложил половину газетной подшивки и упаковку спичек.

На пятом этаже я не смог открыть ни одну из дверей, зато нашел в одном из коридоров туалет, где справил малую нужду. На выходе из туалета мне снова послышалось, будто где-то наверху играют на гитаре или балалайке.

На шестом этаже я дважды обхожу коридоры, открываю поддающиеся двери, захожу в пустые кабинеты, натыкаюсь в одном из них на рассыпанные по полу канцелярские скрепки огромного размера, в другом поднимаю с пола три листа отрывного календаря за 1978 год с датами 16-е, 17-е и 18 мая. Я складываю эти листочки в пакет, затем захожу в кабинет, показавшийся мне «кабинетом Черкасова», сажусь на пол, выкуриваю сигарету и понимаю, что либо я сошел с ума, либо все куда-то подевались, либо… нет, этого не может быть. Я подхожу к окну и снова, на этот раз совершенно отчетливо, слышу звуки… да, пожалуй, это гитара. «Та-тара-тата-та-тара, та-тара-тата-татара». Мелодия до боли знакомая, но вспомнить, ее не получается. То ли между мной и музыкантом большое расстояние, то ли это какая-то вычурная обработка.

Я иду к лифту, захожу в кабину и поднимаюсь на седьмой этаж. На седьмом обегаю все коридоры, дергаю за ручки дверей, осматриваю пустые кабинеты и не нахожу музыканта, тогда как мелодия звучит все ближе. Я пробегаю последний коридор и вижу в конце лестничную площадку. Лестничный пролет вел в одну сторону – наверх. Я поднимаюсь по ступенькам, попадаю в длинный коридор, заканчивающийся железной дверью. Здесь? Интересно, как мы туда в прошлый раз попали? Мы же не проходили по лестнице. Может, я был под гипнозом или воздействием психотропного оружия? Глупость какая! Музыка звучит все громче. «Та-таратата-та-тара, та-тара-тата-та-тара». Я открываю железную дверь и вижу пустой кабинет, в центре которого стоит большое старомодное кожаное кресло. В кресле, вытянув обутые в кеды ноги, сидит дед совершенно мультипликационного вида, наряженный в красный «адидасовский» костюм. Сидит и играет на балалайке.

– Здрасте, – вырывается у меня.

– Здорова, – дед откладывает балалайку и берет из пепельницы, стоящей на полу рядом с креслом, здоровенную козью ножку, – ищешь чего? – Он глубоко затягивается и выпускает под потолок струю зеленоватого дыма. Я принюхиваюсь. Запах дыма какой-то странный, самосад, наверное.

– Ищу-ищу, – говорю я, глядя на дым. – Вы людей тут не видели?

– Людей? – Дед снова затягивается. – Смотря каких и когда.

– Да вот же… – запинаюсь я, – недели две-три назад… Я тут был у мастера по телевизорам… у Черкасова. Только не могу вспомнить, на каком этаже. А теперь тут нет никого…

– Гы, – дед осклабился, – странный ты малый! Говоришь, был тута, а этаж вспомнить не можешь. Ты водку-то часто пьешь? Куришь много? Телевизор много смотришь?

– А вы что, врач, что ли? – раздражаюсь я. – Я вас спрашиваю, куда люди делись?

– Я-то? Неа, я не врач. Да вот ты, как я погляжу, больной. Нервы лечить надо. Небось, куда ни придешь, на всех бросаешься.

Дед снова положил козью ножку в пепельницу, взял балалайку, забренчал двумя пальцами и с некоторым надрывом запел:

– Вам денег, что ли, так вы скажите, – лезу я в карман за бумажником. – Вы только ответьте мне на вопрос: куда все подевались?

– Да кто? – Дед перестал играть. – Ты про кого все говоришь-то?

– Так-так. Хорошо. – Я понял, что дед относится к категории хорошо законспирированных шизиков да еще и, судя по запаху, курит анашу. – Скажите, вы тут сторож?

– Вроде того.

– А давно вы тут работаете? – Я обвожу рукой невидимую сферу. – В этом здании?

– Лет двадцать уже. – Дед пристально смотрит на меня.

– И кроме вас, дедушка, в здании работают другие люди, правда?

– Ну, есть мальца.

– И они обычно сидят в кабинетах, да? А сегодня почему-то не сидят. Сегодня они куда-то делись.

– Да как тебе сказать-то… – Дед посмотрел на меня исподлобья.

– Я понял! Вы говорить боитесь. Дедушка, скажите, они переехали?

– Ох… Скучно с тобой… Куришь? – Дед полез в карман.

– Курю.

– Сигареты небось? Гадость какая! На вот, бери мой табачок. – Дед вытащил портсигар, достал оттуда одну из своих самокруток и протянул мне. Я прикурил, сделал первую затяжку и сел на пол. Дедовский самосад был таким сильным, что меня повело. Я улыбнулся и спросил:

– Гашиш, что ли?

– Да брось ты, гашиш только в песнях бывает, – расхохотался дед и запел:

То ли под влиянием дедовского табака, то ли под влиянием музыки ребус в моей голове начал складываться.

– Я все понял, – вымолвил я, дав сладкому дыму заполнить голову, – я не сплю.

– Вот оно как, – добродушно прищурился дед, – понял, значит.

– Они же вас специально оставили, да?

– Знамо дело, – дед улыбнулся и стряхнул пепел, – кого же еще, кроме меня?

– Дедушка, – тихо спросил я его, сделав новую затяжку, – куда они делись-то? Переехали на Старую площадь? Я никому не скажу.

Тут мой взгляд упирается в пепельницу, что стоит на раскрытой книге. Видимо, дед использует страницы как бумагу для самокруток. Я выдергиваю книгу из-под пепельницы и читаю название: «Л. Кэрролл. Алиса в Стране чудес/Алиса в Зазеркалье».

– Вот, – кричу я, потрясая книгой, – вот! Мы еще Кэрролла читали! Черкасов мне читал! Я все думал, к чему они мне мозг парили, слушайте!

– Ему снишься – ты! – закричал Траляля и радостно захлопал в ладоши. – Если б он не видел тебя во сне, где бы, интересно, ты была?

– Там, где я и есть, конечно, – сказала Алиса.

– А вот и ошибаешься! – возразил с презрением Траляля. – Тебя бы тогда вообще нигде не было! Ты просто снишься ему во сне.

– Если этот вот Король вдруг проснется, – подтвердил Труляля, – ты сразу же – фьють! – потухнешь, как свеча!

– Я сначала не догнал, а потом понял, что они имели в виду. Типа того, что я – это всего лишь сон аудитории. И что не я рулю ее снами, но сам являюсь ее сновидением.

– Чего же хорошего-то? – Дед послюнявил палец и затушил об него свою самокрутку. – Чего ты понял-то?

– А то и понял. Если бы мне их увидеть, я бы им объяснил, что противоречие вышло. Если я снюсь аудитории, а мне снится Труляля и Траляля, которые сломали телевизор, то кто управляет таким сном? Они, что ли? Кто из нас реальность, а кто вымысел?