Без памяти (СИ) - "Алекс Д". Страница 18

— Попробуй вспомнить, Эмили. Сама, — мужчина обхватывает мой подбородок, до боли сжимая скулы пальцами.

Я уже жалею о том, что умудрилась связанная сесть на полу — так ему проще до меня дотянуться.

— Я действительно не знаю, какой год и кто вы…

— Я твой муж, — раздражённо повторяет он, словно хочет запечатать этот факт в моей травмированной голове.

— А имя у моего мужа есть? — в тон ему огрызаюсь я.

— Леонель Дэмиан Голденштерн. Можешь называть меня Леон. Мы женаты шесть месяцев, Эмили, и до недавнего времени тебя полностью устраивал наш брак, — каждое слово некоего Леона, проникает в меня, словно парализующий яд, лишающий меня способности трезво мыслить и рассуждать логически.

Его слова, будто нити ядовитой паутины, все больше и больше затягивающие меня в свой тугой плен.

— Я знать не знаю, кто ты такой, Леон Голден…голден, что? Какая пафосная фамилия, жуть, — едва сдерживаю эмоции, чтобы не плюнуть в его сторону. Жаль, что не ядом. Но шутки с таким агрессором плохи, хотя характер показать стоит, чтобы знал: даже если мне придется умереть на его творческом одре, я не стану легкой добычей.

— Сейчас это и твоя фамилия тоже, — прищурив взор, пытает меня Леон, считывая мои реакции на его слова. Он хочет по языку тела понять, лгу ли я говорю ли правду…но проблема в том, что я не помню, что правда, а что ложь.

Что есть моя реальность и моя жизнь?

Единственный якорь — мама. Ее лицо, запах, грустный взгляд, полный надежды…она подарила мне жизнь, а я в ней ее поддерживаю.

Мама, которая без меня не справится. Мама, которой нужна моя помощь, круглосуточная поддержка и финансовое содержание. Мама, которой некому помочь, кроме меня. У нее выявлена ранняя стадия болезни Альцгеймера, и она живет в специализированном учреждении под Москвой. Боюсь, что мои проблемы с памятью — тревожный генетический звонок.

Каждый раз, когда я навещаю ее и смотрю в прозрачные, не выражающие никаких эмоций, глаза, я знаю, что сражаюсь не только за ее будущее, но и за свое тоже. Первые признаки ее болезни начали проявляться у матери в двадцать шесть лет. Если мне сейчас восемнадцать, то осталось не так долго.

Потерять осознанность — всегда было одним из моих главнейших страхов. И сейчас я смотрю ему прямо в лицо. Потому что ни о какой осознанности речи быть не может, когда мне пытаются внушить, что я являюсь другим человеком. Другой девушкой. Которая вдобавок ко всему — натворила не очень хороших дел, за которые предстоит расплачиваться.

— Клянусь богом, я не знаю, о чем ты говоришь. И ты делаешь мне больно, — стараясь говорить вежливо и сдержанно, обращаю внимание Леона на то, что еще чуть-чуть, и он сломает мне челюсть.

— Как высокопарно, Ми. Или мне лучше называть тебя Тея? Какие громкие слова и клятвы. Меня раздражают клятвы, данные без крови. До первой капли, это просто слова, — усмехается дьявольски привлекательный аристократ.

— Хочешь порезать меня? Тогда может убить сразу? Или что тебе от меня нужно? Просто скажи, — все еще пытаюсь найти логику в паутине его слов. И не нахожу. Но судя по его взгляду — искать ответы сейчас бессмысленно. Он играет на моем страхе, как виртуозный скрипач, на натянутых струнах.

Ослабевая хватку, Леон вкрадчивым, размеренным и даже убаюкивающим тоном, поясняет:

— Мне нужно, чтобы ты ответила за то, что совершила. Убивать тебя или нет — знаешь, я все еще думаю над этим, — сканирует мое лицо, сдвигая брови. — Несомненно ты заслужила смерть, но тебе удалось обмануть даже ее. У меня есть недостаток: я верю в то, что «ошибка выжившего» — неслучайна.

— Ты тоже остался в живых, находясь на волоске от смерти? — пытаюсь узнать о своем похитителе как можно больше.

— Если ты действительно ничего не помнишь, поделись своей версией событий, — требует Леон.

— Я ехала со своей труппой на гастроли. Мы попали в аварию, и я чудом выжила. Машина упала с обрыва…, — он резко морщится, очевидно, отрицая мою версию или не соглашаясь с ней.

— Что еще ты помнишь? До аварии?

— Я гастролировала по Азии, работала… иногда, подрабатывала моделью. Я ищу любые достойные способы заработать, вот и все. Мне нужны деньги, но я никогда ничем плохим не занималась. Всегда старалась заработать на жизнь трудом и потом.

— А у меня есть другие версии, Ми.

— Буду рада, если ты их озвучишь.

— Серьезный разговор нужно заслужить, детка, — он бросает на меня двусмысленный взор, полный сексуального голода с налетом нездоровой одержимости.

Удивительно…но меня это немного заводит. Не знаю почему он так влияет на меня, почему мое тело не противится ему, а признает, как сексуально привлекательного мужчину.

Хотя…могу найти объяснение. И это веревки. Я работаю с ними много лет, и я всегда видела много секса в том, что мою гибкость и воздушные элементы сдерживают узлы из полотен. Пусть у меня никогда не было секса с мужчиной, но моя работа всегда была для меня самым эротическим актом в моей жизни.

Очевидно, зная об этом, Леон воспользовался этим приемом. Любую другую девушку связывание бы повергло в ужас, но я…я могу намокнуть от ощущений того, что мое обнаженное тело обвязано красивым узором из джута.

— Мне не нравится то, куда заходит наш разговор, — в любой ситуации, нужно до последнего обозначать свои границы.

— Тогда вернемся к началу.

— Я не могу вернуться к началу, мне нужно вернуться к работе. Должно быть…мои коллеги потеряли меня. Моя мама очень больна. Ей нужно дорогостоящее лечение. У нее есть только я. Прошу, позволь мне сделать звонок, мой работодатель найдет способ договориться с тобой, — я все еще питаю надежду выбраться из этого замкнутого пространства, к котором существует лишь один хозяин.

— Довольно. Слов, итак, было предостаточно. Ты отлично справляешься с ролью ничего непонимающей невинной овечки.

— Я действительно не понимаю…

— Хватит! — стальные нотки в мягкой угрозе — взрывоопасное сочетание. Леон приподнимает меня над полом, обхватив плечи. Так, словно я ничего не вешу.

Наши взгляды ведут огнестрельную борьбу, и я проигрываю, отводя взор слишком быстро.

Не могу смотреть. Его глаза я будто видела во сне. Это мешает, пугает, терзает…неужели я правда его жена? Откуда это ощущение единения с ним? Некой связи, какую я не могу описать словами?

— Меня зовут Тея. Повторяю, в последний раз, ты с кем-то меня перепутал. Клянусь, я ничего плохого тебе не сделала!

— Хорошо, Тея. Но напоминаю тебе, что в моем мире клятвы пишутся только кровью, — я не успеваю ответить ему, потому что в следующую секунду он резко разворачивает меня, одной рукой обхватывая за талию, а второй удерживает мой подбородок, заставляя смотреть на картины.

На каждой изображена я. Детально, подробно и максимально реалистично. Невозможно не узнать собственное тело и лицо, даже если коварная память играет с тобой в прятки. И чем дольше я смотрю, тем отчетливее понимаю — художник писал эти портреты с натуры. Иначе подобного филигранного сходства не добиться, каким бы талантом он не обладал. Леон видел меня голой… И не раз. Я застываю, оглушенная этой мыслью, на мгновенье теряя связь с реальностью.

— Да, Эмили, — словно подслушав мои мысли, соглашается «муж». — Ты позировала мне, была моей музой, и тебя возбуждали наши игры с веревками так же сильно как меня.

— Я не Эмили, — повторяю будто заведенная, но уже не так уверенно, как в первые минуты пробуждения.

Уязвимая, обездвиженная, лишенная привычных ориентиров, слабая и беззащитная. Без памяти, без свободы, без понимания, кто она… и кто я. Потерянная, напуганная. Она как воск, из которого я могу слепить все что угодно и использовать в своих целях. Я сделаю это, несомненно сделаю. И Тея поверит. Поверит каждому слову, любой даже самой бредовой легенде. Я просто не оставлю ей выбора. Она полностью в моей власти, под моим контролем, в моей тщательно охраняемой крепости, откуда невозможно сбежать, нельзя спастись.