Совершенство (СИ) - Миненкова Татьяна. Страница 15
— Не идеи, а вполне рабочие схемы, — с притворным возмущением смеется он, но, когда я стреляю в него угрожающим взглядом, добавляет: — Всё, всё, ладно, Мил, больше не буду.
А ведь действительно, я раньше не задавалась вопросом о том, чем Жаров зарабатывает на жизнь. При том, что деньги на очередные азартные выходки у него находились всегда. Очевидно, с кем-то он эти свои «рабочие схемы» уже реализовал, однако, я не была уверена, что желаю знать подробности.
Во время танцев мой взгляд блуждает по кружащимся парам гостей, выхватив среди них Лерку, положившую голову на плечо Сахарова. Несмотря на то, что расстояние между ними гораздо ближе, чем необходимо для танца и больше напоминает объятия, взгляд Никиты печальный и отрешенный.
Следующими вижу Марка и Зорину. Они же, наоборот, держатся отстраненно, опровергая мои догадки о том, что между ними существуют какие-нибудь близкие отношения. Анька беспрестанно что-то рассказывает Нестерову, а тот молча слушает, вставляя изредка короткие серьезные комментарии.
Мне же становится легко и спокойно. Вероятно, это результат опьянения, но меня он устраивает. Тревога и волнение уходят прочь и мне просто хорошо. Даже присутствие Жарова рядом не напрягает.
Когда музыка стихает, а ведущий торжества делает какое-то объявление в микрофон, мы с Сергеем возвращаемся к фуршетным столикам, где я отпускаю его локоть и беру новый бокал, чтобы чем-то занять руки. Но едва успеваю отпить из него глоток, как чувствую внезапное натяжение ткани подола платья, а в следующий миг тонкий атлас рвется со слышимым треском.
Резко оборачиваюсь и вижу позади Зорину с демонстративно-извиняющимся выражением лица. Это каблук ее туфель так удачно зацепился за край подола моего платья, чтобы оборвать его почти на половину, распоров по ровному шву.
— Извиняюсь, — театрально разводит руками Анька, но я вижу в ее глазах искорки саркастического самодовольства. — Мне так жаль.
Как это на нее похоже. Дождавшись момента, отомстить вот так, подло и исподтишка.
«Ни хрена ей не жаль, Милашечка, — доверительно шепчет мне на ухо чертенок, но я и без него это знаю. — Давай всё-таки ей вмажем, а?»
От несправедливости происходящего к лицу приливает волна жара и я чувствую, как мое сердцебиение постепенно учащается до гула в барабанных перепонках. Похожего на рев мотора, когда автомобиль, медленно разгоняется от нулевой до запрещенной правилами дорожного движения скорости.
— Жаль, говоришь? — резким, скорее интуитивным, движением выплескиваю содержимое бокала в лицо опешившей Зориной и с угрозой в голосе добавляю: — Сейчас будет жаль.
Мгновение я, оглушенная шумом собственного пульса, заторможено смотрю, как по лицу отплевывающейся соперницы стекает шампанское вместе с частью макияжа. А потом с силой хватаю ее за волосы, притягивая к себе.
Пустой бокал выскальзывает из моих пальцев, со звоном разбиваясь на полированном полу сотней хрустальных осколков, но мне не до того, чтобы обращать на это внимание.
В попытке защититься, Зорина истерически визжит и машет руками, умудрившись до боли вцепиться ногтями в мое плечо.
Получаю удар локтем в грудь, но сама тут же бью коленом в живот оппонентки. Она же дотягивается до моих волос и с усилием тянет, стараясь выдрать клок. От острой боли злость и агрессия внутри только нарастают. Гнев становится практически неконтролируемым. Шиплю как рассерженная кошка и стискиваю зубы, когда мои ногти впиваются в Анькину шею, оставляя кровавые царапины.
Учащенный пульс грохочет в ушах. Вижу перед собой только Зорину и никого больше. Только я и она. И чистый адреналин, бегущий вместо крови по моим венам.
Тычки и удары беспрестанно следуют один за другим. Не боюсь их, ни раздавать, ни получать. Я умею за себя постоять. Несколько не самых благополучных лет моей юности оставили свой отпечаток. И теперь я та, кто не успокоится, пока не поставит эту выскочку на место.
Оглушенная яростью, не сразу понимаю, когда нас растаскивают в стороны. Кто-то тянет назад за талию. И помимо того, что этот кто-то явно сильнее, каблуки туфель предательски скользят по глянцевому полу, мешая сопротивляться.
Зорина, наконец, отпускает мои волосы и её тоже оттаскивает назад Сахаров. Задыхаясь от гнева, пытаюсь вырваться из задерживающих меня ладоней, но тот, кто держит меня, обхватывает одной рукой за плечи, так, что не вырваться.
— Психопатка! — выкрикивает Зорина, тоже пытаясь освободиться, но Никита крепко держит ее, не сводя при этом глаз с меня.
Анька выглядит неважно. Макияж потек и вокруг глаз черные круги, как у панды. Мне удалось в отместку порвать ей платье, сломать пару длинных ярко-розовых ногтей, поцарапать щеку и растрепать прическу. Хотя о том, что мой внешний вид ничуть не лучше, я догадываюсь даже без зеркала.
— Идиотка! — выплевываю я, воинственно сдувая с лица светлый локон растрепавшейся прически.
Дыхание вырывается из легких рваными хрипами. Пульс всё ещё грохочет в голове, напоминая стук колес груженого поезда по рельсам. Но постепенно в голове проясняется, и я всё-таки прихожу в себя.
Первым меня отрезвляет аромат бергамота, украдкой просочившийся в ноздри. Сначала легкий и тонкий, почти незаметный, вскоре он ударяет по сознанию оглушительной мыслью: «Нестеров». Именно его рука все еще обхватывает меня сзади, прижимая спиной к часто вздымающейся груди. Именно его дыхание я чувствую кожей на затылке. И оно почти такое же учащенное и тяжелое, как и моё.
От осознания всех этих неопровержимых фактов, начинаю вырываться с удвоенной силой, сквозь сжатые зубы шипя:
— Отпусти!
— Сумасшедшая! — верещит Анька и начинает на публику лить крокодиловы слезы. Ноет жалобно: — Марк, она меня чуть не убила!
— Такую как ты убьешь, как же, — ворчу я, безуспешно пытаясь вырваться из стального захвата Нестерова.
Своей потасовкой мы привлекли всеобщее внимание и вокруг нас собралась толпа зевак. Кто-то, кажется, даже успел снять произошедшее на телефон.
«Кажется, Милашечка, нам сегодня удалось хайпануть без необходимости для этого умереть» — оглядывается по сторонам чертенок с левого плеча, но вид у него обеспокоенный.
Голоса гостей сливаются в один сплошной гул, ничего не разобрать. Да я и не уверена, что хочу знать, что они обо мне думают, потому что и так знаю, что ничего хорошего.
Неожиданно давление руки Нестерова на мою грудную клетку ослабевает. Но не успеваю я порадоваться тому, что он, наконец, меня отпустил, Марк грубо перехватывает мою руку за локоть.
— Идем, — произносит он резко и тянет за собой сквозь расступающуюся толпу, а я слишком растеряна, и, кажется, слишком пьяна, чтобы сопротивляться.
Вместе мы молча минуем просторный холл, потом узкий коридор, пока не оказываемся в сверкающем, отполированном до блеска лифте. Из-за отражений в зеркальных гранях мне кажется, что меня окружает несколько одинаковых Нестеровых, хотя и одного достаточно, чтобы вызвать приступ неконтролируемой паники.
Внезапно тот Нестеров, что удерживает меня, разжимает пальцы, а я, пошатываясь, хватаюсь за поручень, чтобы устоять на ногах. Оказывается, я так уверенно на них стояла лишь потому, что он меня держал.
— Что происходит, Милана? — спрашивает Марк тоном, от которого все вокруг леденеет.
Я успеваю представить, как сердце внутри меня в одно мгновение покрылось хрупкой ледяной корочкой, которая с треском ломается от того, как быстро оно бьется.
Несмотря на неосознанный страх перед ним, выплевываю недовольно, прекрасно представляя, как по-детски глупо это звучит:
— У Зориной своей спроси.
— Я спросил у тебя, как у зачинщицы всего этого беспорядка.
В замкнутом пространстве зеркальной кабины я чувствую исходящую от него угрозу. Лифт ползет наверх медленно. Время вообще словно затормозило, когда мы оказались вдвоем.
— Но я не зачинщица… — возмущенно начинаю я, но осекаюсь, потому что кабина лифта, наконец, останавливается, дверцы открываются, и я вижу перед собой полумрак узкого коридора, освещенный тусклым светом настенных ламп по обеим сторонам.