Совершенство (СИ) - Миненкова Татьяна. Страница 55

Его слова, сказанные грубо и резко, немного отрезвляют, но не настолько, чтобы я готова была отказаться от своих обвинений:

— Ты с самого начала это знал, и промолчал, Нестеров! Просто промолчал, позволив мне влюбиться в тебя!

— Я хотел тебе рассказать, но ты не желала слушать, — огрызается он, пропустив мимо ушей фактически признание, которое вырвалось у меня на эмоциях. — Я в любом случае рассказал бы тебе об этом.

Мы стоим на расстоянии шага и оба тяжело дышим, как тогда, когда волны, наигравшись, выбросили нас обоих на островной берег. Я чувствую, что дрожу от переполняющих меня чувств. Ему тоже внезапно изменяет спокойствие, с которым он держался всё это время:

— Рассказал бы, — мрачно повторяет Марк, и его ладони с силой стискивают мои плечи, удерживая от истерики и от непреодолимого желания вмазать ему пощечину. Добавляет, шипя сквозь стиснутые от еле-сдерживаемой злости зубы: — И костьми лег бы, лишь бы эта ситуация не сказалась на тебе негативно и не расстроила бы тебя. Если бы ты сама не решила иначе.

Теперь и Марк с трудом контролирует эмоции. Мы оба на грани сумасшествия. От его слов и от понимания, что всё между нами могло быть по-другому, моя злость внезапно улетучивается, оставив досаду, что ржавым тупым ножом торчит из груди.

От пристального взгляда его глаз, напоминающих сейчас бушующий океан, снова перехватывает дыхание, а вдоль позвоночника пробегает жаркая волна. Чувствую, как уже привычно начинает кружиться голова и слабеют колени. Золотыми искрами под кожей вспыхивает непреодолимое притяжение к Нестерову.

Аромат бергамота проникает в легкие и окутывает, словно туманное облако и когда Марк переводит тяжелый взгляд на мои губы, внутри всё трепещет в томительном ожидания поцелуя. Горько-сладкого, как вкус алкогольных трюфелей от «Приморского кондитера». Он ведь тоже этого хочет, я чувствую. Пульс отсчитывает секунду за секундой. Дрожу от предвкушения, ощущая, как горит кожа под его ладонями.

Но вместо поцелуя Марк на мгновение зажмуривается и дергает головой, словно сбрасывая наваждение. А когда открывает глаза — в них снова арктический холод.

И мне хочется расплакаться навзрыд будто тот невидимый тупой нож, что уже торчал в груди, теперь вбит туда по самую рукоятку.

— Я не решала иначе, — выдыхаю, с трудом сдерживая слезы. — Не собиралась целовать Сахарова. Но ты не желаешь ни слушать меня, ни верить, ни дать шанс всё исправить!

— Предпочитаю верить собственным глазам, — глухо произносит Марк в ответ. — И я не стал бы тем, кто я есть, если бы раздавал шансы направо и налево. Правило о том, что предавший единожды предаст дважды еще никогда меня не подводило.

Обвинение в предательстве ощущается, как удар под дых. Сейчас мне, как никогда нужен тот Марк, в которого я влюбилась: улыбающийся, заботливый и нежный, с взъерошенными от соли волосами и веселыми искорками в темно-зеленых глазах. До боли хочется прижаться к нему, расплакаться и попросить о помощи, потому что он был способен решить все мои проблемы щелчком пальцев. А теперь тот Марк где-то внутри этого надменного и гордого Нестерова, а сквозь слой высокомерия и злости до него никак не достучаться.

Понимаю вдруг, что то, что было между нами, закончилось не вчера, а сегодня. Только что. Когда он ясно дал понять, что я ничего не исправлю. Всё же сдавленно отвечаю:

— Я не предавала тебя, что бы ты сам об этом ни возомнил. Ты был прав, я запуталась и запутала всех. Но не предавала, — видя, с какой ледяной снисходительностью он смотрит на меня, сдаюсь. Добавляю безжизненно: — Впрочем, считай, как хочешь.

Мою капитуляцию Нестеров принимает, удивленно подняв брови. Словно планировал услышать что-то другое. Отпускает мои плечи. Отступает на шаг.

И я даже благодарна, когда он, помолчав мгновение, словно что-то обдумав, меняет тему, возвращаясь к насущным проблемам:

— Хорошо. Вопреки мнению и желанию твоего брата, скандал мне не нужен. Это негативно скажется на репутации обеих организаций и моей собственной. Уговори его согласиться на мои условия и это пойдет всем на пользу.

— Что, даже уголовного дела не будет? — недоверчиво хмыкаю я.

— У меня нет цели его посадить. К тому же, такие дела могут быть возбуждены только по заявлению потерпевшего. А пока об аудиторском заключении знаем только я, Лаура и вы с братом, подать такое заявление некому. Поэтому да, если Антон вместо того, чтобы вставлять мне палки в колеса, поможет исправить всё, что наворотил — эта информация не утечет дальше нашего узкого круга.

Тяжело вздыхаю. Абстрагируясь от общей дерьмовости моего положения, я согласна с Марком. Но как я должна убеждать брата, который со стопроцентной долей вероятности воспримет всё, что хоть как-то связано с Нестеровым в штыки?

— Ты же сам видел, как предвзято по отношению к тебе он настроен? — закусываю губу, пытаясь мысленно подобрать какие-нибудь доводы для того, чтобы донести его просьбу до Тоши.

Еще и Марк, не удержавшись, ехидничает:

— Неужто твой брат — единственный, кем ты не научилась манипулировать?

«Нет. Единственный, кем я не научилась манипулировать — это ты», — думаю я. Но вслух об этом не говорю. Вместо этого обещаю со вздохом:

— Сделаю, что смогу.

— Большего мне и не требуется, — негромко отзывается Марк.

Раз уж он позвал меня именно для того, делать в кабинете мне больше нечего. Иду на выход, до боли закусив нижнюю губу, чтобы сдержать душащие слезы от осознания, что вот теперь всё, точно конец.

Мне больше нечем его зацепить. Нечем удивить. Нестеров словно видит меня насквозь и то, что он видит, ему не нравится. И, самое ужасное, что мне самой роль паразитирующей на брате иждивенки тоже отвратительна. В шестнадцать лет это было нормой, но потом я просто привыкла так жить и не задумывалась над тем, что за десять лет стоило что-то изменить. Или время, чтобы сделать это пришло именно сейчас?

Останавливаюсь от внезапно вспыхнувшей в голове идеи. Спрашиваю, резко обернувшись:

— Сколько Антон должен?

— Зачем тебе это? — вскинув брови интересуется Нестеров.

— Хочу вернуть его долг.

Понимаю внезапно, что вот он — шанс всё исправить. Изменить всё и измениться самой. Или хотя бы оставить повод для того, чтобы встретиться с Нестеровым снова. Зацепить его. Чтобы сегодняшний день не был точкой в наших коротких, но ярких отношениях. Слишком уж некрасивой она выходит.

— Для чего? Ты ведь не знала о хищениях и тебе в сложившейся ситуации ничего не грозит, — мой порыв удивляет его.

— Ты не обязан меня понимать. Для себя. Так сколько?

— Кажется, ты явно недооцениваешь своего брата, — усмехается Нестеров. — Сумма слишком внушительная, к тому же, я позабочусь о том, чтобы он сам исправил собственные ошибки. И боюсь даже представить, каким образом ты собираешься возвращать присвоенную им сумму?

В качестве ответа на этот вопрос сознание услужливо рисует в голове несколько чувственно-эротических картинок такого возврата, со мной и Нестеровым в главных ролях. Но отношения между нами сейчас слишком сложные для того, чтобы хоть одну из этих картинок можно было воплотить в жизнь, ведь Марк даже целовать меня не захотел. К тому же, я имела ввиду совсем не это и отступать от намеченного плана не собираюсь:

— Деньгами.

— Не стоит даже пытаться, — Марк качает головой со снисходительностью и, кажется, жалостью. Это он зря. Я привыкла воспринимать подобное как вызов собственным силам.

— Ты ведь знаешь, что не люблю быть кому-то должна. Не хочешь называть? Не надо, — возвращаюсь и беру со стола заключение аудиторов, принимаясь, шурша страницами, листать до конца.

Марк подходит ближе:

— Даже та цифра, что затрачена на тебя одну — шестизначная. Всё, что мне нужно — чтобы ты уговорила Антона со мной согласиться. Не взваливай на себя то, что не следует.

Вопреки доводам Нестерова и собственного разума, добравшись до нужной страницы, нахожу ту сумму, о которой он говорит. Действительно, таких денег у меня в наличии нет. У меня даже одной пятой от них нет. Неужели моё содержание настолько дорого обходилось Антону? И всё же, не намереваясь отступать, фотографирую сумму на камеру телефона.