Фауст. Сети сатаны - Пётч Оливер. Страница 102

– Латерны… чего? – Юноша округлил глаза.

– Ну, это такое устройство, при помощи которого можно направлять на стену изображения, – благосклонно объяснил Карл. – Я и рисую эти изображения. Я даже Папу с кайзером нарисовал. Я художник, – добавил он. – Как Леонардо да Винчи или Альбрехт Дюрер. Ты знаешь, кто такой Дюрер?

Юноша помотал головой.

– Я видел его всадников апокалипсиса, – продолжал Карл. – Ну, и попробовал срисовать их. Кажется, у меня неплохо получилось. Некоторые говорят, что вышло даже лучше, чем у Дюрера.

Юноша, разглядывая рисунок, с благоговением провел пальцем по стеклышку.

– Эти рисунки, должно быть, очень дороги…

– Как тебя зовут, любезный? – спросил Карл, чтобы сменить тему.

Юноша поклонился.

– Мое имя Себастьян, господин.

Вагнер рассмеялся.

– Не надо звать меня господином, я ненамного тебя старше. Себастьян… красивое имя, – он подмигнул гостю. – И святой Себастьян был красивым человеком. Красивым, как ты, – добавил он тихо.

Карл уже не сомневался, с какой целью пришел сюда этот юнец. Из чистых побуждений или ради денег – этого он сказать не мог. В сущности, ему было все равно. Когда представлялся случай, он проводил время с красивым юношей. Фауст пока ничего не заметил, хоть порой и смотрел на него с подозрением. Зачастую это были мимолетные встречи: под мостом или в зарослях. Юноши, такие как Себастьян, обитали в каждом городе, оставалось только найти их. Таких, как они, связывал страх разоблачения. К содомитам порядочные горожане питали даже меньше сочувствия, чем к еретикам, евреям или отравителям.

Себастьян между тем принялся рыться в одном из сундуков.

– Этими шарами вы жонглируете, да?

Юноша достал два шара, красный и позолоченный, и стал их подбрасывать. Шары покатились по дощатому настилу, и Себастьян рассмеялся.

– Не надо это трогать, – попытался остановить его Карл.

Он уже пожалел, что пригласил этого милого юношу внутрь. Судя по его манерам, это была далеко не первая повозка, которую он обшаривал, и в этом деле у него явно имелся опыт.

– Я сказал, прекрати! – прикрикнул Карл.

Но Себастьян его как будто и не слышал и продолжал рыться в сундуке. Он выудил черную шляпу, красные платки и выкрашенное в белый цвет деревянное яйцо. Затем перешел к сундуку с книгами и принялся небрежно хватать фолианты.

– Осторожнее, ты порвешь их! – крикнул Карл.

Неожиданно Себастьян издал возглас изумления. Он бросил книги, запустил руку в сундук и достал нож. Находка зачаровала его, да и Карл удивился не меньше. Еще ни разу ему не приходилось видеть этот нож – должно быть, он лежал под книгами, на самом дне сундука. Рукоять была сделана из кости и украшена черным орнаментом. Клинок, по всей видимости, был очень старый и дорогой. Юноша провел пальцем по лезвию и робко улыбнулся.

– Он восхитителен, – произнес Себастьян. – Ты подаришь его мне?

Карл прокашлялся. Происходящее нравилось ему все меньше. Он натужно рассмеялся.

– Надеюсь, ты не всерьез? Этот нож принадлежит доктору, и…

– А теперь он принадлежит мне, – заявил Себастьян.

Он окинул Карла оценивающим взглядом и указал на него острием клинка.

– Или ты хочешь отнять его, м-м-м?

Карл покосился на Сатану: та невозмутимо грызла кость. Проклятая псина! Когда от нее действительно нужна помощь, она лежит себе, аки агнец божий!

Юноша ухмыльнулся, и глаза его хищно сверкнули.

– Значит, договорились. Я беру этот нож, и…

Внезапно кто-то отдернул навес за его спиной. Карл, к своему великому облегчению, узнал Фауста. Доктор вернулся раньше обычного и тяжело дышал. Он замер с раскрытым ртом, словно собирался что-то сказать, и уставился на юношу с ножом. Затем резко спросил:

– Что здесь происходит?

– Э… ничего, – промямлил Карл. – Мы просто немного поболтали.

– Мы?

Фауст вновь взглянул на юношу, замершего посреди повозки. Казалось, он только теперь разглядел, что держал в руке незваный гость. Доктор вдруг побледнел, словно увидел привидение.

– Положи сейчас же, – тихо произнес Фауст. – Считаю до трех; потом Сатана разорвет тебя на куски, и я скормлю их чайкам. Раз, два…

Юноша выронил нож и, проскочив мимо доктора, бросился наружу. Мгновение еще был слышен его топот, затем воцарилась тишина.

– Мне… так жаль… – начал Карл.

Но Фауст оборвал его нетерпеливым жестом.

– Собирай вещи, мы уезжаем.

– Но… как же представление, – пробормотал Карл. – Клаус Штёртебекер…

– Я сказал, мы уезжаем. И если я еще раз застукаю тебя с кем-то, Сатана вам обоим отгрызет причиндалы. Ты меня понял?

Карл потупил взор и кивнул.

– Ку… куда мы едем? – спросил он через некоторое время.

– В Кёльн. Там живет один человек… не знаю, почему я до сих пор с ним не встретился… Ну, живее, запрягай лошадь.

Пока Карл выбирался из повозки, он увидел, как Фауст поднял нож с настила и долго на него смотрел.

А потом швырнул в сундук, словно это был кусок раскаленного железа.

– Ну, шевелись, старая кляча!

Иоганн щелкнул кнутом, поторапливая кобылу. Повозка катила по запыленной дороге, что тянулась и тянулась через вересковые пустоши. Сатана, свесив язык, семенила рядом и время от времени останавливалась, чтобы облегчиться или прилечь под кустом. Собака уже не могла преодолевать большие расстояния, и все чаще ей приходилось отдыхать. В тот же вечер они покинули Гамбург и двинулись в направлении Люнебурга. Вересковые волны переливались фиолетовым в свете послеполуденного солнца. Артисты были в пути вот уже три дня и почти не делали привалов. Иоганн при этом лишь изредка прерывал молчание.

Он покосился на Вагнера. Тот сидел, насупившись, на козлах: наверное, думал, что Иоганн все еще сердится на него из-за того юнца в Гамбурге. Фауст тогда действительно пришел в ярость. Такие авантюры могли стоить головы им обоим! Ему было все равно, кого любил Вагнер, – мужчин, девушек, да хоть бы и овец. Но он не имел права подвергать их опасности. Особенно теперь, когда у Иоганна впервые за долгое время вновь появилась цель. Он должен был встретиться с Генрихом Агриппой и поговорить о его «Оккультной философии», об этом шедевре, который открыл ему глаза! Если кто и знал что-то о созвездиях и пророчествах, то это Агриппа. Быть может, Иоганн наконец-то выяснит, в чем состоит тайна его рождения…

И возможно, что-то разузнает о Тонио дель Моравиа и Жиле де Ре.

Как так вышло, что воришка в Гамбурге наткнулся на его нож? Простое ли это совпадение? Все эти годы Иоганн хранил его, хоть и не знал почему. Этот нож приносил ему одни лишь несчастья – и вместе с тем напоминал ему о том, какую вину он взвалил на себя. Иоганн не осмелился выбросить его: казалось, тогда сбудется наконец давнее проклятие. Нож лежал на самом дне сундука – и вот снова попался ему на глаза… Когда Иоганн поднял его с настила, он взглянул на инициалы.

G d R

Жиль де Ре…

Из зарослей вереска вспорхнула стая ворон и ядовитым черным облаком заполонила небо. Птицы подняли крик, и внезапно Иоганн снова услышал это имя.

Чильд Рэ… Жиль де Ре… Чильд Рэ…

Проклятое имя! И почему он не мог выбросить его из головы?! Столько лет оно преследовало его! Казалось, это имя тесно переплелось с его судьбой, как и Тонио, и все, что происходило с той встречи в Книтлингене.

На сей раз артисты не давали представлений и потому продвигались быстрее. На севере Германии преобладали болотистые края и верещатники. Вокруг простирались пустынные, безрадостные пейзажи – ни возвышенностей, ни долин, ни озер. Ветер взметал песок, в котором росла лишь трава и нередко увязали колеса, так что путникам приходилось выталкивать повозку, как из снега. Далее путь их пролегал вдоль рек, и дороги стали получше. В каждом графстве, в любом мелком поместье, которое они пересекали, им приходилось платить за право проезда. Вся Германия была подобна затертому покрывалу, сшитому из множества мелких лоскутков, и не распадалось оно лишь по воле кайзера, недосягаемого, как луна.