Фауст. Сети сатаны - Пётч Оливер. Страница 52

Позднее, когда они вернулись в приют, Саломе еще раз поцеловала его.

– Спасибо, – шепнула она и скрылась в повозке.

Иоганн так и не понял, благодарила она его за спасение у пропасти или за то, что произошло между ними в поле.

Он скользнул через ворота и вошел в темный, пропахший зал. Хотел уже завернуться в свое одеяло, но заметил, что Эмилио еще не спит. Юный жонглер пристально смотрел на него.

– Ты, наверное, думаешь, что спас ей жизнь и теперь она будет предана тебе до конца дней. – Он покачал головой. – Забудь. Она никому не принадлежит, и ты сам скоро поймешь это.

– Я и не хочу, чтобы она принадлежала мне, – возразил Иоганн.

– Три года назад, когда мы познакомились, она с Мустафой прибыла в порт Генуи, – продолжал Эмилио, словно и не слышал Иоганна. – Ты ведь и не знал, что они брат и сестра? Саломе сказала, что они из Александрии, где, по всей видимости, были рабами у богатого сирийского купца. Она была его наложницей, и тот насиловал ее по несколько раз на дню – с плетьми, цепями и прочим непотребством. Мустафа однажды попытался помешать этому, и торговец приказал вырезать ему язык. Черт знает, как им удалось сбежать из этого ада. – Эмилио печально рассмеялся. – Таких, как ты, у Саломе было множество, уж поверь. Какое-то время я был ее любовником, теперь вот ты… А потом твое место займет кто-то еще. Она использует нас, чтобы забыться. Мы для нее просто игрушки.

– Я устал, – сказал Иоганн. – И хочу спать.

– Не волнуйся, я на тебя не в обиде. Просто хотел предупредить. Она выжмет из тебя все соки, как поступила со мной. – Эмилио помедлил. – Тогда, у пропасти, я не стал ее спасать, я… хотел спастись сам, – продолжал он задумчиво. – Да, я боялся сорваться. Но еще больше я боялся, что без остатка утону в ее пучинах. Доброй ночи, Иоганн.

Эмилио отвернулся и затих. Юноша натянул одеяло до подбородка и закрыл глаза, изнуренный после долгого напряженного дня. Несмотря на предостережение Эмилио, он чувствовал удовлетворение.

Прежде чем Иоганн провалился в сон, в голове его проскользнула мысль, что сегодня двадцать третье апреля. Ему исполнилось семнадцать лет. Кое-кто из паломников еще утром упоминал день святого Георга. После всех сегодняшних событий Иоганн едва не забыл о дне, которому мать придавала такое значение. Он мечтательно улыбнулся.

Семнадцати лет от роду он стал мужчиной.

Следующим утром погода наладилась, ветер разогнал облака и туман. Они похоронили погибших на маленьком монастырском кладбище и, когда колокол прозвонил полдень, снова тронулись в путь.

Довольно скоро добрались до перевала. Иоганн окинул взором долины и обширные луга, на которых паслись упитанные коровы. Трава росла до колен и блестела после прошедших дождей, кое-где пестрели яркие цветы. Но о том, что горы уже позади, говорить было рано. Справа и слева, да и впереди высились заснеженные гряды.

– Финшгау, – объявил Петер, стоя рядом с Иоганном на скале. Он обвел широким жестом долины. – Славные края, богатые на коров и пастбища. Дальше будет Эчталь, откуда мы попадем в Мерано, а затем в Больцано.

– Неужели эти горам конца не будет? – удивился Иоганн.

Петер рассмеялся.

– Нет, пока не доберемся до Валь Паданы, но это будет нескоро. Через равнину протекает река По, и благодаря ей эта местность считается житницей Италии. Здешние жители богаты и всегда рады поразвлечься. Попытаем счастья в этих краях, а ближе к зиме направимся в Венецию.

Несмотря на те испытания, что выпали вчера на их долю, Петер выглядел умиротворенным, даже веселым.

– Ты вчера спас Саломе, спасибо тебе еще раз. – Он хлопнул Иоганна по плечу. – Признаюсь, такого я от тебя не ожидал. Видно, на тебя все-таки можно положиться.

Иоганн протянул ему руку. Он был рад, что Петер наконец-то признал в нем своего, а то в последнее время его колкие замечания стали невыносимы.

Теперь им предстоял долгий спуск, но склоны были уже не такие крутые. Дорога тянулась мимо озер и пастбищ. Их молча приветствовали крестьяне с серпами. Иоганн обратил внимание, что дома и церкви выглядят здесь иначе, чем по другую сторону перевала. Язык, на котором говорили местные жители, казался совершенно чужим. Петер объяснил ему, что эти люди принадлежали к древнему народу. Когда-то давно они слились с римлянами, и здесь, в этих уединенных долинах, еще жива была их старинная культура.

Как и предсказывал Эмилио, теперь Саломе относилась к Иоганну совсем по-другому. Она то и дело подмигивала ему, украдкой брала за руку, а стоило им хоть на пару секунд остаться наедине, гладила его в промежности. Каждую ночь, пока двигались через Финшгау, а затем через Эчталь, они любили друг друга, укрывшись в каком-нибудь сарае. Саломе выказала себя прекрасной наставницей, она знала множество игр и позиций. Иоганн догадывался, где она набралась этого, и все-таки старался не вспоминать о том, что рассказывал ему Эмилио. Но тот, к счастью, не вмешивался и больше не заговаривал об этом. Казалось, он даже испытывал странное облегчение.

Теперь они каждый вечер давали представления – перед своими спутниками и жителями деревень, в которых останавливались. Иоганн старался как мог, и зрители всякий раз приходили в восторг, когда он доставал яйцо из шляпы какого-нибудь крестьянина или монета исчезала у него в руке и снова появлялась.

Как-то вечером Петер попросил Иоганна задержаться у костра.

– Арчибальд говорил, что ты одно время учился у астролога и хироманта, – начал он. – Это правда?

Иоганн настороженно кивнул. С чего бы Петер завел этот разговор?

– То есть ты умеешь составлять гороскопы? – допытывался скрипач. – Для меня, например?

– Ну, гороскопы требуют времени, – ответил Иоганн. – Мне нужно сделать расчеты, свериться с таблицами, которых у меня нет… Кроме того, мне необходимо знать точный день твоего рождения и место.

– Место мне известно. – По лицу Петера неожиданно пролегла тень. – Хоть я и предпочел бы не вспоминать о нем. Слишком много плохого там произошло. Точного дня я не знаю – это было летом, когда османы захватили Константинополь, в тысяча четыреста пятьдесят третьем году.

Иоганн задумался. По его подсчетам выходило, что Петеру больше сорока, хоть он и выглядел младше своих лет. Потом ему в голову пришла другая мысль: Тонио дель Моравиа тоже говорил о Константинополе, каким видел его до завоевания османами. Значит, с тех пор минуло почти пятьдесят лет. Как такое возможно? Тонио ничуть не походил на старика – Иоганн при всем желании не дал бы ему больше пятидесяти. У него мороз пробежал по коже. Сколько же тогда лет наставнику?

– Если не можешь составить гороскоп, то хотя бы погадай по руке, – предложил Петер, прервав размышления Иоганна. Он рассмеялся и протянул ему руку. – Да только у меня в жизни было столько поворотов, что никакой ладони не хватит.

Иоганн взглянул было на ладонь Петера, но что-то его остановило. После того случая в крестьянском доме в Алльгое он никому не гадал по руке. В тот раз увидел скорую смерть на ладони мальчика – и до сих пор не понимал, как это произошло.

– Ну, давай же, – уговаривал Петер. Он подмигнул Иоганну. – А то я решу, чего доброго, что ты просто зазнаёшься.

Нахтигаль, хоть поначалу и сомневался в нем, наконец-то воспринял его всерьез. Иоганн был ему благодарен и не хотел обидеть своим отказом. Так что он поддался уговорам и склонился над его ладонью. Пальцы у Петера были длинные и изящные, как и ожидалось от скрипача. Холм Луны и ребро ладони имели четкие контуры, что также говорило о склонности к музыке. Линия жизни была неровная и часто ветвилась.

Иоганн раскрыл было рот, как вдруг его охватило то же странное чувство, что и тогда, в крестьянском доме. Линии на ладони словно ожили, и на мгновение он ощутил исходящий от них жар. Необъяснимый ужас пробрал его до самых костей. Юноша отшатнулся и выпустил руку Петера, точно обжегся. Но он уже знал, что все это означает.