Верхний ярус - Пауэрс Ричард. Страница 26

ОДИННАДЦАТИЛЕТНИЙ НИЛАЙ делает для отца бумажного змея к Уттараяне, большому фестивалю бумажных змеев. Но не настоящего, а даже лучше. Его они смогут запустить, и никто в Маунтин-Вью не будет считать их невежественными коровопоклонниками. Он пробует новую технику по анимированию спрайтов, о которой прочитал в размноженном на мимеографе журнале под названием «Любовь с первого байта». Идея умная и очень красивая. Ты вчерне набрасываешь воздушного змея в нескольких спрайтах, отправляешь их прямиком в видеопамять. Затем перемешиваешь прямо на экране, как в кинеографе. Когда Нилай видит, как змей начинает еле заметно порхать, то чувствует себя богом.

Ему приходит в голову внезапная идея написать программу, которая сама могла бы быть запрограммирована. Позволить юзеру ввести мелодию по своему выбору, простыми буквами и цифрами, чтобы змей начал танцевать под этот ритм. От величия плана у Нилая кружится голова. Pita сам сотворит танец змея под реальную гуджаратскую мелодию.

Нилай заполняет блокнот с отрывными листами заметками, диаграммами и распечатками последней версии программы. Любопытный, отец как-то решает поинтересоваться, чем так занят сын:

— Что это, мистер Нилай?

— Не трогай!

Отец улыбается и кивает. Секреты и подарки.

— Да, Нилай, мой повелитель.

Мальчик работает над проектом, когда отца нет поблизости. Берет записи в школу, в этот лабиринт залов с организованными пытками, который послужит вдохновением для многих подземелий в будущих играх Нилая. Черный блокнот выглядит очень официально. Мальчик притворяется, что делает в нем конспекты, а на самом деле работает над кодом. Учителя слишком польщены и ничего не подозревают.

План работает как часы до пятого урока — американской литературы с мисс Гилпин. Класс читает «Жемчужину» Стейнбека. Нилаю она даже нравится, например то место, где ребенка жалит скорпион. Скорпионы — невероятные существа, особенно гигантские.

Мисс Гилпин бубнит о том, что же символизирует жемчужина. Для Нилая это просто жемчужина. Он-то бьется над реальной проблемой: как синхронизировать танцующего змея с музыкой. Перелистывает страницы с распечатками, когда неожиданно выпрыгивает решение: два вложенных цикла. Как будто сами боги нарисовали его ярко-белым мелом на черной доске. Он бормочет про себя:

— О да!

Класс взрывается от хохота. Мисс Гилпин только что спросила:

— Ну никто же не хочет видеть, как умирает ребенок, разве нет?

Мисс Гилпин пронзает всех взглядом.

— Нилай. Что ты делаешь?

Он знает, что лучше молчать.

— Что в твоем блокноте?

— Компьютерная домашняя работа.

Все начинают снова смеяться от такой безумной идеи.

— Ты взял компьютерный курс? — Она качает головой. — Принеси мне блокнот.

На полпути до ее стола он думает, не стоит ли запнуться и растянуть лодыжку. Отдает мисс Гилпин записи. Она перелистывает их. Диаграммы, блок-схемы, код. Мисс Гилпин хмурится:

— Садись.

Нилай подчиняется. Учительница возвращается к Стейнбеку, пока Нилай тонет в озере несправедливости и стыда. После звонка, когда все уходят, он возвращается к столу мисс Гилпин. Он знает, почему она его ненавидит. Из-за таких, как Нилай, ее вид вымрет.

Она открывает блокнот на странице с таблицами, заполненными изображениями квадратного змея.

— Что это?

Она понятия не имеет об Уггараяне, или каково иметь такого отца, как у Нилая. Она — блондинка, родом из Вальехо. Машины — ее враги. Она думает, что логика убивает все хорошее в человеческой душе.

— Компьютерные записи.

— Ты — умный мальчик, Нилай. Что тебе так не нравится в английском? Ты же так хорошо разбираешь предложения. — Мисс Гилпин ждет, но Нилая ей не пересилить. Она стучит пальцем по блокноту. — Это какая-то игра?

— Нет. — По крайней мере, не в том смысле, что она думает.

— Тебе не нравится читать?

Нилаю жаль ее. Если бы она только знала, что может дать чтение. Галактическая Империя и ее враги летят по спиральному рукаву Млечного пути, ведут войны, которые длятся сотни тысяч лет, а она беспокоится о трех несчастных мексиканцах.

— Я думала, тебе понравился «Сепаратный мир».

Можно сказать, что понравился. От него даже перехватило дыхание, слегка. Но он не понимает, какое это имеет отношение к возврату его частной собственности.

— «Жемчужина» тебя не интересует? Эта повесть о расизме, Нилай.

Он стоит, мигает так, как будто установил первый контакт с чужим разумом.

— Я могу получить обратно свой блокнот? Я больше не стану носить его в класс.

Ее лицо сморщивается. Даже Нилай видит, что сейчас предал ее. Она-то думала, что он в ее лагере, но за прошедшие недели он выскользнул за ворота и стал ей врагом. Она прикасается к блокноту и снова хмурится.

— Я его пока подержу у себя. Пока мы снова не найдем общий язык.

Через несколько лет ученики будут стрелять в учителей и за меньшее. Нилай же идет в ее кабинет в конце дня. Наполняет свой разум искренним извинением.

— Мне очень жаль, что я работал в своем блокноте, пока вы преподавали.

— Работал, Нилай? Вот что ты делал?

Она хочет признания. Она хочет, чтобы он поблагодарил ее за то, что она спасла его от праздных игр, пока остальные тяжело работали, добывая жемчужины из вымысла. Пятьдесят часов работы над воздушным змеем отца лежат в четырех футах от Нилая, но их никак не достать. Она хочет его унизить. В нем закипает ярость.

— Могу я получить обратно свой чертов блокнот? Пожалуйста?

Подобное слово для мисс Гилпин как пощечина. Ее взгляд останавливается, и она объявляет войну:

— Это дисциплинарное взыскание. Ты выругался при учителе. Что скажут на такое твои родители?

Нилай застывает на месте. Мать сокрушит его одним могучим ударом, как при забое jhatka [28].

Мисс Гилпин проверяет часы. Уже слишком поздно отсылать ученика к директору. Ее молодой человек заедет за ней через десять минут. Вместе они посмеются над упрямством этого индийского мальчика с его блокнотом, исписанным иероглифами. Как он настаивал, что это не игра. Она превращается в опору власти.

— Я хочу, чтобы ты пришел сюда завтра утром, до первого звонка. Тогда мы поговорим о том, что ты наделал.

У мальчика стучит в висках кровь, горят глаза.

— Ты можешь идти. — Ее брови слегка приподнимаются, отдавая команду. — До завтра. Ровно в семь утра.

ЕМУ НУЖНО ПОДУМАТЬ. Нилай пропускает автобус и отправляется домой пешком. Стоит прекрасный день, Центральная Калифорния странным образом имитирует рай — двадцать один градус, чистое небо, в воздухе густые запахи лавра и эвкалипта. Нилай плетется по своему стандартному маршруту вдвое медленнее обычного, мимо скромных бунгало среднего класса, за которые люди скоро начнут отдавать по полтора миллиона только для того, чтобы снести их и все построить заново. Ему надо составить план. Он выругался при учителе, старая прекрасная жизнь разбилась от единственного ужасного слова. Неуважение со стороны белых людей искалечит отца. «Терпение, Нилай. Сдержанность. Помнишь? Помнишь?» Слух пойдет и по общине индийских экспатов. Мать умрет от позора.

Нилай идет по папиллярным виткам засаженных деревьями улиц, этот район с трех сторон окружен тремя шоссе. За четыре квартала от дома мальчик решает срезать через парк, там он ходит, когда родители заставляют его выйти погулять. Дорога вьется среди низко нависающих encinas [29] с фантасмагорическими ветвями, которые растут здесь с тех пор, как Калифорния была самым дальним аванпостом Испании. Раньше Нилай замечал этот вид только в кино, если вообще замечал: исполины Шервуда, специальные леса, пугающие пилигримов и бросающие вызов изгнанникам. Когда Голливуду нужны деревья, он обращается к самому главному широколиственнику, а тот всегда со всем справляется.