Верхний ярус - Пауэрс Ричард. Страница 39

Но толчок уже давным-давно выдохся. Она три раза сдавала предварительный экзамен Общества актуариев и все три раза его провалила. Отчасти проблема в способностях. Отчасти — в сексе, наркотиках и вечеринках ночи напролет. Оливия получит степень; с этим она все еще может справиться. А если нет, воспользуется любыми возможностями, которые поднимет со дна подобная катастрофа. Ведь это, как доказывает актуарное дело и как Оливия уверяет своих чрезмерно обеспокоенных друзей, лишь еще одна цифра.

Она поворачивает за угол в полутьме. Другие студенты, также спотыкавшиеся под весом своих рюкзаков, протоптали тропинки в снегу, сбиваясь в кучу вокруг самых ужасных решений первопроходца. Под снежными заносами растрескавшийся асфальт поднимается над выступающими древесными корнями, изображая самые медленные сейсмические волны в мире. Оливия смотрит вверх. Хотя она мало по чему будет скучать, когда наконец покинет это убогое захолустье, уличные фонари ей нравятся. Их шары кремового цвета, родом откуда-то из Позолоченного века, выглядят, как потухшие свечи. Они мягко освещают дорогу до ее просторной американской готики, когда-то бывшей особняком какого-то хирурга, но теперь порезанной на частные апартаменты с пятью разными пожарными выходами и восемью почтовыми ящиками.

Перед ее домом, освещенное фонарем, стоит необычное дерево, которое когда-то покрывало всю землю — живое ископаемое, одно из самых древних и странных созданий, когда-либо познавших тайну древесины. Дерево со спермой, которая должна проплыть через капли, чтобы оплодотворить яйцеклетку. Его листья отличаются друг от друга, как человеческие лица. В уличном освещении ветви имеют выдающийся силуэт, из-за него, а также из-за причудливых боковых отростков дерево не перепутать с другими, даже зимой. Оливия жила в его тени весь семестр, но даже не знает, что оно тут. И сейчас проходит снова, не обратив внимания.

Она, спотыкаясь, поднимается по заснеженным ступеням в темный зал, заставленный велосипедами. Закрывает за собой входную дверь, но холодный воздух продолжает просачиваться сквозь швы. Выключатель света дразнит ее на другом конце фойе. Шесть шагов по черной полосе препятствий, и Оливия режет лодыжку переключателем передач. Ее проклятия эхом раздаются по лестнице. Весь семестр, на каждом домашнем собрании она бушевала против велосипедов внизу. Но вот они, по-прежнему стоят тут, несмотря на все голосования, кожа на замерзшей лодыжке содрана и вымазана велосипедной смазкой, а разъяренное чувство справедливости кричит: «Дерьмо, дерьмо, дерьмо!»

Но все это не имеет значения. Пять коротких месяцев, и жизнь начнется. Пусть она все еще живет в арендованной убогой комнатке с холодной водой над дешевой кафешкой, где работает официанткой, но все предстоящие преступления и проступки станут принадлежать ей одной, и это будет замечательно.

Кто-то хихикает наверху лестницы.

— Все в порядке?

С кухни доносится сдавленный смешок. Соседей по дому как обычно развлекает ее рутинная ярость.

— Просто отлично, — оживленно и весело отвечает она. Дом. 12 декабря 1989 года. Падение Берлинской стены. От Балтики до Балкан миллионы угнетенных людей выходят на зимние улицы. Из расцарапанной лодыжки на пол сочится кровь. Ну и что? Оливия наклоняется, чтобы прижать к ране сухую салфетку, останавливая поток. Жжет безумно.

НАВЕРХЕ ЕЁ ЖДУТ ОБЪЯТИЯ: два дежурных, одно насмешливое, одно холодное, а в последнем чувствуется полугодовое угрюмое желание. Оливия ненавидит этот дешевый ритуал соседей по дому, но обнимает их в ответ. Прошлой весной группа сошлась в оргии взаимного энтузиазма. К концу сентября общий праздник любви перерос в ежедневные взаимные обвинения. «Чьи это волосы в моей бритве? Кто-то украл пакетик с дурью, который я оставила в морозилке. Кто, черт возьми, засунул оставшуюся тушку индейки в мусоропровод?» Но девушка может сделать все, что угодно, когда видна финишная черта.

На кухне пахнет божественно, но никто не приглашает ее разделить трапезу. Она проверяет холодильник. Перспективы плачевные. Оливия не ела уже десять часов, но решает продержаться еще немного. Если она сможет подождать до окончания своей частной вечеринки, то еда будет похожа на танец с полубогами.

— Я сегодня развелась, — объявляет она.

Разрозненные возгласы и аплодисменты.

— Не сразу у тебя получилось, — говорит наименее любимая из ее бывших родственных душ.

— Это точно. Я разводилась дольше, чем была замужем.

— Только фамилию обратно не меняй. Эта тебе больше подходит.

— И о чем ты вообще думала, когда выходила замуж?

— А лодыжка выглядит не очень. Тебе надо хотя бы смазку счистить.

Снова приглушенные смешки.

— И я вас тоже люблю.

Оливия под шумок берет из холодильника чей-то ореховый эль — только он там еще не протух — и утаскивает его в свою отремонтированную комнату на чердаке. Там, в постели, выпивает всю бутылку, даже не подняв головы от подушки. Хоть чему-то она научилась. Смазка и кровь с лодыжки оставляют пятна на простыне.

Оливия и Дэйви сегодня днем в последний раз встретились в суде, между ее парами по экономике и линейному анализу. Теперь с их браком покончено, и финальное решение уже не может опечалить ее еще больше. Впрочем, сожаления до сих пор мучают Оливию. Связать жизнь с другим человеком — каприз весны на втором курсе — казалось таким всеобъемлющим, таким залихватским и невинным решением. Два года их родители не могли прийти в себя от ярости из-за такой глупости. Друзья совершенно не понимали. Но Оливия и Дэйви были полны решимости доказать, что все ошибаются.

Они действительно любили друг друга, по-своему, пусть их отношения и состояли в основном из того, что они накуривались, читали Руми вслух, а потом трахались до умопомрачения. Но брак почему-то заставил их мучить друг друга. После третьего раза, когда комната смеха обернулась домом ужасов, а Оливия сломала пятую пястную кость, кто-то должен был протрезветь и выдернуть вилку из розетки. Никакой общей собственности у них не было, как и детей, если не считать их двоих. Развод должен был занять дня полтора. Но длился больше десяти месяцев, в основном из-за ностальгической похоти истца и ответчика.

Оливия ставит пустую банку на батарею, к остальным мертвым рекрутам, и начинает рыться в гнезде всякой всячины у кровати, откуда выуживает дисковый плейер. Развод требует панихиды. Брак был ее приключением, и теперь она должна его отметить. Дэйви забрал томик Руми, но у нее осталась куча их любимой транс-музыки и достаточно дури, чтобы все сожаления превратились в смех. Конечно, есть еще экзамен по линейному анализу. Но до него еще три дня, и Оливия всегда учится лучше, когда слегка себя отпускает.

Еще два года назад, даже несмотря на первоначальное возбуждение, ей должно было прийти в голову, что отношения, в которых она умудрилась трижды солгать за первые два часа свидания, могут оказаться не слишком удачными в долгосрочной перспективе. Тогда они гуляли под вишнями в дендрарии кампуса. Она рассказывала о своей глубокой любви ко всему цветущему, что отчасти казалось правдой, по крайней мере тогда. Потом заявила о том, что ее отец — адвокат по правам человека, опять-таки не совсем ложь, а мать — писательница, что было полной чушью, пусть и основанной на реальных фактах. Оливия не стыдится своих родителей. В начальной школе ее как-то раз даже отстранили от занятий за то, что она врезала одной девчонке: та обозвала ее отца «вялым». Но в мире историй с хорошим концом — ее любимой области — родители были куда меньше того, чем могли бы стать. Поэтому она немного приукрасила их для мужчины, с которым, как уже тогда решила, проведет остаток жизни.

Дэйви тоже солгал. Он заявил, что ему даже диплом не нужен, так как он блестяще сдал экзамены на государственную службу, и Госдепартамент уже предложил ему работу. Выдумка была настолько возмутительной, что казалась даже красивой. Оливия всегда питала слабость к фантазерам. Позже, под снегом из вишневых лепестков, он показал ей маленькую викторианскую жестянку с рекламой восковых усов на крышке, внутри которой лежали шесть длинных тонких пулек травки. Она никогда не видела ничего подобного, разве что в школьных антинаркотических фильмах. И достаточно быстро увлеклась изящным искусством дельтапланеризма над оживленной землей. Так начался ее все еще не закончившийся роман с даром, что не обманывал, роман, который, в отличие от брака с Дэви, наверняка продлится всю жизнь.