Жестокая болезнь (ЛП) - Вольф Триша. Страница 27

Я поворачиваю ключ, и замок открывается.

Она прищуривается, глядя на меня.

— Мы не в городе, — рассуждает она.

Я отпираю вторую скобу и кладу ключи в карман, снимая наручники. Замечаю красные следы от наручников, испещряющие ее кожу, и обхватываю ладонью ее нежное запястье.

— Мы не в городе, — подтверждаю я, проводя большим пальцем по рубцам на коже. — У меня есть мазь.

Она выскальзывает из моей хватки.

— Где мы, Алекс?

Я поднимаюсь на ноги и протягиваю ей руку.

— Мы в безопасном месте.

Она игнорирует мою руку и вместо этого сама поднимается на ноги. На ней джинсы, которые мне удалось подобрать по ее размеру, и одна из моих кофт с длинными рукавами. То, что она одета в мою одежду… кажется таким интимным, как будто она просто девушка после проведенной вместе ночи с парнем.

Я потираю затылок и отвожу взгляд.

— Я покажу тебе.

Я веду ее через лабораторию к металлической двери, где отпираю засов. Это единственный выход наружу. Никакой экскурсии по хижине. Слишком много личных вещей. Слишком много будет вопросов.

Я толкаю дверь и иду впереди нее вверх по бетонной лестнице. Добравшись до люка, распахиваю его, и он с грохотом ударяется о землю, нарушая тишину. Постепенно звуки ночи достигают наших ушей. Сверчки, насекомые, отдаленное журчание реки.

Блейкли глубоко вдыхает.

— Я чувствовала запах воды.

— Гиперосмия, — говорю я, поворачиваясь, чтобы посмотреть, как она оглядывает темноту. Мы застряли в самом сердце леса, окутанные вековыми соснами и высокими горными вершинами. — У тебя обостренное обоняние. Это расположено вот здесь, — я указываю на середину своей головы, — в теменной доле.

— Понятно, — говорит она, но ее отвлекает окружающее. Без сомнения, ее напряженный мозг пытается понять, в какой части штата она находится и как осуществить побег.

Нигде поблизости нет следов шин, указывающих на наличие транспортного средства. Я паркую грузовик в полумиле, в отдаленном месте. Ну, здесь все отдаленно. Ближайший город находится более чем в пятидесяти милях, и он маленький. Если пролететь над ним на самолете, ничего не увидишь. Мой домик у чёрта ну куличиках.

Мы с Мэри наткнулись на него по чистой случайности. Дорога сюда не является популярным местом для пеших прогулок. Место заброшено, и когда Мэри искала информацию для покупки, узнала, что дом принадлежал некоему банку, который конфисковал его несколько поколений назад.

Беспокойство заползает мне под кожу, пока я терпеливо жду, когда Блейкли либо убежит, либо смирится с ситуацией. Она смотрит на меня и говорит:

— Покажи мне реку.

Я выдыхаю напряжение из груди.

Она умнее предыдущих, хитрее. Я бы никогда не рискнул выпустить другого испытуемого за пределы подвала, и не должен был решаться на это с ней, но они не были так важны для эксперимента, как Блейкли. Она может завянуть, как цветок, срезанный со стебля.

Мысль о Блейкли как о мягком, нежном цветке вызывает у меня улыбку. Она не мягкая и не хрупкая. Словно в насмешку надо мной, острое и осязаемое воспоминание об ощущении ее кожи, когда я держал ее за запястье, обрушивается на меня, и моя челюсть сжимается.

— Туда, — я поднимаюсь по ущелью, мыслями возвращаясь к своему заданию.

Этот момент жизненно важен для нее и эксперимента. Она должна научиться доверять мне, и да, я знаю, что этого может никогда не случиться. Я пошел на огромный риск, выбирая ее, так что это просто должно сработать. С ней нельзя потерпеть неудачу.

Но, на всякий случай, я ношу шприц в ботинке. У Блейкли нет травмы насилия, но ее психопатия позволит ей убивать без угрызений совести, особенно если она почувствует угрозу. Не следует это забывать, какой бы очаровательной или послушной она ни казалась.

Ночной лес скрывает протоптанную, залитую лунным светом тропинку, но я запомнил дорогу, и вскоре вокруг нас открывается мерцающий вид на узкую реку. Расположенный между деревьями и пологими скалистыми утесами, небольшой водоем с тонким каменистым пляжем выступает перед нами.

Блейкли любуется этим зрелищем, скрестив руки на груди, чтобы согреться.

— Как давно ты в последний раз была за пределами города? — спрашиваю я ее.

Ее плечи напрягаются, я прерывал ее мысли.

— Помолчи, — говорит она монотонным голосом. Между нами на долгое мгновение воцаряется тишина. Затем: — Давно. Не помню.

Я так и предполагал. Ее преданность работе и потребность в рутине не позволяют исследовать мир. Хотя возможно, если она почувствует необходимость перемен, она просто сменит профессию или любовника или переедет в новое место, возобновляя те же самые безопасные привычки.

Вот почему психопаты становятся исключительным серийными убийцами. Дело не только в отсутствии эмпатии или потребности в адреналине для имитации всплеска чувств; дело в легкости, с которой они приспосабливаются и повторяют рутину.

Им это нужно, чтобы выжить.

Блейкли выходит на серый пляж, ее ноги в ботинках ловко скользят по камням, когда она приближается к спокойной воде. Долгое время она молчит, и я просто наблюдаю за ней.

Легкий ветерок гуляет по ущелью и касается ее волос, рассыпая светлые пряди по одному плечу. Я вспоминаю, как впервые увидел ее в баре, у меня перехватило дыхание, грудь сдавило и отчаянно не хватало кислорода, она украла всю жизненную силу из помещения. Тогда она была неземным созданием, а сейчас она неземная богиня. Залитая лунным светом, она так мучительно прекрасна, что у меня ноют кости.

— Ты ведь не в отпуске, да? — внезапно спрашивает она.

Очнувшись от своего транса, я прочищаю горло.

— Это важно? — спрашиваю я.

— Я бы хотела знать правду. Так что, да.

— Нет, — откровенно признаюсь я. — Я не в отпуске. Выходных тоже не было. Год назад меня уволили с работы в лаборатории.

Блейкли глубокомысленно кивает, как будто устанавливая какую-то связь.

— Сколько раз ты проделывал свою процедуру? — спрашивает она. — На скольких людях?

Священный момент прерван, я снимаю очки и протираю линзы кофтой.

— До тебя было пять объектов, — я решаю, что честность — лучший способ начать устанавливать доверие.

Крепче прижимая руки к груди, она прячется от ночной прохлады. Не смотрит на меня.

— Сколько раз ты терпел неудачу, Алекс?

— Каждый эксперимент до тебя заканчивался неудачно.

Она поворачивается ко мне лицом.

— Неудачно, — повторяет она. — Где они? Где эти неудачные эксперименты… подопытные?

Я выпускаю из легких тяжелый воздух, затем делаю шаг ближе к ней.

— Они утилизированы.

Смысл моих слов ясен, и все же она не реагирует. Блейкли выдерживает мой взгляд с суровостью, которая заставила бы съежиться более слабого человека.

Наконец, она говорит:

— А если ничего не получится со мной?..

— Я не буду, — говорю я, останавливая ее.

Она поворачивается ко мне спиной и смотрит на черную воду.

— Я не боюсь смерти. Есть вещи похуже. Я боюсь, что ты хуже, Алекс.

Ее слова пронзают меня, и я снова испытываю отвращение к тому, что она с легкостью причиняет мне боль, а сама ничего не чувствует.

— Я потерпел неудачу, признаю это, — я боком подхожу к ней, становясь так близко, как только могу, не касаясь. — Но с тобой этого не произойдет.

— Ты бредишь, — она расцепляет руки и поворачивается в мою сторону. — Что будет, если ты меня вылечишь? Просто отпустишь меня? Дашь пластырь и леденец на палочке и отправишь восвояси?

Мой рот приоткрывается, но я удерживаюсь от банального ответа. Правда в том, что я знаю, чего хочу. Я одержимо думал об этом с тех пор, как впервые увидел ее многообещающие данные. И все же знаю, что эта безразличная девушка, стоящая передо мной, не готова услышать мои снисходительные и, по общему признанию, эгоистичные доводы.

Она качает головой.

— Точно. Ты не думал так далеко вперед. Ты так зациклился на решении, что последующее, никогда не приходило в твое ученый мозг. Что ж, я скажу, что произойдет, доктор Чемберс, — она придвигается ближе, — я буду презирать тебя. Если я и проявлю хоть каплю сострадания, то не к тебе. Я буду ненавидеть тебя каждой клеточкой своего тела.