Нефть, метель и другие веселые боги (сборник) - Шипнигов Иван. Страница 48
Редактор Т. Е. – женщина очень хорошая, но много в ней византийского: не то чтобы ждешь подъебки, а просто хочется при ней утаить часть правды о себе и о работе.
Зато Павел Романович! О, Павел Романович!.. Он поразил меня в первый же день. Знакомство он начал с того, что, заикаясь, произнес:
– В-в-в… «Ш-школе з-з-зллословия»-то завтра этот. К-как… Иличевский.
Со стороны, наверное, можно было подумать, что я тоже заикаюсь – так долго я медлил с ответом. Разговорились, и потом уже стабильно, почти каждый день, развалясь с чаем:
– Павел Романович, я с Иличевским-то посмотрел.
– Ну.
– Чего-то сидел, ни туда ни сюда. Толстая ему – вы куски не сцепляете.
– Но.
– Боялся он их.
– Не.
– Куски, говорит.
– Куски. Что куски!
– То-то и куски!
– Сам-то ты и есть куски! Он из той породы людей, к-которым проще написать, чем с-с-сказать…
– Но.
– А вы у него только «Перс» читали?
– Ага.
– А я только «Матисс»…
(Общий вздох.)
Или.
– Ну что, Павел Романович, Ройзман?
– Не.
– Я и то думаю, что не.
– Но.
Или:
– Меня раздражает этот их радикальный либерализм! Т-Толстую вообще не могу…
– А вы читали?
– Читал.
– Что читали?
– Р-рассказы.
– Какие?
– Не помню.
– Когда?
– Ну когда они вышли-то. Я уж не помню. В «Новом мире», помню, подборку читал.
–?!
– Году в восемьдесят седьмом это, сейчас уж не помню.
– (…) Я вам «Кысь» принесу.
– Но.
Павел Романович десять лет проработал следователем.
Все мои коллеги среди прочих достоинств обладают удивительным и ценным талантом очень тактично, уместно и незаметно переходить с «вы» на «ты» и обратно. Когда материал задерживаешь или зарплату дают, это, конечно, «вы, Иван Валерьевич». А когда чайник забрать или про Москву расспросить – это «ты, Иван». Пока не встретишь такого к себе отношения, не поймешь, зачем нужно переходить, и, пожалуй, оскорбишься, представив. А здесь это именно что уместно и приятно.
Бывают удачные, интересные дни, когда, например, идешь сначала к наркологу, а потом сразу в милицию. Нарколог – чистой воды Даджал Абулахабов из пелевинской книги «П5». Дежурный на проходной в ментуре рассматривает мою корочку, говорит, что сейчас никого нет, но после обеда обязательно все будут, и смущенно поправляет сползающий с плеча автомат движением руки, которым женщины поправляют сумочку. Агрономы и директора фермерских хозяйств, крепкие хозяйственники, внимательно смотрят в глаза, усаживают на стул и, жестом велев молчать, приказывают: «Значит, пиши. ГСМ в размере 20 т закуплено через «Иркутскнефтепродукт». Планируем засеять зерновых 1750 га, в том числе пшеницы 1350 га, овса… записал? Овса 400 га, кормовых 600 га». Слушая эти исчерпывающие, изобилующие фактами и цифрами лекции, которые мне остается лишь литературно обработать, я невольно задумываюсь об интеллигентской гнильце, опрощении и народном духе. Самая дрянная работа – это разговаривать с вежливыми чиновниками сельского хозяйства в пиджаках, которые сидят, сладко улыбаются и ждут, когда я скажу, что меня интересует. А мужик в ватнике, извиняясь за свой, как ему кажется, грубый и невнятный рассказ, вряд ли догадывается, что он дает мне, белоручке и невежде, готовый материал хорошего качества.
Но это я отвлекся, заговорили кровушка, землица и корни. На работе у меня довольно много свободного времени. На Интернет я время больше не убиваю и вообще, слава богу, потихоньку привожу свое интеллектуальное хозяйство в порядок. В целях, которые я очень хотел бы назвать профессиональными, методично изучаю акунинский проект. Начав читать г-на Злодея ради развлечения, сейчас я использую эти прекрасные книги для своеобразных тренировок, в результате которых должны развиться весьма необходимые мне мускулы. В качестве гантелей у меня сюжеты и детали. За апрель я прочитал тринадцать книг из разных циклов. Иногда бывает трудно в двух словах рассказать редактору, что в поликлинике и что сказали в администрации по поводу клумб, потому что по дороге в редакцию я вспоминал и обосновывал, почему доктор Захаров не мог быть Декоратором (привет, заикающийся следователь).
Вот что я обычно делаю днем, а про вечерние занятия, которые у меня делятся на кабинетные и светские, думаю рассказать отдельно. Может быть, для такой жизни я и создан?
Мася – это единственный мой одноклассник, который постоянно живет здесь. Сначала, конечно, об имени: почему «Мася», а не «Макс», ведь так обычно сокращают имя «Максим»? Так сложилось. Мы звали его Масей с первого класса и зовем так и сейчас. «Макс» – это холодно, обезличенно, это как у всех, а Мася – он наш, единственный. Кстати о нравах: в восьмом-девятом классах местные пацаны считали нас «геями», потому что одного чувака из нашей тусовки, Саню, мы тогда звали «Саша». Сейчас Саня мент-ФСИНовец, водит машины с конвоем и заключенными.
Мася – удивительный человек.
Мои друзья, которые знают Данилу, могут набросать для себя неверные контуры его ускользающего портрета. Мася – это Данила, который не пьет, сидит дома, не потребляет информационно-развлекательный мусор и не стесняется признаться, что хочет бабу: устал от одиночества. Он сидит дома по четырем причинам: выходить никуда не хочет; выходить некуда; работы нет никакой; он работает дома. Мася фрилансер. Он чинит телефоны, магнитолы, плееры. Он нигде этому не учился, он просто как-то разобрал сломанный мобильник, посмотрел, что в нем не так, устранил и собрал обратно. С тех пор он зарабатывает ремонтом на жизнь. Я просил его попробовать объяснить мне, как он может починить навороченный телефон, который он видит в первый раз. Из его объяснений я понял, что это примерно как с текстом: увидеть все этажи и закоулки стройного, оплетенного ассоциативными нитями эссе можно, если сам знаешь, как этот текст можно построить. Это особое внутреннее зрение, не зависящее от интеллекта. Либо ты ковыряешься к микросхемах и каламбурах, глядя на них изнутри, либо смотришь на них обычным взглядом и ничего не видишь. (Простите, отвлекся.) Чудесная русская поговорка: «Умная голова дураку дана» – именно про Масю. Отличные инженерные мозги и золотые руки достались крайне ленивому, не ценящему себя человеку.
Я закрываю ноутбук, одеваюсь и иду нему. Здороваюсь с привыкшей ко мне собакой, захожу без стука, вижу привычную согнутую над рабочим столом спину. Начинается обычный ритуал: я молча стою на пороге, дослушиваю песню в плеере, Мася что-то допаивает и дочищает.
– Пошли в магазин.
– Не пойду я в магазин. Зачем?
– Ты заебал.
– Сейчас я крышку поставлю. Смотри, я держатель под динамик деревянный выточил, теперь звук чище будет. (Мася пытается увлечь меня дешевыми фокусами. Деревянные детали в корпусе мобильника его изготовления, полностью функциональные и совершенные эстетически, вызывают восхищение только у новичков. Меня на этом не проведешь, я знаю, на что способен Мася.)
– Ты заебал.
Мася натягивает джинсы, застегивает куртку, но я знаю, что на пороге он передумает, даст денег, и в магазин я, как всегда, пойду один. Но что поделаешь – ритуал.
– Ты заебал.
Смотрите, насколько я беззащитен перед вами в своей откровенности: в магазине я покупаю пиво и семечки. Иногда водку, но это если засидишься допоздна – май у нас необыкновенно холодный. Магазин «Новый», рядом со старым «нашим», – тот самый, о котором я писал. Там два отдела, и тот, о котором идет речь в «воспоминаниях», слава богу, закрыт на огромный висячий замок. Аксессуары к вечеру в деревне я покупаю в другом отделе.
Возвращаюсь и вижу, что Мася, естественно, ничего не приготовил. На веранде мы обустроили домашний кинотеатр: дивиди-плеер, телевизор, диван, веселые коврики и теплые клетчатые пледы. Все это нужно принести, расстелить, поправить, помыть стаканы и пепельницу. После еще одного ритуального «ты заебал» Мася окончательно отрывается от микросхем, и мы садимся смотреть кино. Я привез с собой свои накопители, на которые я в течение двух лет складывал любимые фильмы. Теперь я показываю все это Масе и наслаждаюсь сам: в Москве ни за что не посмотришь кино так.