Мокко. Сердечная подруга (сборник) - де Росне Татьяна. Страница 29

Теперь их спальня. Их интимный мир. Вот, оказывается, где она спит! Где занимается любовью. В этой постели ночью случалось ли ей думать о моем сыне? Вспомнила ли она о нем хоть раз? Думала ли о нас, о родителях? Она – тоже мать, она должна была об этом подумать. Об этом звонке из полиции: «Алло, мадам, вы – мать…?» Разумеется, она об этом думала. Именно за это я так ее и ненавидела. За то, что она сама была матерью и обо всем об этом думала. И вопреки всему и вся уехала с места происшествия.

В комнате царствовал всесильный запах лосьона после бритья. «Shalimar» сник под его напором. Большое серое покрывало на кровати. Ночные столики из плексигласа. Я провела по поверхности стола пальцем – ни пылинки. «Ее» сторона: телефон, роман Рафаэля Бийеду, ночной крем от морщин, лосьон для рук. На его ночном столике будильник, пустая пепельница, спортивные часы. Я заглянула в одежный шкаф. Платья, костюмы. Пастельные цвета, классические фасоны. Размер 50. Эва Марвиль была толстушкой. Интересно, сколько ей лет? Если судить по одежде и обуви – туфлям-лодочкам и сандалиям, старомодным и слишком изящным, я бы дала ей лет сорок пять – пятьдесят. Значит, муж младше нее. Размер обуви 36. Наверное, она совсем маленького роста. Маленькая и толстая. Толстая маленькая дамочка. Я спросила себя, висят ли здесь, в шкафу, вещи, которые были на ней в ту среду. Конечно! Если только она не надела их сегодня вечером.

Комод. На нем фотографии все того же кудрявого мальчика. Взгляд у него странный, мрачный. Слишком широкая улыбка. Рядом пожелтевшее фото белокурой упитанной молодой женщины. Фотограф снял ее в профиль, на пляже. Ей не больше двадцати. Наверняка молодая Эва Марвиль. Я долго рассматривала эту фотографию. Лица девушки не было видно. Только масса золотистых кудрявых волос и круглые загорелые плечи. Я поставила фото на место, потому что пальцы мои дрожали. Здесь были еще фотографии Эвы Марвиль, более поздние. На них она запечатлена полноватой, с длинными белокурыми кудрявыми волосами. И фотографии ее мужа. Фото с их свадьбы. Из путешествия. С какого-то праздника. На всех снимках она обнимала его очень крепко, прижималась к нему очень тесно и смотрела на него с явным обожанием.

Здесь же, на комоде, рядом с фотографиями в рамках, несколько папок. Документы по кредиту на приобретение недвижимости, банковские выписки, письма нотариуса. На одной папке надпись – «Biarritz Parfums», улица M. Запасы товаров на складе, заказы. Жаль, нет времени во всем этом порыться. Мне бы это доставило удовольствие. Но ко мне вновь вернулся страх, пальцы отказывались повиноваться. Последняя папка из голубого пластика. Я открыла ее. Вырезки из газет, записки, медицинские документы, анализ крови, результаты обследований.

Одно словосочетание повторялось постоянно: «синдром Аспергера». Я не знала, что это значит. И времени выяснять это у меня не было.

Я заглянула в смежную со спальней ванную. Бесчисленное множество духов, флаконов, баночек, косметических кремов, декоративной косметики, гелей для душа. Теперь понятно, чем она зарабатывает на жизнь! «Biarritz Parfums», улица M. Я решила спросить у Кандиды, где находится эта улица М. Там у Эвы Марвиль свой магазин. Значит, мне не придется больше сюда возвращаться. Я пойду туда, где она работает. Там, по крайней мере, мне не придется ждать.

Я последний раз окинула комнату взглядом, как если бы хотела ее запомнить. Или оставить в ней свой след. След своего отвращения, своей ненависти.

Но в прихожей, когда я уже приготовилась выходить, за дверью послышались голоса.

Громкий голос мальчика, который невозможно было не узнать. И голос женщины.

Я едва успела спрятаться за вешалкой, накрывшись просторным плащом, от которого все еще пахло духами «Shalimar». Мое сердце стучало оглушительно громко, и кроме этого звука я ничего не слышала.

Они вошли, дверь с щелчком закрылась. Я была уверена, что они меня сразу же увидят, и дрожала с головы до пят. Под мышками у меня вспотело, над верхней губой тоже выступил пот. Я закрыла глаза. Я предвкушала крики, сцену, которая воспоследует. Смущение, паника. Щеки мои горели. Я задыхалась. Однако они ничего не заметили. Ничего! Не обратили внимания на выступающие из-под плаща кроссовки.

Мальчик, как обычно, говорил монотонно и очень громко. Похоже, они сразу прошли в кухню. Я услышала грохот посуды, шум текущей из крана воды. У меня пересохло в горле. Живот скрутило спазмом. Что мне теперь делать? Как выйти отсюда? Я представила, что сказал бы Эндрю, если бы увидел меня в этот момент. Как мне убежать? И где ее муж? Вошел ли он с ними? Я не услышала его голоса, не почувствовала его запаха.

Они по-прежнему были в кухне. Теперь до меня доносился ее голос, кстати, довольно-таки низкий. Странно, что у невысокой толстушки такой голос… Она сказала: «Выпей свои лекарства и перестань вертеться как юла». Потом она включила автоответчик и прослушала сообщение Лизы. Я услышала, как она говорит по телефону: «Ты забыла, что сегодня вечером нас не будет дома, моя Лизетт? Ты что-то хотела? Нет, Дана еще нет, он скоро придет. Наверное, паркует машину. Что ему передать? Ах да, ваш теннис. Ты зайдешь завтра ко мне в магазин? Хорошо, моя крошечка!» Необходимо было воспользоваться моментом: из кухни они не могли увидеть входную дверь, увидеть меня.

Сейчас или никогда! Медленно, по стеночке, я начала продвигаться к двери. Шажок за шажком. Мне казалось, что я никогда до нее не доберусь. А ведь хватило бы доли секунды, чтобы добраться до двери, открыть ее и убежать. А муж? Что, если он как раз поднимается по лестнице? Что он скажет, увидев, как я выхожу из его квартиры? Эта мысль парализовала меня. Несколько секунд я стояла без движения, потом, дрожа от ужаса, снова нырнула под плащ. Через крупную петельку для пуговицы на воротнике мне было видно часть гостиной, низкий столик и компакт-диски.

В прихожую вышел мальчик. На нем был красный свитерок и джинсы. Насвистывая, он направился к своей комнате. Он прошел совсем рядом со мной. В заднем кармане моих брюк завибрировал мобильный. Громкое, странное жужжание.

Мальчик замер на месте, спиной ко мне. Мое сердце тоже остановилось. Все было кончено. Он меня увидит. И позовет мать. Все кончено! Мобильный по-прежнему жужжал у моего правого бедра, как большое насекомое. Я не могла выключить его, не могла пошевелить рукой. Мальчик медленно, пугливо обернулся. Его маленькое личико побледнело, черные перепуганные глазенки смотрели прямо на меня. Я увидела, как его взгляд скользит вниз, к моим кроссовкам. Рот мальчика приоткрылся. Огромный, круглый.

Я подумала, что сейчас он закричит. Внутренне я была готова услышать крик. Пронзительный, безумный, на который обязательно прибежит встревоженная мать. Но мальчик не крикнул. По его телу пробежала дрожь, потом он сорвался с места, промчался сломя голову по коридорчику и скрылся в своей комнате. Я услышала, как за ним захлопнулась дверь.

Стремительно, как молния, я выскочила из своего убежища. Запуталась ногами в одежде, сбила с вешалки плащ, но в последнее мгновение поймала его и вернула на место. Быстрее схватиться за дверную ручку, быстрее открыть! Дрожащие руки, неловкие движения… Наконец-то я в общем коридоре! Я осторожно закрыла за собой дверь и побежала к лестнице. Спустилась, стараясь производить как можно меньше шума. У меня болело сердце, я едва могла дышать.

Внизу, возле застекленной двери, коротко стриженный мужчина курил сигарету, прислонившись спиной к стене дома, и шепотом говорил по мобильному. Я замедлила шаг и прошла мимо, даже не взглянув на него. Я услышала его голос, но слов не разобрала. Мне никак не удавалось взять себя в руки, отдышаться. Не нужно было так бежать! Теперь он заметит! Я заставила себя замедлить шаг. И почувствовала смешанный запах табака и его слишком сильного одеколона.

Когда показался паркинг, я пошла еще медленнее. Оглянулась. Он остался стоять, опираясь спиной о стену. Я видела красную горящую точку в темноте – его сигарету.