Адский договор: Переиграть Петра 1 (СИ) - Агишев Руслан. Страница 38

Пятясь спиной вперед, он случайно задевает бронзовую тревогу с медным тазом, в котором была налита вода для умывания. С грохотом таз падает, и его содержимое опрокидывается на самого воеводу. От неожиданности тот вздрогнул, замирая на месте.

— А… — ахнул, с ужасом смотря на свою одежду. Камзол, чулки, рубаха были окрашены красным. — Вино… Господи, здесь тоже вино…

Мечущий по сторонам взгляд вновь падает на валявшегося без чувств писаря и замирает на нем.

— Ты! Это же ты! Это сделал ты! — в его взгляде что-то изменилось.

[1] Фрязины — католики

Ни хрена не закончено! Готовь еще большую дубину, ибо врагом стало еще больше

-//-//-

Небольшое монастырское сельцо Красная Слободка расположилось на холме Старая Падь и своими краями потихоньку сползало в сторону рядом протекающей речушки, у которой и названия-то не было. Местные ее так и звали — речка, речушка или бестолковка, от того что толку от нее никакого не было: мельницу не поставить из слабого течения, скотину на водопой не загнать по причине крутых берегов, из рыбы водились одни только огольцы с палец. Вода, правда, в ней была необыкновенно чистая, сладкая и холодная. Старики рассказывали, что где-то из под земли ключи били.

В этот день где-то около полудни приметили мальчишки на ее берегу незнакомца. Высокий, крепкий, с огненной рыжей шевелюрой. За спиной висела тяжелая котомка, из которой бронь и сабля торчали. Стал лагерем у реки, костерок разжег, котел с похлебкой подвесил.

В сельце люд сразу же всполошился, у дома старосты собраться начал. Бабы охали и ахали, перешептываясь. Мужики переглядывались и затылки почесывали, не зная, что предпринять. Кто знает, что от незнакомца ждать? Может это какой-нибудь лихой человек, у которого в соседнем лесу полный выводок сотоварищей с оружием? Не послать ли на помощь в монастырь к игумену гонца?

Шумели-шумели, рядили-рядили почти час. Решили, в конце концов, пойти всем обществом к речке и посмотреть на незнакомца. К счастью, пустыми оказались все их подозрения и страхи. То был Сашка Мельников, однодворец с Рязанщины, возвращавшийся пораненным с войны. Крымчака бил, руку сильно поранил, да боевого коня лишился. Сейчас вот домой возвращался.

Решили тогда мужики приветить земляка. Чай, русский воин, не бродяга какой-то, за веру православную пострадал. Надо такого всем миром встретить и отблагодарить, хоть слабенькой брагой и неказистой деревенской закуской. Вот они и расстарались для воина, отблагодарившего их долгим рассказом о страшных крымчаках, жестоких схватках и невиданно чуде…

— … Ведь из меня всегда плохой был христианин. Да, да, плохой, чего лукавить. В церкву ходил редко, на исповеди, почитай, уже десять годков не был, — рассказывал воин со странным умиротворенным выражением на лице. Казалось, все его невзгоды в этом мире уже остались позади. Он спокойно, с доброй улыбкой, смотрел на сельчан, возбужденно толпившихся вокруг него и ловивших каждое его слово. — Что уж говорить, молиться уже забыл как… Только Господь милостив, всем нам свою благодать явил, — начал он повышать голос, заставляя сельчан испуганно креститься. — Послал он нам своего посланника, святого человека…

Какая-то рябая баба, что все ерзала на своей широченной заднице на пеньке и то и дело вздыхал, громко охнула. Бледная, как смерть, она вся, как-то согнулась, съёжилась. Испугалась видно.

— Когда безбожные агоряне[1] стали нас окружать со всех сторон, степь стали жечь вокруг нас, никакого у нас уже питья не стало, явился к нам Он! Взмахнул Он рукам белыми и сжег все крымское войско вместе с воинами, лошадьми, повозками и лодками! По его воле вся великая река огнем занялась! На сотни верст ни единого крымчака не осталось.

Молодухи тут же стали прижимать своих деток к груди, словно от какой опасности прятали. Мужики и те от таких слов вздрагивали.

— И думаю я, что не обычный святой то был, — вдруг понизил он свой голос до таинственного шепота. Посмотрел при этом настороженно по сторонам, словно опасался чего-то. — Многие про то говорить стали… Он говорил чудно и мог воду в вино превращать. Не простой то святой человек. Это сам Иисус Христос…

Тут уже рябая баба не выдержала. Испустив тихий вскрик, свалилась в беспамятстве. Слаба, значит, нервически оказалась.

-//-//-

Дмитрий открыл глаза и тихо застонал. Голова страшно гудела. Казалось, даже слышал это гудение, отдававшееся во всем теле. Проклятая вчерашняя чача оказалась слишком крепкой, а может и плохой.

— Б…ь, из выпивки всего мира «наколдовал» себе хреновой чачи⁈ Дерьмо! Правду говорят, сапожник без сапог, — руками парень осторожно коснулся висков и начал их медленно и нежно массировать. Кто знает, вдруг поможет? Один раз как-то легче стало после такого массажа. — Нет бы дорогого коньяку набодяжил или хороший водки… Черт, где это я? Куда это меня занесло?

Только сейчас, когда в глазах перестало двоиться и троиться, Дмитрий заметил вокруг незнакомые предметы — крупную железную жаровню с тлеющими углями, пару высоких бронзовых подсвечников, деревянное кресло. Под ним было широкое высокое ложе, покрытое тяжелыми медвежьими шкурами. В изголовье подушка с вышитыми на ней узорами. Ничего из этого и близко знакомо ему не было.

— Богато, слишком богато. Что-то стремно мне, — шептал он, оглядываясь по сторонам и ища хоть что-то, что могло прояснить ситуацию. — Жратва еще, — его взгляд упал на небольшой столик, буквально ломившийся от съестных припасов. Ломти хлебного каравая, соты меда, куски жареной дичи, домашний сыр, какая-то зелень, плошка с молоком — многое из этого в походе он, вообще, ни разу не видел. — Очень мне это не нравиться. Так много хорошего, практика показывает, приводит обычно к плохому. Что же происходит?

В голове, по прежнему, сильно гудело. Ни одной дельной мысли не шло. В памяти тоже зияла прореха просто охренительных размеров. Из вчерашнего он помнил только собственно начало свой попойки — момент первого и, кажется, второго глотка чачи. Еще отчетливо помнил желание пойти к реке. Напиться, наверное, хотел. Чачу запить. Остальные же события словно стертыми оказались. Совсем ничего не было.

— А что-то ведь произошло… Не сам же я пришел сюда и забрался в чью-то кровать. А вдруг сейчас придет медведь и спросит, а кто спал в моей кровати… Б…ь, а если я, правда, сам сюда приперся? — во всем теле вдруг похолодело. Головная боль моментом куда-то спряталась, словно и не болело ничего. Пот даже прошиб. — Как говориться, хата богатая и хозяин, скорее всего, важный человек. В таком шатре какой-нибудь сотник обитать точно не будет. Не по чину. Боярское или воеводское обиталище.

От этой мысли стало еще хуже. Ведь за самовольное проникновение в боярский шатер могли запросто руки и ноги отрубить. Обвинят в воровстве чего-нибудь и на плаху потащат. Здесь, мать его, по хлеще, чем Дикий Запад. Там негром вешали без суда и следствия, а здесь простой люд четвертовали.

— Идет кто-то… — снаружи послышались чьи-то шаги. Явно кто-то направлялся к шатру. Сейчас все и проясниться.

Дмитрий решил притвориться спящим. Вдруг пронесет как-нибудь. В шкуры быстро завернулся и затих.

— Кхе-кхе, — прокашлял негромко мальчишечьей голос в дальней части шатра. Следом появился худой, как жердь, паренек с вытаращенными глазами и всклоченной прической, держащий в руках поднос. — Кхе-кхе… Господин, — голос его был испуганный, едва слышный. Он вроде бы и спрашивал, но так, чтобы никого не потревожить. Голову на тонкой цыплячьей шее тянул вперед, смотря в сторону лежавшего без движения Дмитрия. — Господин, — еще раз, еще тише, позвал он.

Так и не дождавшись ответа, мальчишка начал шебуршиться около столика с яствами. Заменял одни продукты на другие. Убрал остывшее и холодное мясо, поставил вместо него пыщащее жаром и только что приготовленное. Забрал молоко, вместо которого поставил стакан с каким-то отваром. Заменил чёрствый хлеб. Еще поставил на стол, кажется, фрукты.