Запрет на любовь (СИ) - Джолос Анна. Страница 19

— Чё случилось-то?

Послушно затыкаются, дабы не обострять.

— Чё-чё… Мать, как обычно, грузила лекциями весь вечер. Потом разрыдалась, сказала, что не справляется со мной больше. Начала запугивать, мол, если не хочешь жить как нормальный человек и дальше собираешься меня позорить по городу, иди служить. Пусть тебя в ноябре прямо на совершеннолетие забирают и учат уму-разуму там, в армии.

— Интересное решение, — хмыкает Дэн.

— Градов эту тему продолжил развивать. Предложил матушке начать с моего внешнего вида. Машинку свою принёс из ванной и полез ко мне.

— Совсем дебил?

— Из ванной СВОЮ машинку? Он к вам переехал, что ли?

— Остаётся теперь периодически на ночь, — Максим, недовольный этим фактом, стискивает челюсти до хруста. — Ну и короче, потасовка между нами набрала обороты. Слово за слово, драка. По итогу я свинтил оттуда. Терпеть выходки левого мужика не собираюсь.

— Правильно.

— Поддерживаю.

— Он грозился кинуть на меня заяву за угон тачки.

— Удот.

— Хочешь, все вместе подкараулим этого грёбаного депутата и наваляем ему?

— Эу, притормозите, а, — Горький с ходу тушит ещё не разгоревшийся пожар. — Хватит нам пока истории с Рассоевым. Не подстрекайте.

— Да, Марсель, давай уже, выкладывай, что там по тебе, — Чижов, как завелось по традиции, делится со всеми куриными котлетами, которые исправно таскает из дома. Его матушка в санатории работает поваром. У них всегда этого добра горой.

— Дело завели?

Закидываемся хавчиком.

— Нет, — мои губы медленно растягиваются в улыбке.

— Да ну на! Это че за мэджик? [6]

— Дед прилетел из Москвы позавчера, — делаю многозначительную паузу, — и уже почти разрулил ситуацию.

— Красава!

— Класс! Игорь Владимирович — мой кумир.

— Нам по Иглишу дали задание — выбрать человека-персону и написать его биографию. Сорян, Марсель, но, по ходу, я заменю тебя на твоего деда.

— Да без Б.

— Вы от темы-то не отвлекайтесь. Как удалось замять дело?

— Систер за семейным ужином разревелась и обо всём разболтала.

— Обо всём — это о чём? Макс сказал, ты выцепил Рассоева по личным причинам. С Миланой как-то связано? — хмурится Горький.

— Он отсталый, не в курсах.

— Сам ты отсталый, Дэн, — толкает Свободного локтем.

— Рассоев позвал её на свидание, — рассказываю я ему. — Эта дурочка пошла. Ещё и в машину к нему села!

— У матери тачку взял?

— Да.

— Глупая. На фига она вообще с ним связалась?

— Риторический вопрос.

— Короче, в кино-кафе сходили, а потом он её на пляж отвёз. Тот самый.

— У него одна на всех рабочая схема, — фыркает Дэн.

— Приставал?

Горький минуту назад советовал пацанам притушиться, а у самого сейчас глаза таким адским гневом полыхают…

Все мои пацаны к Миланке как к сестре относятся, но у него с ней всегда был какой-то свой особый вайб [7]. Раньше, когда тесно дружили и близко общались.

— Да, руки распускал, ублюдина. На шутку всё потом перевести пытался. Мол, не собирался пугать её. Инстинкты. Мозг отключился и всё такое.

— Мразота. Как ты узнал? — его брови сходятся на переносице.

— Она пришла домой в слезах. Тряслась, дрожала. На платье была оторвана пуговица. Я сразу понял и почувствовал: что-то не так.

Паша матерится, бледнеет и рассеянно проводит рукой по волосам.

— Мои ходили к Рассоевым. Выписали нашего пострадавшего. Дома теперь отлёживается.

— И чё там было?

— Файер-шоу. Дед сказал, что отца конкретно накрыло, когда он Олега увидел. Еле сдержался, чтобы не удавить.

— Ну, его можно понять, — хмыкает Денис.

— В общем, батя словесно опустил его и предупредил, что самолично подпишет ему смертный приговор, если тот ещё раз рискнёт подойти к Милане.

— Ян Игоревич, респектую.

— А с заявой-то чё?

— Дед оповестил семейку Рассоева о том, что если будет подан иск, в ответ они получат тоже самое и загребут проблем в два раза больше.

— По-умному выкрутил.

— Зачитал им подготовленный документ. Сообщил, что копия, вместе с показаниями Миланы уже лежит на столе у следака. Предки этого долбоящера в осадок выпали от такой новости.

— Всё-таки дед у тя — адвокат от Бога.

— Один из лучших в Москве, — горделиво подчёркиваю.

— Свезло тебе нехило в плане родственных связей.

— Стопудово. Дед реально мою задницу от колонии спас. Они там уже кипу справок собрали. Поразительно, что при всех диагнозах этот убогий вообще дышит, — усмехаюсь, качая головой.

— Ну так мать же — зам главврача поликлиники. Ясно, что по-резкому организовали все бумажки, какие смогли.

— Финалити сей истории? — подытоживает Дэн.

— Рассоевы подумали, посовещались и забрали заяву из ментовки.

— Ай молодцы!

— Найс.

— Супер.

— Хорошо, что хорошо кончается.

— Дирехтор чё в уши вливала? — Ромасенко щурится, когда солнце, вышедшее из-за облака, начинает слепить своими лучами даже через окно.

— Беседу о нравственной составляющей проводила. Пригрозила тем, что я опять на карандаше. Внутришкольный учёт, мониторинг и прочая лабуда. Сказала, что ещё один проступок — и могу забирать документы.

— Старые песни о главном, — он цокает и закатывает глаза. — Тётя Даша как?

— Да? Как мама, кстати?

— Нормально. Забираем её сегодня.

Закручивает за грудиной до боли. Очень сильно хочу её увидеть. Соваться в больницу посреди недели батя строго-настрого запретил.

Оно и понятно. Нельзя ей нервничать.

Звенит звонок.

— Мать вашу, грёбаная литра! — вздыхая, обречённо стонет Ромасенко. — Есть ещё котлеты?

— Не-а, вы всё сожрали, — Чиж демонстрирует пустой лоток и разводит ладони в стороны.

— Это печально.

— Погнали на урок, а то Шац из нас сейчас котлеты сделает. У неё сегодня дерьмовое настроение.

— У кулера задержимся? Сушняк мучает.

Встаём со ступенек и толпой прёмся вниз на второй этаж.

Глава 14

— Итак, — Матильда надевает очки и смотрит на класс долгим, внимательным взглядом. — Бунин Иван Алексеевич. Знаменитый писатель и поэт. Дома вы должны были ознакомиться с его биографией. Что ж… Петросян, поведай-ка классу о том, как Иван Алексеевич провёл свои детские годы.

— Это я могу, — улыбается Давид. — Как раз успел прочитать первые два абзаца на перемене.

Ребята ржут.

— Давай уже, рассказывай, — торопит его Шац.

— Алексей Иваныч…

— Иван Алексеевич.

— Точняк, шноракалюцюн.

— Что? — Германовна подвисает.

— Спасибо говорю, на армянском, — поясняет он.

— Господи, обойдёмся без армянского, — Матильда закатывает глаза.

— Так вот, Иван Алексеевич родился в небогатой семье дворянского происхождения… ща… — лупится в книгу, — в тыща восемьсот семидесятом. В Воронеже.

— Тысяча, произноси правильно.

— Потом случился переезд в какую-то Губернию. В родовое гнездо.

— Орловскую, — подсказывает ему она.

— Бунин получил начальное домашнее образование. В восемьдесят первом поступил в Елецкую мужскую гимназию. Учился хреново наш писатель. Матешу терпеть не мог.

— Сложно осуждать его за это, — тяжко вздыхает Дэн.

— Он боялся, что не сдаст экзамены.

— Во-во. Наш парень.

— Короче, его турнули оттудова, из Елецкой гимназии. За то, что не захотел возвращаться с каникул.

— Оттуда. Кем были его родители?

— Помещик и набожная женщина. Кстати, она приходилась ему какой-то там племянницей.

— У-у-у-у.

— Инцест.

— Осуждаю.

Класс гудит.

— Тихо, — Германовна стучит карандашом по столу.

— В общем, старший брат его доучил потом, в родовом гнезде. Там же, дома, Ваня начал творить. Клепать стихи и рассказы.

— Спасибо, Давид. Дополнит Свободный.