Набоков в Америке. По дороге к «Лолите» - Роупер Роберт. Страница 55

Что бы ни имел в виду Набоков, он написал роман для читателей⁴¹ – рядовых читателей. Цветистый, очаровательный, забавный и озорной, он вызывал возмущение, но понять его было легко. Алтаграции де Жаннелли наверняка бы понравилось. Ей ведь так хотелось, чтобы Набоков создал что-нибудь во вкусе американцев. Подмечая и складывая в копилку типичные американские черты и мелкие особенности, Набоков все же не проглядел главного: любви американцев к простоте и искренности чувств. Тираж романа, который выпустило издательство Olympia, расходился бойко, несмотря на проблемы с законодательством во Франции и Великобритании, а у Putnam и прочих результаты и вовсе превзошли самые смелые ожидания⁴²: в первый же год продажи исчислялись сотнями тысяч экземпляров, а в последующие десятилетия – миллионами.

Книга давалась Набокову с таким трудом отчасти из опасения, что роман не увидит свет, его запретят, не пустят к читателю. Писатели по-разному к этому относятся: одних читательское внимание заботит, другие к нему безразличны, но даже самые безразличные все же мысленно обращаются хотя бы к какому-то одному читателю, стремятся произвести на него впечатление, увлечь, покорить. Посвятить “Лолите” пять самых плодотворных лет творчества, создать свое лучшее (как полагал Набоков)⁴³ произведение на английском языке, жить этим романом и знать, что его могут запретить, – сами мысли об этом, бесспорно, мучительны.

Высокомерие Набокова, его презрение к популярной, массовой культуре было, безусловно, искренним, однако отчасти писатель все же лукавил. Роман “Пнин” состоялся как произведение искусства, поскольку “то, что я вам предлагаю, – как писал Набоков одному издателю, заинтересовавшемуся романом, – совершенно новый для литературы герой… а новые герои в литературе рождаются не каждый день”⁴⁴. “Лолита”, по мнению Набокова, тоже отличалась новизной: недаром же он писал Уайт, что роман “не имеет аналогов в литературе”. К счастью, уверенность в том, что ты создаешь нечто совершенно оригинальное, необходимая автору для того, чтобы писать, не требовала текста в духе “Когда я умирала”, необычного по структуре и недоступного рядовому читателю. Хотя ему случалось создавать произведения, понятные мало кому, – взять хотя бы “Под знаком незаконнорожденных”, лебединую песнь модернизма в творчестве Набокова: этот роман явно не оправдывает читательские ожидания, как, впрочем, и кое-какие из русских его произведений, то же “Приглашение на казнь” с его разрывами в повествовании и изменением действительности.

Вообще реальность (“странное слово, которое ничего не значит без кавычек”, как ее описывал Набоков) знаменовала нечто новое в Новом Свете. Реальность здесь была витальна и вульгарна. Она подбрасывала Набокову “головокружительные”⁴⁵ примеры для фарса, для развернутых экстравагантных пародий, так что книги, созданные им в лучшие американские годы, невероятно увлекательны, хоть и не всегда легки. И если у читателей вызывал недоумение или даже отвращение безмятежный и веселый тон “Лолиты”⁴⁶, которую сам Набоков считал трагедией, то это не значит, что они что-то недопоняли: энергия открытия – удовольствие от притязания на новую литературную территорию – искажает изображаемое. Однако реальность эта на удивление неизменна. В “Пнине” кавычки вокруг этого слова практически стираются, а читатель “Лолиты”, в особенности тех ее фрагментов, где описаны путешествия, вполне может пользоваться романом как путеводителем по Америке. В “Аде”, написанной уже в Швейцарии, реальность стран и континентов опять ставится под вопрос. Так что к “Аде” как к путеводителю можно обращаться исключительно на свой страх и риск.

Поездка на запад летом 1954 года выдалась на редкость неудачной: домик, который снимали Набоковы, оказался сущей берлогой – в шестнадцати километрах севернее Таоса, штат Нью-Мексико, “безобразного и унылого городишки”, как писал Набоков Уайт, где “торговая палата расставила на всех стратегических точках нищих индейцев, чтобы заманивать туристов из Оклахомы и Техаса”⁴⁷. Потом Вера нащупала у себя в груди опухоль. Местный доктор сказал, что это рак, и Вера спешно поехала на поезде в Нью-Йорк, где ей удалили опухоль, которая оказалась доброкачественной. На том путешествие в Нью-Мексико и кончилось. До этого же Набоков попросил одного таосца познакомить его с Фридой Лоуренс, скандально известной вдовой писателя Д. Г. Лоуренса⁴⁸, которая жила на ранчо неподалеку от города. Вера ехать с Набоковым отказалась: она не имела ни малейшего желания встречаться с этой особой и мужа отговорила от поездки⁴⁹. Ранчо Лоуренса, куда после смерти писателя, скончавшегося на юге Франции, привезли его прах, подарила Фриде светская львица и меценатка Мэйбл Додж Лухан, и со временем оно стало местом паломничества поклонников, которые относились к нему как к святыне. Трудно сказать, интересовался ли Набоков могилами и вдовами писателей: во всяком случае, в Америке это был единственный случай такого рода.

В год, когда американские издательства отказались публиковать “Лолиту”, он много работал, в том числе и над переводом “Память, говори” на русский язык – “мука мученическая”, как он признавался Уайт.

Он продолжал работу над “Евгением Онегиным”, которого, в отличие от “Память, говори”, переводил с русского на английский. Написал вторую главу “Пнина”, которую New Yorker объявил “неприятной” и отверг. Издательство Viking приобрело права на книгу, однако, прочитав первые главы, редакторы засомневались: им не понравился замысел Набокова, намеревавшегося умертвить “беднягу Пнина… он так и не успел уладить и закончить дела, в том числе книгу, которую писал всю жизнь”⁵¹. Редактор Паскаль Ковичи, точь-в-точь как некогда Жаннелли⁵², убеждал Набокова: чтобы книга хорошо продавалась, нужен менее мрачный финал. Набоков внял совету и переписал концовку.

“Пнин” демонстрирует исключительную наблюдательность писателя: Набоков рассказывает о русском в Америке в период после смерти Сталина, в разгар охоты на советских тайных агентов, организованной Джозефом Маккарти, – время небывалого внимания ко всему русскому⁵³. Книга о начале 1950-х годов, как “Лолита” – о конце 1940-х и чуть позже. Немецкий исследователь Михаэль Маар отмечает, что “грибовидное облако над Хиросимой” просочилось в текст: профессор Пнин вспоминает о нем, когда видит в комиксе облачко с мыслями⁵⁴, и в целом “ни один другой роман Набокова не вобрал в себя столько событий современности”⁵⁵. Это социальная комедия возвышенного рода. “Рощи Академии” Мэри Маккарти вышли в 1952 году, Набоков роман прочел и назвал “очень забавным, местами блестящим”⁵⁶. “Пнин” – тоже роман об альма-матер⁵⁷, однако Набоков, хотя и выставляет некоторых персонажей на посмешище и целится в замкнутый социальный мирок, отстоит от полюса социальной сатиры дальше, нежели Маккарти: радикальная и всесторонняя критика мало его волнует. Пнин – добряк и уважаемый человек. Он “из чистого сострадания к неудачникам”⁵⁸ захаживает в ресторан “Яйцо и мы”, и его девиз – доброта. Он тоже побывал в мясорубке истории, теперь же оказался в стране отличных стиральных машин: