Надежда - Талан Светлана. Страница 9
– Даша, спасибо тебе, родная, – сказала мама, прощаясь с соседкой.
Тетя Даша молча кивнула и вытерла набежавшую слезу своей мягкой, пухленькой ладошкой.
Я постаралась не показать маме, какое волнение охватило меня, как только я переступила порог дома. Зайдя в свою комнату, я не увидела на полу разорванного топика, в котором мне пришлось походить всего несколько счастливых минут. Я молча сняла Валин халат и надела блузу, застегнув доверху все пуговички. Сверху я надела широкий длинный сарафан, скрывший все прелести моей тоненькой фигурки, и стала похожа на огородное пугало. Удивительно, но мне сразу же стало спокойнее, и я почувствовала себя увереннее.
– Мама, что сказали тебе врачи? – спросила я, вспомнив, где была мама и что я до сих пор не поинтересовалась результатом поездки.
– Назначили лечение – таблетки, уколы, капельницы. Теперь надо договориться с медсестрой, чтобы приходила два раза в день – утром и вечером.
– Почему тебя так мучают головные боли?
– Да кто его знает? Сказали: «Пролечишься, и все будет хорошо». Это ведь голова, в нее не заглянешь. – Мама старалась говорить весело, но от меня не укрылись нотки грусти в ее голосе.
– Тебе даже не назначили обследование?! – удивилась я.
– Нет. – Мама замялась и отвела глаза в сторону.
– Мама, – сказала я и потащила ее за руку на свой диван. – Давай сядем и поговорим начистоту. Я же вижу, что ты говоришь мне неправду. Расскажи мне все.
– Я отказалась от обследования.
– Почему?!
– Для этого надо было ложиться в больницу. А разве я могу оставить тебя одну дома?
– Ну, ты же могла столько лет мне врать, что он мой отец?! – сказала я грубовато, резко, сделав ударение на слове «он».
– Откуда… Кто тебе сказал? – голос мамы прозвучал глухо и как-то виновато.
Мне сразу стало ее жаль и стыдно за свой непростительно грубый тон.
– Мамочка, – я придвинулась к ней поближе, – не важно, кто и что сказал. Для меня важно услышать правду от тебя и только от тебя.
– Правду?
– Да, мама. Я уже выросла и хочу все знать. Я ни за что тебя не осуждаю, ни в чем не упрекаю. Я приму все, что ты скажешь, любую правду, какой бы горькой она ни была, – сказала я, положив голову ей на плечо и поджав под себя ноги.
– Какую правду ты хочешь знать?
– Как я появилась на свет?
– Как все дети – в роддоме, – попробовала пошутить мама.
– Это понятно. Кто мой родной отец?
– Он приехал в наше село в начале перестройки. Тогда все предприимчивые люди создавали кооперативы. У нас в селе была раньше небольшая швейная фабрика, где шили спецодежду. Затем ее, как и все остальное, разворовали и закрыли. Пустующее здание фабрики хорошо сохранилось, и в нем решил организовать кооператив один человек.
– Кем он был до этого?
– Каким-то научным сотрудником.
– Сколько тогда тебе было лет?
– Мне – двадцать один, но я была уже директором школы и жила в этом доме. Его мне выделили как молодому специалисту. А ему было тридцать лет. Но мы не замечали разницы в возрасте. Когда любишь, на это не обращаешь внимания. – Мама окунулась в воспоминания, а я боялась пошевелиться, чтобы не перебивать ее. – Любовь, доченька, слепа. Это была безумная любовь с первого взгляда. Казалось, так будет вечно. Я была счастлива, как никогда в жизни. Это огромное счастье – любить и быть любимой. Когда-нибудь ты, Паша, испытаешь это чувство и поймешь меня. Мы жили и дышали друг другом.
– И чем он здесь занимался?
– Открыл кооператив по пошиву джинсовой одежды. Тогда те, кто попал в струю, стали богатыми людьми… Да не это я хотела сказать. В общем, через год я забеременела.
– Он был не рад? – спросила я, прервав повисшую паузу.
– Да нет же, он был рад!
– Вы поженились?
– Нет, мы не регистрировали свои отношения, – грустно сказала мама.
– Почему?
– У него было очень много работы. Может, ты меня не поймешь, но тогда было трудное время. Ему надо было уезжать за материалами, отбиваться от налоговой и бандитов, следить за швейным оборудованием, соблюдением технологий, людьми. А еще кооперативы часто жгли, на них наезжали бандиты, и везде надо было успевать. В общем, он сказал, что мы поженимся, но чуть позже, после того как родится ребенок.
– И ты согласилась?
– Вообще-то было не совсем прилично директору школы родить внебрачного ребенка, но мы были вместе, мы были счастливы, я – слишком молода и готова объять необъятное.
– Что же все-таки случилось?
– В восемьдесят восьмом я родила тебя и в тот же день меня пришла проведать мастер из его цеха. Звали ее Любочка. Так вот, эта Любочка рассказала мне, что у моего любимого есть семья. Он, по ее словам, уже давно женат и у них растет сын, которому на то время было восемь лет.
– Может, это были враки? – спросила я, почему-то на это надеясь.
– Нет. Он пришел ко мне после Любочки, устлал перед роддомом весь асфальт ромашками… Ты же знаешь, я всегда любила ромашки. Я спросила, правда ли, что у него есть жена и сын, и он честно ответил: «Да». Это слово было для меня подобно удару молнии.
– И что было дальше?
– Дальше? Мир вокруг меня померк, возможно, и жизнь угасла бы, но у меня была ты – маленькое мое чудо.
– Рыженькое чудо, – вставила я.
– Которое и спасло меня тогда и ради которого я живу до сих пор, – заключила мама.
– А что с ним было потом?
– Он продал весь свой бизнес и уехал на Север. Вот и все. Я не смогла простить обман.
– Как его звали?
– Андрей.
– Как его? – у меня язык не повернулся произнести слово «отец».
– Да, как его.
– А когда ты познакомилась с ним? – спросила я, имея в виду отчима.
– Когда тебе было два годика.
– Ты его любила?
– Знаешь, Паша, когда уехал Андрей, я решила всю свою жизнь посвятить тебе. Но ты не представляешь, какие трудные времена я переживала тогда! Мне так хотелось сделать тебя счастливой! А тут появился Андрей. Я думала, что все чувства во мне умерли навсегда, но он был мил, ласков и так заботился о тебе, что я не заметила, как влюбилась, и мы стали жить вместе…
– Заботился обо мне? – удивилась я и с горькой иронией в голосе добавила: – Как сегодня?
– Он говорил, что работал где-то за границей и приехал в село, чтобы укорениться здесь. Тогда я не знала, что он… что он…
– Он уже тогда проявил интерес ко мне? – спросила я.
– Я это заметила не сразу – клянусь!
– Что же мы будем делать дальше? – Я горько усмехнулась.
– Будем жить. Осталось всего четыре года.
– Гадкому утенку до чудесного превращения осталось всего четыре года? – иронично произнесла я.
– Понимаешь, Паша, у нас нет другого выхода. Нам нужны деньги, а я не могу заработать тебе на учебу.
– Мама, давай уедем вместе! – пылко сказала я. – Не надо мне никаких денег! Проживем как-нибудь вдвоем!
– Как? – Мама пожала плечами. – У нас нет денег даже на жилье.
– Тогда выгони его отсюда! Это же твой дом!
– Ты думаешь, я не пыталась? Сто, тысячу раз – бесполезно. Чем все заканчивается, ты знаешь.
– Все равно должен быть какой-то выход! – Я не могла так просто с этим смириться.
– Но ведь у нас есть надежда, наша надежда. Нам предстоит ею жить всего лишь четыре года!
– Я не знаю, мама, как мы их проживем, но, если ты считаешь, что это единственный выход, я согласна терпеть четыре года, – сказала я, подумав, что мама, наверное, все-таки права. – И я больше никогда не буду снимать свой мешок.
– Какой мешок? – мама не сразу поняла, что я имела в виду.
– Сарафан! – засмеялась я.
– Ничего, доченька, будет и на нашей улице праздник! Мы еще покажем, чего мы, рыжие, стоим! – со смехом произнесла мама.
– Мама, скажи честно, за что он сидел? – спросила я, и мама перестала смеяться.
– Ты хочешь знать правду? – уже серьезно спросила она.
– Да, – ответила я твердо.
– Какой бы горькой она ни была?
– Да.
– За педофилию. – Это прозвучало грустно и в то же время сурово, как приговор судьи.