Букет незабудок - Мокашь Лили. Страница 8

Мы приближались к строению с однотонными светлыми стенами. Под выступающим краем черепичной крыши частично скрывались прямоугольные окна, вытянутые по горизонтали. Они располагались на равном расстоянии друг от друга по всей ширине стены, и из-за снега и скупого уличного освещения казалось, будто строение уходит глубоко в лес. Мне стоило усилий понять, что внутри тоже был источник света: иначе объяснить, почему сквозь оконные стекла я смогла разглядеть очертания деревянных опор, у меня не получилось.

Уже на подъезде я попыталась прислушаться: это была хорошая возможность проверить, так ли хорошо работает лечение от доктора Смирнова. К моему разочарованию, даже находясь снаружи, я стала различать тяжелый стук, который циклично повторялся, становясь с приближением автомобиля к зданию все громче, будто-то кто-то внутри орудовал молотком. Я хотела было спросить Костю, слышит ли он это тоже, но вовремя одернула себя. Чем меньше поводов я подаю отцу думать, что волк внутри меня пытается взять верх, тем проще будет продолжать жить свою обычную жизнь.

– Что это? Конюшня?

– Пока это просто стройка, которая все никак не закончится, – отозвался Денис вместо Кости как ни в чем не бывало и принялся шумно выдыхать горячий воздух на ладони, пытаясь согреть руки.

Я закатила глаза.

– И чем должна стать стройка, когда все работы завершатся?

– Псарней, – отрезал отец тоном, который не предвещал ничего хорошего.

Ответ меня удивил, потому что куда проще было представить конюшню на частной территории, чем псарню. Да и что вообще это за слово такое – «псарня»? Что собирались с ней делать Каримовы?

Я поняла, что и раньше слышала разговоры о стройке от одноклассников в столовой, а также от Никиты, когда он подвозил меня домой. Тогда я переживала, что велосипед запачкает весь багажник, но Ник лишь отмахнулся, ссылаясь на грязь от стройматериалов. Мне даже не пришло в голову расспросить его подробнее, поэтому сейчас в голове назревал тысяча и один вопрос о том, почему родители Ника решили построить именно ее.

– Это какая-то благотворительность? – наивно спросила я. – Они хотят завести питомник или что-то вроде того?

Лицо отца скривилось, будто представшая в голове картина ему мало нравилась. Его губы слегка подрагивали время от времени, и мне казалось, что сейчас прозвучит объяснение, но отец продолжал молчать, словно не находя нужных слов.

– Я бы не назвал благотворительностью договор между двумя кланами, где каждый получает желаемое, – вмешался Денис, и Костя бросил раздраженный взгляд на него через зеркало заднего вида.

– Неужели родители Ника такие же, как и мы?

– Нет, – сказал Денис. – Они просто люди.

– Люди, – вмешался отец, – которые очень хотели защитить свое дитя. Даже если это дитя – мерзкий кровосос.

– Не называй его так, – слова сами собой сорвались с моих губ, и я осознала это, когда уже было поздно.

Я защищала Ника даже после всего зла, что он готов был причинить моей семье, и стыдилась этого. Умом я понимала: Никита мой враг, и нет оправдания тому, как он готов был поступить со мной. Как обманывал меня, подтасовывал чувства. Понять, отчего внутри наравне с оправданным гневом во мне сохранялся островок сострадания, я не могла. И не могла себе простить это сострадание, боясь, что оно было чужим посевом. Страх, что я не понимаю четкой линии, где располагались настоящие чувства, а где те, которые меня заставили испытывать, больно наступал на пятки, заставляя оборачиваться и проверять каждую мысль на прочность.

Машина резко остановилась у строения, и Костя обернулся ко мне.

– Если бы у Никиты все получилось в ту ночь, мы бы сейчас не разговаривали. Низшая кровь есть низшая кровь. – Его холодный взгляд отозвался ознобом по коже. Хуже всего было то, что я не знала наверняка, почему мы бы больше не говорили. Вариантов в голове было сразу два. Я прекрасно понимала, что могла не пережить обращения, и, даже если бы выжила, смог бы Костя принять меня другой, не такой, как он? Природным врагом, которого оборотни должны уничтожать, когда кровопийцы переходят черту. Когда нарушают баланс и установленные временные территории для охоты, ставя под угрозу не только себя, но и оба наших вида. К Смирновым отец относился совершенно иначе.

Предположения осели в моем подсознании до лучших времен. Костя открыл дверцу автомобиля и вышел на улицу, всем своим видом показывая, что не готов и дальше говорить на эту тему.

– Жестко он с тобой, – прошептал Денис.

– Последнее время папа сам не свой.

– Раньше такого не случалось?

Я пожала плечами, вспоминая все столкновения с Костей за последние месяцы. Пусть он и чрезмерно опекал меня, но оставался мягок во время обычного общения. Теперь же его нервы казались натянутыми как струна, заставляя реагировать быстро и резко, будто это могло заставить меня передумать и принять новую судьбу.

– Раньше я не была одной из вас.

– Неправда. Твое обращение было вопросом времени, как и у большинства из нас.

– Не во всех просыпается волк.

Денис прыснул:

– Ты хотя бы знаешь, чья кровь в тебе течет?

– Ну да, – я указала в сторону Кости, который созванивался с кем-то по телефону у входа в постройку. – Его.

– Это понятно. А про деда своего ты что-нибудь слышала?

– Нет. Разве это важно? – Я отстегнула ремень безопасности и села так, чтобы видеть Дениса. – Бабушка о нем почти не говорила, как и отец. Кажется, он умер еще до моего рождения или вроде того.

Денис кивнул с умным видом, будто ему было доступно сокровенное знание, которое несмышленым ученикам стоило еще заслужить, прежде чем узнать.

– Знать свои корни важно, – таинственно произнес он и улыбнулся красивой белоснежной улыбкой, подстегивая мой интерес еще сильнее. Только вместо того, чтобы объяснить, он предательски замолчал. Вот засранец.

– Сказал «А», говори «Б».

– Его звали Светозар. – Денис приблизился ко мне и тихо прошептал: – Твой дед был последним вожаком ксертоньской стаи.

Я нахмурилась. Ничего себе имечко!

– В смысле, последним? Стая же, судя по всему, до сих пор существует: есть ты, мой отец и еще черт знает сколько оборотней в округе.

– Оборотни-то есть, – Денис кивнул. – Вот только стаи никакой нет. Все живут разрозненно, держась личных уставов. Никто не рискнет посягнуть на место вожака. Не здесь, не в Ксертони.

– Что, оборотни патологически боятся ответственности?

– Ты про себя в том числе говоришь, не забывай, – он ухмыльнулся, и я замялась, поняв, что он прав. Принять себя, даже мысленно, как часть фантастической изнанки Ксертони было страшно. Казалось, если я начну думать о себе не как о человеке, а как об оборотне, то кровь возьмет верх и дорогу назад, к привычной понятной жизни, размоет.

– Я еще ни разу не обращалась. И, возможно, не стану.

Я видела, как от моих слов Денис шире распахнул глаза, и в их глубине уже бушевала симфония искреннего ужаса, который он испытывал.

– Не станешь? Вот так просто откажешься, даже не попробовав?

Я пожала плечами:

– А что здесь пробовать? Побегать голышом по заснеженным барханам? Так себе развлечение, на мой вкус.

На улице к отцу приблизились две фигуры в тяжелых с виду куртках. Мужчины были значительно выше отца и шире в плечах, хотя, возможно, так казалось из-за кроя одежды. По тому, как вокруг одного из мужчин завитал на морозе пар, я поняла, что мужчина что-то говорит, но голос Дениса заглушал звуки снаружи.

– Ну не то чтобы голышом. Мех в полной форме у нашего брата не так уж и плох, знаешь ли. Есть нечто особенное в том, как преображается мир, если смотреть глазами того, другого, что живет внутри нас.

– Ты так воспринимаешь оборотничество? Будто вместо тебя к рулю выходит другой, а ты остаешься лишь безвольным пассажиром, от которого мало что зависит?

Я затаила дыхание, ожидая услышать худшее. Услышать то, чего больше всего боялась, не зная наверняка, сколько правды рассказал об оборотнях мне отец. К моему облегчению, Денис мотнул головой и опустил взгляд к рукам. На губах его мелькнул намек на улыбку, точно он вспоминал что-то приятное. Что-то, известное ему одному.