Подкаст «Слушай ложь» - Тинтера Эми. Страница 8
Глава 7
Спальня, в которой я провела первые восемнадцать лет жизни, теперь выглядит совершенно иначе. Перед переездом в Лос-Анджелес я тут все убрала. Сняла всё со стен и упаковала в коробки, достала все вещи из шкафа и комода, вытащила из стола все старые тетрадки и школьные бумаги.
В какой-то момент мама купила новую мебель – теперь вместо односпальной кровати тут стоит двуспальная, шкаф и стол тоже новые, – так что комната на мою совсем не похожа. К счастью.
Достаю из сумки ноутбук и плюхаюсь на кровать, жесткую, как камень. Мама считает, что мягкие матрасы вредны для спины, и ничто не способно ее переубедить.
Меня ждет несколько новых электронных писем: пара штук по книге, одно от недоброжелателя («С кем переспала, чтобы в тюрьму не упекли, гадкая тварь?») и одно от моего агента, Обри. Обри Варгас – хронически жизнерадостная женщина, отправила мне письмо с множеством восклицательных знаков, гласящее, что она вообще не переживает из-за подкаста. «Твое настоящее имя, как всегда, не разглашается! Надеюсь, ты хорошо отдохнешь в Техасе!»
Конечно, Обри. Я прекрасно отдохну.
Меня также ждет море уведомлений из социальных сетей, я быстро их просматриваю. Соцсети я веду только под именем Евы Найтли. Когда-то и у меня был стандартный набор интернет-страниц, но я давно все это удалила. А то было слишком рискованно. Я и до появления этого подкаста ходила по лезвию, находясь онлайн. Не хочется искушать судьбу.
Ева Найтли – жизнерадостная писательница, у которой много (только) онлайн-друзей. Никто не думает, что она кого-то убила, – разве что пару вымышленных персонажей.
Прокручиваю комментарии странички моих романов на «Фейсбуке» [3], где люди бурно обсуждают Клейтона, злого бывшего в моей последней книге.
«Я одна думала, что Клейтон в конце умрет при загадочных обстоятельствах?» – пишет Эмбер Хаттон.
«Да! – отвечает Эрика Бёртон. – Когда Поппи сказала ему: “Никто не будет по тебе скучать, если ты завтра исчезнешь, Клейтон”, я сразу подумала: она его убьет! А я буду только рада!»
«ЛОЛ, – отвечает Эмбер. – Однозначно. Я даже подумала, что это за странную книжку купила, потому что в любовных романах главная героиня обычно никого не убивает».
«Ева, может, тебе попробовать написать книгу о маньяках?»
Усмехнувшись, печатаю ответ: «Хорошая мысль. Мир, берегись – я вхожу в образ убийцы!»
Мой комментарий тут же набирает множество лайков и реакций со смеющимися смайликами. Интересно, они так же смеялись бы, если б знали, кто я на самом деле?
– Люси, ужин! – кричит мама снизу, и я вдруг снова чувствую себя шестнадцатилетней. Лучше бы сняла номер в отеле…
Папа приготовил ужин. Мама тоже готовит, но в основном этим занимается папа. У него лучше получается, и ему нравится стучать кастрюлями по плите, когда он чем-то недоволен.
Сегодня он стучал много.
Я предложила съездить за бабушкой, чтобы та поужинала с нами, но она сказала, что слишком устала, и попросила меня зайти утром.
– Устала – это значит напилась, – услужливо объяснила мама, когда я повесила трубку.
Теперь я сижу за столом напротив родителей. Они вместе, с одной стороны, напротив меня. Или, может, они всегда так сидят… Это странно, но, возможно, им не хочется смотреть друг на друга.
Откусываю жареную курицу. Папино разочарование на еду не распространилось. Утверждают, что еда вкуснее, когда ее готовят с любовью – как когда готовишь пирог по бабушкиному рецепту, но он получается не тот, значит, такой вкусный он был из-за любви. Я считаю, что это бред. Скорее всего, пирог был вкуснее, потому что там было больше масла или сахар более высокого качества. Папина еда – тому доказательство. Она сделана не с любовью, а с отвращением и разочарованием. А на вкус все равно шедевр, чтоб его…
– Как дела на работе, Люси? – Мама длинными ногтями персикового цвета медленно снимает кожицу с куриной грудки и опускает ее на край тарелки. Я считаю, что это упущение.
Смотрю в тарелку.
– Нормально. Всё как обычно.
Незачем родителям знать, что меня уволили. Они и без того плохо обо мне думают.
– Это хорошо. Ты все еще в том учебном издательстве, да? Редактируешь и все такое?
– Ага.
Была у меня такая работа. Несколько месяцев. Два года назад. Ну, сойдет.
– У тебя всегда был такой цепкий глаз, ты никогда не пропускала ни одной ошибки. Помнишь, Дон? Она все отмечала в церковной программке и отдавала пастору.
– Помню, – говорит папа. – Кажется, у Джен с тех пор на тебя зуб.
– Джен надо было внимательнее печатать программки, – говорю я.
Мама смеется, потому что это чистая правда. Эти программки читать было стыдно. Я много лет развлекалась во время службы, считая ошибки в буклете, но годам к пятнадцати мое терпение лопнуло, и я стала отдавать исправленные программки пастору после службы. Джен, администратор, которая каждую неделю набирала и печатала эти программки, наверное, считала меня какой-то мелкой мерзавкой.
Джен заменили после того, как я указала, что вместо слова «события» в рассылке она напечатала «соебытия». Подросткам на службе крышу снесло. «Соебытия в жизни баптистской церкви Пламптона» – да мы в жизни ничего смешнее не видели.
Джен дали другую работу в церкви, но она затаила на меня злобу. Хотя я не виновата, что Джен не перечитывает текст, который отправляет куче людей.
Интересно, помнит ли об этом кто-то, кроме моих родителей? Все-таки агрессивная корректура церковных буклетов – цветочки по сравнению с тем, что случилось через несколько лет…
Слушай ложь: подкаст Бена Оуэнса
Выпуск второй: «Она сразу глаза выцарапает»
О Саванне доступно огромное количество информации. Многие ее друзья и родственники были рады поделиться историями о ней. Но Люси… Люси – настоящая загадка. Многие, с кем я общался, говорили, что хотят, чтобы фокус оставался на Саванне, не смещаясь на Люси. Ведь это Саванна стала жертвой.
Но нельзя говорить о Саванне, не упоминая Люси. Так что я стал всех о ней расспрашивать, узнавать, что они помнили о ней до убийства. Мой собеседник – Росс Айерс, он вырос в Пламптоне и учился в школе с Люси.
Росс: Ну, Люси была… Когда мы были детьми, она была нормальная. Милая такая, наверное, не знаю. Но потом… Не знаю. Она…
Бен: Что «она»?
Росс: Что, надо соблюдать политкорректность, даже когда говоришь про убийцу? Господи… Она была тварью, ясно? Настоящей тварью и сукой.
Глава 8
Утром я иду к бабушке. Приглашаю маму составить мне компанию, надеясь, что она откажется, но та хватает костыли и ковыляет к моей машине.
– Она посылала тебе фото дома? – спрашивает мама, пока мы едем по улицам Пламптона. Я, к сожалению, помню их очень хорошо.
– Нет.
– Господи, он просто ужасный. Мне так стыдно…
Он вовсе не ужасный. Хотя неоспоримо странный.
Разглядываю дом, наклоняя голову вбок.
– Хм…
Мама фыркает, упирая костыли в землю, и останавливается рядом со мной.
– Старый дом она продала, хотя он, между прочим, был выкуплен, и нашла это… ну, это.
– Он розовый.
– Да.
– Мне кажется, ей стоило об этом упомянуть.
– Это она сказала, чтобы его так покрасили. Вообще-то он коричневый.
– Ага.
– Тут двадцать три квадратных метра. Ради бога, ну кто хочет жить в доме на двадцать три квадратных метра?
– Очевидно, бабушка хочет.
– И почему он на колесах? Куда она собирается его везти? Она никогда не выезжала из Техаса.
Не поспоришь, замечание справедливое.
Вообще-то домик довольно милый. Это, по сути, квадратная коробка на колесах, но в нем есть свое очарование, и дело не только в жизнерадостном розовом. Слева разбит садик, спереди стоят два стула и столик. Сам домик окружен деревьями, где-то вдалеке виднеется дом в разы больше.