Суженый босс (ЛП) - Куин Меган. Страница 39

Что она здесь делает? Черт, с Чарли что-то случилось? Должно быть что-то не так, если она здесь, верно? Мой желудок скручивается в узлы, пока пытаюсь выровнять пульс.

— Рэт. — Она улыбается, но ее жизнерадостность ничуть не облегчает боль, пронзающую меня насквозь. — Очень рада тебя видеть. Как ты?

— Хорошо. — Я киваю, сглатывая комок в горле. — Чарли дома?

— Да, да. Конечно. Заходи. Она пошла за салфетками в другую комнату.

Я захожу и быстро осматриваю квартиру в поисках какой-нибудь подсказки, которая помогла бы мне подготовиться, по какой бы причине бабушка Чарли ни приехала сюда и почему. Но в квартире безупречно чисто, если не считать нескольких тарелок у раковины… И зачем Чарли понадобились салфетки?

— Хочешь что-нибудь выпить? — спрашивает она, направляясь на кухню.

— Нет, спасибо. Я здесь…

— Доставили тайскую лапшу?

Голос Чарли звучит глухо, когда она входит в гостиную. Я поворачиваюсь и вижу ее в коротких шортах и майке с коробкой салфеток в одной руке и платком в другой. Глаза опухшие, словно она плакала несколько часов, нос красный, волосы в беспорядке собраны на макушке, и все же она прекрасна.

— Нет, это твой босс, — говорит ее бабушка как раз в тот момент, когда Чарли встречается со мной взглядом.

Она останавливается, и ее глаза расширяются, когда она прикрывает свою грудь без лифчика.

— Господи, бабушка, надо предупреждать.

Она поворачивается, хватает со спинки дивана плед, накидывает его на спину и прикрывает грудь… и твердые соски.

Это отличная идея.

Она вытирает глаза и расправляет плечи.

— Мистер Уэстин, чем могу помочь?

Боже… блядь. Снова мистер Уэстин.

— Чарли, можно с тобой поговорить? — Я смотрю на ее бабушку и добавляю: — Наедине.

— О, не обращайте на меня внимания, я помою посуду. Вы двое можете поговорить в комнате Чарли.

Она подмигивает и включает кран.

Отлично. Что, блядь, Чарли ей сказала?

— Не думаю, что это хорошая идея, — говорит Чарли.

— Прекрасно, тогда поговорите здесь, чтобы я могла послушать.

Закатив глаза, Чарли топает ко мне, хватает за руку, ведет в свою комнату и быстро закрывает дверь.

По крайней мере, я думал, что это ее спальня, пока не разглядел комнату как следует. Коробки громоздятся одна на другой, а в дальнем углу лежит унылый, наполовину надутый матрас, который, кажется, находится всего в нескольких сантиметрах от пола. Рядом с ним — лампа, зарядное устройство и… Киндл.

Я поворачиваюсь к ней.

— Ты здесь спишь?

Она крепче сжимает плед и говорит:

— Не имеет значения. Зачем Вы пришли, Рэт? Вы навещаете всех своих сотрудников?

Не обращая на нее внимания, я подхожу к надувному матрасу и тыкаю в него.

— Почему он сдулся?

— Мне трудно его надуть. Насос плохо работает и слишком громко. Не хочу, чтобы бабушка знала, что я сплю на надувном матрасе.

— А почему ты спишь на надувном матрасе и как долго?

— Неважно. — Она вздернула подбородок. — Почему Вы здесь? — Она рассматривает меня, и черты ее лица смягчаются. — Вы в зеленом.

Я смотрю на свою рубашку, потом на нее.

— Сегодня четверг, — говорю я, пожимая плечами, словно это очевидно, или, по крайней мере, я так думал, пока Чарли не опускается на пол и не начинает рыдать в плед.

Что за чертовщина происходит?

Я тут же приседаю перед ней и приподнимаю ее подбородок. Слезы градом катятся по ее лицу и падают на плед.

— Чарли, что происходит? Ты в порядке?

— Похоже, — она икает, — что со мной все в порядке?

Она тянется за салфетками, но не дотягивается до них, и я быстро выхватываю одну и протягиваю ей.

— Что происходит? Это как-то связано с субботой? Потому что, если да, то мне чертовски жаль, Чарли. Я не должен был ничего говорить. Знаю, что вел себя как придурок, и не хочу быть таким по отношению к тебе, никогда. Ты не сделала ничего плохого. Это моя вина.

Извинения выплеснулись из меня одним быстрым потоком, и я не уверен, что они имеют смысл.

Она поднимает голову, ее глаза налиты кровью.

— Вы просто извинились? Не будем спорить о том, кто прав, а кто виноват?

Я отрицательно качаю головой.

— Нет. Ты не сделала ничего плохого, просто была самой собой. Это я вел себя как придурок, и мне жаль. Пожалуйста, не расстраивайся…

Она качает головой, и на глаза снова наворачиваются слезы.

— Это не из-за субботы… Но спасибо за извинения и за… и за то, — она всхлипывает, — что находите меня привлекательной. Но все… намного серьезнее. — И прежде чем я успеваю остановить ее, она бросается в мои объятия и опрокидывает меня на пол, пока я не оказываюсь на спине, а она крепко прижимается ко мне.

Ее грудь прижимается к моей, и сквозь тонкую ткань нашей одежды я чувствую, как ее соски прижимаются к моей коже, заставляя меня прекрасно осознавать, что она лежит на мне, в то время как я одет в деловой костюм, что резко контрастирует с ее домашней одеждой.

Это отличная идея.

Когда твердые соски прижимаются ко мне, мой член думает, что это отличная идея.

Я лежу, напряженный, застывший как доска, а она рыдает, уткнувшись в мою рубашку. Не зная, что делать, неловко и машинально похлопываю ее по плечу, как бы говоря: ну-ну.

Но она не двигается — видимо, мои поглаживания были слишком успокаивающими — и вместо этого она утыкается головой мне в плечо и сжимает мою рубашку. Она вертится, и чем больше она двигается по моей промежности, тем больше я возбуждаюсь.

Словно гребаный подросток.

Смирно, Уэстин.

Ухватившись за ее бока, прижимаю к себе, чтобы не было трения, и делая глубокий вдох, говорю:

— Чарли, поговори со мной. Что происходит?

— Мне — икание — очень жаль. — Она поднимается и смотрит на меня. Глаза опухшие, под носом блестят сопли, а щеки испачканы слезами. От одного взгляда на нее у меня замирает сердце, и чувствую, что хочу решить любую ее проблему, словно собственную и убедиться, что ничто больше не причинит ей боль. — Это была — снова икает — тяжелая неделя.

Мы садимся, и она соскальзывает с моих колен, но остается достаточно близко, чтобы наши плечи соприкасались.

Она сгорбилась и совсем не похожа на ту спонтанную, общительную девушку, которую я знаю. Она замкнутая, грустная, и в ее глазах нет обычной искры, которая зажигает меня изнутри. Протянув руку, приподнимаю ее подбородок и тихо говорю:

— Расскажи, что происходит, и, возможно, я смогу помочь.

Она качает головой.

— Вы ничем не можете помочь. Но я ценю Вашу заботу.

Ее отказ удивляет, ведь она была открытой книгой с тех пор, как я с ней познакомился. Докопаться до сути будет сложнее, чем я думал. Обвожу взглядом комнату и спрашиваю:

— Это связано с тем, что ты спишь на этом жалком надувном матрасе, а твоя бабушка здесь?

Она кивает. Ладно, уже кое-что.

— Твою бабушку выгнали из дома престарелых?

Она качает головой.

— Лучше бы это.

— Ладно… твоя бабушка останется здесь с тобой?

Она кивает, а потом закусывает губу, глядя мне в глаза.

— Рэт, она больна.

И в этот момент мое сердце бешено колотится о грудную клетку и замирает, дыхание застревает в легких, комок в горле, и меня накрывает волна беспокойства. Черт возьми, она больна? Неудивительно, что Чарли сейчас сама не своя.

Она больна, а Чарли страдает, и все, о чем я могу думать, — это утешить ее, сделать так, чтобы ей стало лучше, вытереть ее слезы и стереть всю боль из ее глаз.

Ненавижу видеть ее такой. Ненавижу видеть, что она сражена горем и ей больно.

Это ошеломляет — эта всепоглощающая потребность защитить ее, — и, прежде чем успеваю остановиться, делаю то, чего меньше всего ожидал сегодня… да и вообще когда-либо. Протягиваю руку и сажаю ее к себе на колени. Она не сопротивляется и не пытается освободиться, поэтому я делаю еще один шаг вперед, крепко обнимаю ее и позволяю выплакаться у меня на плече.