Суженый босс (ЛП) - Куин Меган. Страница 41

Я разулся у двери, когда только пришел сюда, поэтому сажусь на край ее кровати, как можно дальше, практически у изножья, ставлю свой напиток на одну из тумбочек.

Сгибаю ногу на мягком матрасе и кладу на нее тарелку.

— Вы можете сесть у изголовья кровати, чтобы было на что опереться. Не стесняйтесь, Рэт.

Застенчивость — не то, что я сейчас чувствую. Лежать рядом с Чарли на кровати — плохая идея, но когда она смотрит на меня своими огромными, полными эмоций глазами, которые сегодня подчеркивают очки в красной оправе, я не могу ей отказать. Я ерзаю на кровати и опираюсь на пышную подушку.

— Генерал Цо — мой самый любимый цыпленок из всех.

Она откусывает кусочек и стонет.

Ладно… звуковые эффекты здесь не нужны.

— Да, у меня тоже. Иногда я заказываю у них курицу с кешью.

— Боже, мой второй фаворит. — Она подталкивает меня плечом. — Мы партнеры по китайской еде, а это значит, что на следующий поздний обед я знаю, что мы закажем.

Следующий поздний обед? Это значит…

— Что ж… — Я сглотнул. — Ты планируешь вернуться на работу?

— Конечно. — Она на секунду кладет руку мне на бедро, и это прикосновение посылает вихрь похоти прямо к моему члену. Блядь, она даже не представляет, что делает со мной, как от ее легкого прикосновения я впадаю в неуместное вожделение. — Я люблю свою работу. Мне просто нужно немного времени.

Глубокий, ровный вдох.

— Я понимаю. Твоя бабушка шокировала тебя, и беря в расчёт то, что она ничего не рассказывает о своем здоровье, могу представить, какой эмоциональный удар это на тебя накладывает.

— Да.

Она раскладывает еду по тарелкам и на мгновение замолкает. Я чувствую, что она хочет в чем-то признаться. Это видно по тому, как она покусывает нижнюю губу, как нервничает, не в силах усидеть на месте. Я задерживаю дыхание, желая и надеясь, что она расскажет мне, что у нее на уме, и я смогу это исправить. Я всегда хочу что-то исправить для нее… как она все исправляет для меня.

Наконец, она поднимает взгляд, еще несколько раз покусывает губу, а затем поворачивается ко мне, ставя тарелку на кровать. Она скрещивает ноги, кладет руки на колени и говорит:

— Помните, я как-то упоминала о бывшем женихе?

— Смутно, — отвечаю я, солгав, потому что помню этот комментарий так, будто она сказала его сегодня утром, где она шутила о том, что ей не придется беспокоиться о сумасшедших парнях или бывших женихах, которые перегибают ее через стол и трахают.

Да, я помню это очень отчетливо.

— Ну, я сказала это, потому что у меня есть бывший жених.

Я тоже поставил тарелку на тумбочку и повернулся к ней лицом.

— Что случилось?

— Наверное, это худший вариант из всех возможных.

— Этот ублюдок изменил тебе?

Во мне тут же вспыхивает гнев.

Она качает головой.

— Нет, он не изменял мне. Он поступил хуже. Он бросил меня у алтаря.

Он бросил ее у алтаря? Кто в здравом уме бросил бы Чарли у алтаря? Ее убитое горем лицо, разорванное белое свадебное платье, глубоко опечаливает меня, напрягаю челюсть до такой степени, что зубы скрежещут друг о друга, и я едва не теряю сознание.

— Что?

Она тихо отвечает:

— Он не пришел, сказал, что не любит меня и не хочет жениться.

— Так зачем, блядь, делать предложение? — спрашиваю я, чувствуя себя так, словно нахожусь вне тела, а кровь лихорадочно бежит по моим венам.

Из всех шибанутых поступков, которые может совершить мужчина, оставление кого-то у алтаря стоит на первом месте в списке «ты — кусок дерьма».

— Вопрос на миллион долларов. — Она пожимает плечами, медленно соединяет пальцы и подтягивает колени к груди, упираясь в них подбородком. — Это был печальный день для меня. Третья годовщина того дня пришлась на субботу, когда проходил съезд поставщиков канцелярских товаров.

Блядь. Я точно помню тот момент, когда столкнулся с Чарли, как подумал, что от нее захватывает дух, как она излучает радость. Я помню, что вел себя с ней как придурок, когда она попросила сфотографировать её. Зная, что она страдала несмотря на внешнюю жизнерадостность мне хочется ударить себя по лицу.

— Где я вел себя как придурком по отношению к тебе, когда фотографировал? — Спрашиваю я, закипая от гнева.

Она нежно улыбается и, должно быть, замечает, как я расстроен, потому что протягивает руку и крепко сжимает мою ладонь. Это незначительный жест, но он удивительно успокаивает меня.

— Да, но знаете, хоть все началось не очень, Вы помогли открыть новую страницу в моей жизни. Вам удалось превратить печальный день в счастливый, даже не подозревая об этом.

— Лучше бы я не был таким придурком, — признаюсь я. — Я был зол на своего временного помощника за то, что он организовал короткую встречу в нелепое время. Я сорвался на тебе.

— Все уже забыто, — говорит она с полуулыбкой. Она замолкает, чтобы собраться с мыслями, а затем говорит: — Когда я была маленькой, моя бабушка всегда разрешала мне переодеваться в ее свадебное платье. Я говорила ей, что однажды она увидит, как я пойду в нем к алтарю.

— Черт. — Я качаю головой и прислоняюсь к изголовью кровати, не уверенный, что смогу спокойно выслушать эту историю. — На тебе было ее платье, верно?

Она кивает.

— Мы сдали его в химчистку и подшили по моей фигуре. Простое, красивое платье, без лишних изысков. Шелковое платье с низким вырезом не свойственным ее поколению — она всегда нарушала правила — с пуговичками на спине и не длинным шлейфом. Оно потрясающее, и я не могла представить себя ни в чем другом, кроме этого платья. Когда моя бабушка увидела меня в нем, она залилась слезами радости. Я никогда не видела такого выражения на ее лице. Для меня это было важно.

— А ты не смогла пойти в нем к алтарю.

Она кивает.

— Нет. Это было, мягко говоря, опустошительно. Я задвинула этот день на задворки сознания и не обращалась к тем чувствам до этой недели, когда бабушка заговорила о том, что вряд ли теперь увидит, как я пойду к алтарю в ее платье. Слыша печаль в ее голосе, — губы Чарли дрожат, а в глазах стоят слезы, — моё сердце разрывалось на части. — Ее голос дрожал, когда она вытирала слезы. — Простите меня. Я не хотела плакать перед Вами.

— Не извиняйся, — говорю я, желая потянуться к ней, снова обнять, погладить её по спине, но не двигаюсь. Я остаюсь на месте, зная свои границы. — Когда ты говоришь об этом, у меня разрывается сердце, не могу представить, через что ты прошла.

— Это было нелегко. Все равно что разрушить мечты, которые были у нас с тех пор, как я себя помню. Когда она в последний раз видела меня в своем платье… Я безудержно рыдала. И теперь она считает, что это единственное воспоминание, которое останется у нее до конца жизни.

— Черт, мне очень жаль, Чарли.

Она снова вытирает глаза.

— Спасибо. — Она делает глубокий вдох и пытается улыбнуться, но получается в лучшем случае неубедительно. — Поэтому мне было необходимо немного отвлечься, понимаете? И мне очень жаль, что я оставила Вас без помощника, Рэт. Этого больше не повторится. Ее недоговорки насчет болезни, ее комментарии… Мне нужно было время, чтобы пережить эту мысль, которая, возможно, покажется кому-то глупой, но это была мечта, которая, по словам моей бабушки, не сбудется.

В этот момент раздается стук в дверь, и она приоткрывается. Ее бабушка просовывает голову внутрь и, когда видит меня, сидящим на кровати Чарли, ее лицо озаряется.

— Рэт, я не знала, что ты приехал в гости.

— Бабушка, тебе нужно отдохнуть, — говорит Чарли, вставая с кровати и подходя к ней.

Ее бабушка машет рукой.

— Хватит суетиться вокруг меня. У нас гости. — Она улыбается и говорит: — Надеюсь, я вам не помешала.

— Просто едим китайскую еду. Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, тоже вставая.

— О, прекрасно, прекрасно. Почему бы вам не перенести еду на обеденный стол, и мы могли бы перекусить все вместе? Кажется, я видела там и выпечку.

Мы берем свои тарелки и напитки и идем на кухню, где бабушка готовит себе маленькую тарелку.