Продажная верность (ЛП) - Боуи Эмили. Страница 7

— Нет, — фыркает Аттикус, — они не хотят, чтобы это попало в СМИ и выставило их в дурном свете.

— Именно поэтому мы должны все тщательно спланировать, — отвечаю я.

Как бы я ни старался выкинуть Джин из головы, она все еще там. Завтра первым делом планирую позвонить ее матери и лично пригласить их обеих на мой день рождения. Хотел бы я быть там, чтобы увидеть ее реакцию, когда она узнает, что у нее нет другого выбора, кроме как прийти.

— Эго отца задето. Он захочет поиметь их, показать, что все еще жив и здоров. Это поможет отложить немедленное нападение, — голос Аттикуса возвращает меня к разговору.

Я бросаю взгляд на часы. У нас есть час до того, как все соберутся.

Прошла неделя после нашей стычки с Сореном. Я нервничаю из-за встречи с ним и его возможной реакции. Брызгать на него медвежьим спреем было экстремально. Как бы я ни ненавидела это, мне придется вести себя наилучшим образом.

Когда мы с мамой появляемся на дне рождении Сорена и входим в шатер, мне приходится прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы не рассмеяться, глядя на эти возмутительные декорации. Скульптура Сорена изо льда, мерцающие огоньки на стенах, цветы и воздушные шары повсюду. Сбоку стоит большой шестиярусный торт с цифрой двадцать шесть. По периметру расставлены обогреватели, поэтому вы ни за что не догадаетесь, что сейчас прохладный осенний вечер. В центре зала играет струнный квартет, и все разодеты по высшему разряду: мужчины — в смокингах, женщины — в бальных платьях.

Мама хватает меня за локоть сильнее, чем необходимо, когда замечает, что я одета хуже остальных. На мне облегающее платье-свитер с длинными рукавами и почти дерзким вырезом, который опускается дальше, чем мне хотелось бы. К моему разочарованию, оно новое и стоит дороже, чем я могла бы себе позволить. Пришлось занять немного денег у Джуда и пообещать, что верну их с процентами. Даже не могу думать о том, какой пустой тратой денег это было, хотя, возможно, я смогу надеть его на работу.

— Алессо, Бриа, — моя мама приветствует родителей Сорена. Они по очереди целуют впалые щеки моей мамы. Интересно, что они думают, когда видят ее? Испытывают ли они чувство вины? Сожаление? Или мы просто еще одни вредители, которых они вынуждены терпеть?

— Ты помнишь Джиневру, — она подталкивает меня вперед. Конечно, помнят. Я посещала все вечеринки, которые они устраивали, со дня моего рождения. Уверена, мать Сорена меняла мне подгузники, когда они еще были лучшими подругами. Как же меняются времена.

Бриа сжимает мои холодные руки своими теплыми.

— Мы никогда ее не забудем, — искренне говорит она, — мы всегда рады ее видеть, когда она приезжает с нашей дорогой Евой.

Мама бросает на меня сердитый взгляд. Я стараюсь не говорить ей, что вижусь с Евой, потому что она так странно на меня смотрит, что становится неуютно. Но ее взгляд быстро исчезает с вымученной улыбкой.

— Ты, должно быть, так гордишься Евой и радуешься ее предстоящему замужеству, — начинается. Я уже знаю, какой позорный словесный понос вот-вот вырвется из ее рта. — Джиневра не нашла потенциального мужа, пока училась в школе, но мы надеемся, что ее работа поможет ей затесаться в нужных кругах, чтобы найти подходящую пару. Понимаете, у нас нет никаких связей для договорного брака.

Ева выросла, зная, что ей суждено выйти замуж по расчету. Я помню, как думала, что у меня тоже будет такой брак, но потом мой отец умер. После его смерти мама часто поднимает эту тему, но она ни к чему не приводит. Отчасти я благодарна ей за это. Не могу представить, что мне придется выйти замуж за незнакомца.

— Джиневра блестящая девушка. Уверен, у нее все получится, — голос Алессо напряжен, когда он обращается к моей матери, а затем быстро отстраняется нас, махнув кому-то другому.

Мы с мамой остаемся одни, и я украдкой бросаю на нее взгляд.

— Ты слышала его? Он назвал тебя блестящей, — ее губы искривляются в уродливой усмешке, — но неважно, насколько блестящей они тебя считают. Мужчинам нужна красивая девушка, которая будет их во всем поддерживать. Если ты будешь умной, то не станешь задавать вопросы, которые не должна, — она фыркает, продолжая свою тираду. Ах, да. Я должна быть молчаливой женой. Сама идея комична, потому что я не такая. — Ты видела, как они только что с нами обошлись? Все это должно принадлежать нам, — шипит она, хватая бокал вина у проходящего мимо официанта.

Я стискиваю зубы, зная, что ничто из того, что могу или хочу сказать, не поможет. Проще позволить ей выговориться. Надеюсь, она сможет хотя бы попытаться развлечься после того, как выплеснет все наружу.

Но как бы я ни старалась, ее комментарии продолжают проникать в мое сердце. Господи, неужели это так ужасно, что я умная? Я никогда не понимала, почему ум плохая черта.

— А вот и он, человек дня, — гремит голос через систему громкой связи, — именинник сегодня не нуждается в представлениях, но он все равно их получит! Сорен Моретти! — объявляет толпе его брат Сайрус. Мои плечи опускаются в облегчении от того, что мне больше не нужно выслушивать маму.

Все внимание приковано к Сорену, который входит под руку со своей невестой Кариссой. На его руку наложена шина, марля обернута вокруг ладони и выше запястья. Боже мой. Это все из-за меня! Но даже с этой уродливой повязкой они с Кариссой выглядят как идеальная пара — элегантные, умные и великолепные.

Мой пульс ускоряется при виде их, я прищуриваюсь, глядя на его раненую руку. Я не могу перестать смотреть на нее. Перестань смотреть. Прекрати пялиться, Джиневра.

Я подхожу ближе, чтобы получше рассмотреть, как они направляются к его семье, стоящей в центре шатра. Он важно шагает к микрофону и при этом выглядит как Бог, пришедший служить своему народу. И неважно, что он выглядит нелепо в солнцезащитных очках, когда солнце давно скрылось за горизонтом.

Он словно чувствует мой взгляд, и поворачивает голову в мою сторону. В его руках микрофон, но вместо того, чтобы начать свою речь, он буравит меня взглядом. Я не вижу его глаз сквозь затемненные линзы, но знаю, что он смотрит на меня. Воздух вокруг меня потрескивает, обжигая кожу. Мурашки бегут по телу, и у меня перехватывает дыхание.

Все ждут, что он что-нибудь скажет, что угодно, но все его внимание приковано ко мне. Я наблюдаю словно в замедленной съемке, как Сорен снимает свои солнцезащитные очки, демонстрируя всем свои покрасневшие глаза. Я вдыхаю, понимая, что это последствия от моего медвежьего спрея.

Чувство вины гложет меня. Я зашла слишком далеко, но Сорен сводит меня с ума и заставляет действовать так, как я обычно никогда бы не поступила.

— Не обращайте внимания на мои глаза. Это аллергическая реакция, — его взгляд не покидает меня, пока он произносит эти слова.

Я хочу отвернуться, но не могу. Через несколько мгновений, как будто мне все это привиделось, он отводит взгляд и обращается к толпе:

— Спасибо всем, кто пришел отпраздновать со мной еще один прожитый год, — он продолжает осыпать толпу комплиментами и говорить то, что не имеет в виду. Он говорит так, будто каждый в этом зале — член его семьи и занимает особое место в его сердце. Держу пари, что его речь написана его матерью или Евой. Надо будет позже спросить об этом у его сестры.

Нас с Евой постоянно бросают вместе на мероприятиях. С годами мы поняли, что должны держаться вместе. Она моя любимая Моретти, единственная, кто мне действительно нравится.

Пока Сорен продолжает свою фальшивую речь, персонал мероприятия раздает всем бокалы с шампанским для поднятия настроения. Такое ощущение, что они знают, насколько длинной будет эта речь, и идеально рассчитали каждое движение, почти до хореографии. Когда отдают последний бокал, он заканчивает.

Зал начинает петь «С днем рождения!», и каждый протягивает свой бокал с искрящимися пузырьками.