Путь воина - Ламур Луис. Страница 4

Нет ничего хорошего в том, что девушку считают колдуньей. Навряд ли теперь кто-либо изъявит желание прийти на помощь ведьме, даже если окажется, что ребенок, похищенный вместе с нею, был всеми любим. Скорее всего, они будут считать, что, мол, раз индейцы ее украли, то пусть им будет хуже.

Мы не заметили свежих следов, оставленных мокасинами или башмаками. Тропа вилась меж темных стволов старых сосен, уводя нас в полумрак, царивший под сенью ветвей, заставляя нас невольно задумываться о том, свидетелями каких событий пришлось стать этим древним склонам и что за люди, возможно, когда-то жили и умирали здесь задолго до нас.

Очень многими своими познаниями мы были обязаны Сакиму, ученому из далекой Азии. Саким верил в то, что он уже жил в этом мире в прежних жизнях.

У нас при себе были большие луки, сделанные на английский манер, так как отец и еще кое-кто из наших знали, что лук порою незаменим. С его помощью нам удавалось экономить порох и патроны. К тому же охота с луком была бесшумной, и нам не приходилось опасаться за то, что горное эхо предупредит врага.

Какими пустынными были эти погруженные в безмолвие холмы! С какой готовностью эхо подхватывало любое слово, сказанное человеком, как будто сама земля просила позаботиться о ней, готовая взамен одарить его благодатью урожая.

В то время как мы обозревали холмы, над которыми постепенно сгущались сумерки, я увидел, как в небо взлетела птица с красным оперением, словно частичка заходящего солнца. Вслед за ней вспорхнула целая стайка, примерно дюжина таких же птиц, которые быстро исчезли из виду.

— Плохой знак, — сказал Тенако. — Скоро прольется кровь.

— Только не наша, — мрачно отозвался Янс. — Это будет кровь сестренки Темперанс, которую они украли.

— Ты ее помнишь? — спросил я.

— А то как же, прелестное дитя. По-моему, ей теперь лет десять, а может, и все одиннадцать. Добрая, ласковая девочка, легкая, словно ветерок. Она первой из них изо всех приняла меня — после Темперанс, разумеется.

— А ту, вторую, девчонку ты знаешь?

— Да уж… она почти взрослая барышня! Подумать только! Такая серьезная, молчаливая — не от мира сего. — Он взглянул на меня. — Уж не знаю, ведьма она или нет, но уверен, что тебе, Кин, приглянулась бы.

— Я не верю в ведьм.

— Ничего, увидишь ее — поверишь. Есть в ней что-то необычное. Она не такая, как все: всегда невозмутимая и замкнутая. А уж как посмотрит на тебя своими глазищами, так душа в пятки уходит, и кажется, что она видит тебя насквозь. Этакая дикарка.

Тут он совершенно неожиданно усмехнулся.

— Парни сторонятся ее. Она умеет шить, неплохо прядет, короче, все бы хорошо, вот только глядит она на них безо всякого интереса. И вообще, она красавица, а они при встрече с нею забывают все слова, какие знали.

Ночью мы не стали гасить костер, на котором готовили еду, а отъехали на некоторое расстояние и остановились для ночлега. На этот раз костра не разводили, а спать легли среди зарослей, на расстоянии друг от друга, чтобы в случае чего не оказаться в плену всей компанией.

Дни шли своим чередом. Вот уже несколько ночей к небу поднимался дымок нашего костра. Позади оставались наши следы и холодные пепелища, а мы все ехали вперед, зная, что времени осталось слишком мало и что в конце пути нам предстоит встреча с пекотами.

Нам уже приходилось воевать с индейцами, но только это племя во многом отличалось от других. Пекоты успели прославиться своей кровожадностью и жестокостью. Правда, мужчине в такой момент не стоит думать о смерти; он попросту пытается сделать то, что должно быть сделано. Похищены наши женщины, женщины из нашей семьи.

Мои мысли были обращены к той, другой. Молчаливой девушке, одиноко стоявшей на ветру. Мне показалось, что Янс как-то странно смотрел на меня, когда говорил о ней.

Наша одежда была сшита из оленьей кожи, широкополые шляпы и мокасины, какие носят индейцы, потому что лучшей обуви для лесных походов и желать нельзя, к тому же мы уже давно тянули с возвращением на берега Стреляющего ручья. В нашем поселении был один человек, который умел шить башмаки, но, на наш взгляд, они не подходят, чтобы отправляться в них в лес.

Человек в мокасинах чувствует любую сухую ветку, которая может хрустнуть у него под ногами, еще до того, как на нее наступит; в скалах он чувствует под ногами каждый камешек, а если потребуется, может даже цепляться за уступы пальцами ног. К тому же каждый из нас умел шить мокасины не хуже любого индейца. Это было немаловажно, так как они быстро изнашивались.

Каждый вечер мы засыпали Тенако вопросами о том, как живут в Плимуте, но он знал об этом очень мало. Он, конечно, бывал там, но большую часть времени проводил с белыми людьми на мысе Анны или же в каком-нибудь из дальних поселений.

Его народ, индейцы-массачусетс, считались миролюбивым племенем. До того как в этих краях появилось первое белое поселение, здесь разразилась чудовищная эпидемия чумы, унесшая жизни многих и оставившая индейцев-массачусетс совершенно беззащитными перед лицом их заклятых врагов — племенем наррагансетов. Понимая, что земли их пядь за пядью будут неминуемо завоеваны, а само племя попросту вымрет, вождь племени Тенако сам пришел к белым и пригласил их поселиться на своих землях. Он отдал белым лучшие территории вдоль границы с этими самыми наррагансетами.

Стояла тихая, ясная ночь, когда мы наконец достигли окраин поселения, состоявшего всего из нескольких хижин.

— Где их дом? — спросил я Тенако. — Я поговорю с ними.

Он указал мне дом. Это была внушительная с виду постройка с массивными стенами.

— Сложен из камня, — заметил Янс. — В Англии ее отец был каменщиком.

— Присматривай за мной, но не высовывайся. Не хватало еще, чтобы на тебя снова надели колодки. — Тут меня осенило, и я вновь обернулся к индейцу: — Слушай, Тенако, а кто-нибудь еще в поселении знал, что Пенни послали за нами?

В ответ он лишь недоуменно пожал плечами.

Присев на корточки, мы следили. Лошади были оставлены на лугу за деревьями.

Тихо. Все вокруг словно замерло. Вообще-то не было ничего хорошего в том, чтобы ночью бродить между этих домов, особенно когда на тебе штаны и рубаха из оленьей кожи, в точности какие носят индейцы. Но придется рискнуть.

— Я пошел, — бросил я.

Дом семейства Пенни походил скорее на военное укрепление, а выступающий карниз был выложен таким образом, чтобы оттуда можно было дать отпор индейцам, если они попытаются прорваться к дверям или окнам или же попробуют поджечь дом. Здесь в случае опасности могли бы укрыться и другие.

Двери остальных домов были заперты, а окна наглухо закрыты ставнями. Сквозь щели выбивались тонкие лучики света. Здесь было мало загонов для скота; чаще встречались обнесенные заборами огороды. Торопливо подойдя к двери нужного дома, я ступил на две доски, видимо, заменявшие здесь крыльцо, и тихонько постучал.

Доносившиеся из-за двери голоса разом умолкли. Было слышно, как где-то в лесу ухает филин. Затем послышался легкий шорох одежды.

Рядом с дверью не было шнурка, потянув за который можно было бы открыть засов с улицы, да я и не рассчитывал на это. Выждав с минуту, постучал снова.

— Кто там?

Мужской голос. Тихий, слегка дрожит.

— Сэкетт, — ответил я и услышал звук отодвигаемого засова.

Дверь чуть приоткрылась, и я протиснулся в узкий проем.

— Ты не Янс. — Человек за дверью оказался невысоким, коренастым, но крепкого сложения мужчиной с честным открытым лицом.

— Он ждет, — сказал я, — вместе с Тенако.

— Вот как! — Мне показалось, что он вздохнул с облегчением. — А то ходят слухи, что он мертв. Говорили, пекоты убили.

— Он был ранен, — уточнил я, — я сам доставал у него из раны пулю. А что, у ваших индейцев и мушкеты имеются?

— Мало у кого. — Он обернулся и сделал приглашающий жест, указывая на скамью у стола. — Садитесь. Может быть, поесть чего-нибудь?

— Не отказался бы, — согласился я.