Бомж (СИ) - Путилов Роман Феликсович. Страница 5

Когда мне надо, я могу быть страшным — парень, не добегая до меня несколько шагов, с криком «Да ну, нах!», метнулся в сторону, а я бросился в сторону освещенных мутно-желтым светом, окон психиатрической больницы. Рабочие меня не преследовали, я бежал, не оглядываясь назад, затем рельсы кончились и я, прыгая, как горный баран, бросился по крутому спуску, в узком проходе между забором дурдома и зевом железнодорожного тоннеля, подгадав тот момент, когда оттуда появились две, двигающиеся неторопливо и вальяжно, знакомые сухопарые фигуры.

От удара железнодорожным ломом в плечо, первый из жуликов, тот, что ловко тыкал в меня ножом, болезненно охнув, завалился на асфальт. Второй успел только крикнуть — «Да что ты не уймешься», как получил прямой толчок сапогом в середину грудины. Я весил побольше своего противника, да еще он не успел закрыться — мужика отбросило назад, и он приложился хребтом о бетонный выступ тоннеля и сполз по стенке.

— Нож и деньги, быстро…- я навис над первым противником, занеся свой лом, как какой-то гольфист клюшку для удара: — Достал и отбросил в сторону. Быстро!

— Все, все! — мужик сел и выставил вперед раскрытые ладони: — Победил, молодец. На, не подавись.

Из карманов были извлечены кошелек и ножик-финка с небольшим, но острым лезвием, причем бросил мою добычу жулик рядом с собой, сам же, застонав и прикрыв глаза, мужчина откинулся на другой бок.

Я, как клюшкой, зацепил свою добычу и отбросил ее в сторону, где и подобрал — неужели этот хитрован рассчитывал, что я буду присаживаться или наклонятся за трофеями непосредственно рядом с ним?

Сунув добычу в карман, я двинулся ко второму потерпевшему. Тот сидел, привалившись спиной к стене и безжизненно свесив голову.

— Бумажник и нож давай, отбрось от себя и не претворяйся, а то башку ломом снесу.

Пару секунд жулик не шевелился, но, как только я замахнулся ломом, тотчас же, матерясь, открыл глаза и, с ненавистью глядя мне в лицо, достал нож- «выкидуху» и бумажник.

— Ты, бомжара, хоть понимаешь, что тебе не жить? Мы тебя сегодня-завтра на «бану» поймаем, и на лоскуты порежем.

Стоило мне, освободив кошельки от наличности, двинуться в сторону своего места обитания, как первый из жуликов понес свою обычную пургу, обещая мне короткую, но полную ярких впечатлений, жизнь. Я сделал еще два шага, после чего задумался и вернулся.

— Повтори, что ты сказал?

— Глухой, что ли? Мы тебя лохматник завтра найдем, писалом твой банан отрежем и сожрать заставим… — бывший сиделец, сидя на корточках, улыбнулся мне широко и многообещающе.

— Отвечаешь?

— Отвечаю.

— И ты тоже меня искать будешь? — я повернулся ко второму, что сумел встать и стоял, пошатываясь и держась за стенку тоннеля.

— Отвечаю. Вот только здоровье поправим с корешом и весь ваш бомжатник наизнанку вывернем…

— Я испугался. — я новым ударом в плечо, снес мужика на асфальт, а потом опустил семикилограммовую металлическую дуру на колено и локоть.

— Эй, ты че беспределишь⁈ — пока второй жулик хватал ртом воздух, глядя на своего, катающегося по дорожке приятеля, что уже не орал, а лишь громко сипел, я успел добежать до него. Поняв, что беспредел продолжается, вор бросился бежать, но успел сделать лишь три шага — пущенная, как бита в городках, металлическая хрень, в печатавшись в многострадальную спину беглеца, снесла его с ног.

Подняться он не успел — я методично ударил ему по колену и локтю, чтобы он не смог в ближайшие дни сделать мне больно.

Тремя днями позднее.

Стоит ли говорить, что на вокзал я был больше не ходок.

Той же ночью я ушел по мосту через реку, добрался пешком до районного рынка, где прикупил китайские кроссовки по размеру, три пары носок и самый дешевый спортивный костюм, потратив на это практически все, добытые в борьбе, деньги. Переодевшись, я сел на автобус и поехал в частный сектор, в сторону базы речного флота — в голове вертелись чьи-то слова, что в местной общественной бане недавно, стараниями какого-то депутата, сделали ремонт. Впервые за много дней вымылся до скрипа, напился горячего и сладкого чаю и двинулся в сторону окраины города, где временно поселился в одном из домов дачного поселка, подъев у хозяев три пакета вермишелевого супа с мясом и головой быка на пожелтевшем, бумажном пакете. Суповые концентраты имели срок хранения шесть месяцев, по факту прошло пять лет с даты их выпуска, но я, сказав сам себе, что «Советское — значит отличное», два дня питался этими супами.

На третий день я понял, что я созрел для возвращения в город.

Ночевал я на чердаке дома, соседствующего с «жирным» двором, в котором меня чуть не убили хозяева помойки, а с рассветом я стоял, пригнувшись, в кустах, на углу дома.

Мои враги промаршировали мимо меня, обвешанные пустыми баулами, направляясь к мусорной площадке. Минут десять, в пять пар рук, они переворошили четыре металлических контейнера, после чего, наполнив большую сумку бутылками, небольшой мешок банками из-под пива, а еще одну сумку тряпками и жратвой, весело о чем-то переговариваясь, двинулись в обратный путь, чтобы выйти прямо на мою засаду. Честно говоря, бил я своих товарищей по несчастью вполсилы, стараясь не калечить, но семь кило металла и метр сорок сантиметров длины превращали мой спец лом в грозное оружие, почти вундервафлю, которому мои противники ничего противопоставить не смогли, несмотря на численный перевес. Получив по паре ударов по мягким местам организмов и несколько сопроводительных пинков (кроссовки по размеру — это просто чудо какое-то), бродяги с криками побежали в сторону вокзала, очевидно за помощью, а я потащил добытые в бою, чудом не разбившиеся в драке, бутылки и банки в сторону местного детского садика. По причине раннего утра пункты приема стеклотары и лома еще не работали и важный ресурс нуждался в ухоронке, так как в любой момент можно было ожидать появления карательного отряда проигравших.

Детский сад меня привлек тем, что по летнему времени он был необитаем. Сторож охранял его исключительно в темное время суток, а ремонтные бригады еще на этот объект не вышли.

Я, внимательно оглядев окрестности, перебросил свою добычу через редкие металлические прутья, после чего потащил мешок и сумку в сторону овощехранилища, которое завхоз оставило на просушку с открытой, подпертой кирпичом дверью, сама же ушла в отпуск.

Спрятав свои сокровища в темноту подвала, я лег отдыхать в одну из деревянных беседок, что были разбросаны по все территории, положив под голову мой «меч-кладенец». Опасаться мне было нечего — местная молодежь, с гитарой и пивом, обживали эти беседки по вечерам, сторож появлялся часов в десять вечера.

Посплю до обеда, когда моим противникам надоест бегать по окрестностям и будкам по приему стеклотары и металла, в бесплодной надежде найти и покарать меня, после чего сдам сокровища, получу наличные денежные средства и прикуплю нужного для жизни. Мои разбитые противники постарались на славу — в сумке отобраны лишь те бутылки, что принимают в любом пункте, нет не трещин, ни отбитых горлышек, чувствуются руки профессионалов. Правда руки эти покрыты гнойниками и прочими экземами, но я уже озаботился о кожной безопасности — купил упаковку матерчатых перчаток с прорезиненными вставками и снимаю их только, когда касаюсь гарантированно чистых предметов. Суточный улов с помойки «богатого» двора был более чем приличный, позволяющий одинокому БОМЖу вести просто «роскошный» образ жизни. Только я понимал, что без боя эту помойку мне никто не уступит, поэтому я был готов отстаивать свое право на этот кусок Городского пространства. Я мечтательно закрыл глаза, представив себе, что смогу, со временем, вытеснить с теплого места тутошнего дворника, что отличался ленцой и нерадением за порученную работу, а дворник имел небольшое помещение, вполне пригодное для жилья, которое поможет мне в выживании….

С такими сладкими мыслями я задремал, чтобы проснуться, когда солнце уже прошло зенит и стало склоняться к западу. Как я и предполагал, у будки по приему стеклотары меня никто из моих коллег не ждал, поэтому я спокойно рассовал бутылки по пластиковым ящикам, получил деньги и двинулся в будку по приему металлов, а завтра, с рассвета, я планировал повторить нападение на наглых грабителей ставшей моей помойки.