Рубеж-Британия (СИ) - Павлов Игорь Васильевич. Страница 7

Пацанёнку лет десять. Пойманный с поличным, стоит передо мной и смотрит с опаской, боится дышать. Другие из кустов выглядывают, смотрят, что же будет.

— Прости, барин, — взвыл. — Я всё ототру.

Ах он про грязь, что они мне на корпус нанесли с обуви. Похоже, всё излазили.

— Не страшно, — говорю ему без строгости. — Совсем недавно он в розовой крови оргалидов купался да ледышками спину потирал.

— Ого!

— Поэтому не сержусь я на вас. Смотрите, трогайте, только если лезете наверх, аккуратнее, чтоб не сорвались и не покалечились. Подстелите соломы что ли.

Стали выходить из кустов первые, кто посмелее.

— А расскажешь, барин? — Спрашивает парень лет пятнадцати, самый взрослый в банде, судя по всему.

— Сейчас до уборной отлучусь и назад. Собирайтесь пока, — отвечаю и спешу по простым делам. А то уже невмоготу!

Когда вернулся, собралось и пацанов, и девочек на целый школьный класс. Компактно расселись, кто куда прямо под Медведем, я сам на траву, где почище, уселся прямо в мундире. И давай историю нашего путешествия рассказывать, стараясь цензуру соблюсти, кое–где приукрасить, кое–что умолчать.

Взрослые подсели в процессе. Все слушают, раскрыв рты и не галдят. Да вообще не пикают. Только охают, да ахают периодически.

Я и сам начинаю гордиться нашими бойцами, их смелостью и отвагой уже по–новому. Осознаю, как много мы сделали. Осознаю, что товарищей не вернёшь.

А ведь в Новороссийске всех будут ждать семьи. Прямо на пирс придут встречать «Жемчужину». Одни бойцы выйдут сами, других в гробах по трапу вынесут. И вся толпа будет затаив дыхание ждать и надеяться, что их моряк да казак живой сейчас к ним спустится.

Никто ж заранее ничего не скажет, по телеграфу не передаст. Не положено, миссия ж секретная.

Но все они героями вернуться вскоре.

Как ушли, так и придут. Это я сбежал, потому что давило до невозможности…

Рассказал гостям о приключениях, опустил всех по домам. Потому что темнеть стало. Мамки пьяные обозначились, сразу колотить своих непослушных отпрысков принялись.

Не вытерпев сцен, в дом пошёл, потому что в сон клонить стало. А мне, как офицеру, негоже под кустом засыпать при людях, которые и не собирались расходиться, судя по балагану с берега.

Поднялся на второй этаж, где у меня спальня. А там Машенька хлопочет под светом лампы керосиновой. Бельё перестилает, подушки взбивает. Кровать хоть и старая от прежних хозяев досталась, но добротная, прочная, скрипит не так сильно.

Меня увидела, замерла на миг.

— Уже спать, барин? — Спросила деловито. — Люд ещё гуляет. Гнать всех?

— Пусть веселятся, нельзя же так.

Уселся прямо на одеяло, а она продолжила хлопотать с кроватью, нагнувшись.

Не знаю, что нашло на меня, шлёпнул по попе крепкой. Хихикнула, обернулась. Смотрит жгучим взглядом. Губы её пухленькие так и зовут.

— А ну иди сюда, — привлёк её за крепкую талию. И на коленки к себе спиной усадил.

Сильной, но послушно кобылкой оказалась. Похоже, в доме главы района пашет старшая дочь, как проклятая. Вот и накачала спину.

— Торопишься барин, — зашептала, будто сопротивляясь. Хотя никакого сопротивления совсем не почуял.

Хмель в башке, страсти захотелось. Ухватил за грудь большую и тугую, почувствовал, как сердечко бьётся, что у птички пойманной.

Второй рукой за другую грудь схватил, прижимая к себе сильнее и чувствуя горячее молодое тело. Соски твёрдые что скалы, холмы округлые и стойкие, удовольствие от прикосновения на грани исступления.

Когда я успел стать таким похотливым развратником⁈ Не важно!

Собрался уже под подол лезть. А эта шепчет, задыхаясь:

— Люблю тебя барин, сил нет.

От услышанного тут же бодрит, как пчелой ужаленного. Руки от тела дёргаются, как от огня. Отпускаю её, подталкивая, чтоб встала.

Поднимается резво и к окошку, ко мне не поворачиваясь. Минута тишины, гулянья с берега доносятся. Слышу, эта реветь начала.

— Маш? — Зову.

— Что не нравлюсь? — Слышу тихое.

— Нравишься, но нельзя так.

— Прости барин, — мямлит, не оборачиваясь. — Не умелая я в таких делах. Меня кто зажимал, я всем коленом между ног.

Ожесточённо так сказала. Усмехнулся на это. Вздохнула тяжело, вероятно, услышав.

— Маш. Пьяные мы, дел натворим, — говорю ей по–свойски. — И ты мелешь, чего сама не знаешь.

— А вот знаю! — Оборачивается резко. Вид безумным первое мгновение кажется. Аж страшно. Будто это моя сварливая жена, которой я изменил.

И это отталкивает вдвойне. И бодрит ещё больше.

Ничего не ответив, выхожу из комнаты и спускаюсь на улицу. А там не легче!

Под крутым берегом отлив, и там настоящая вакханалия началась, мужики прямо в одежде в Байкале купаются, а бабы над ними ржут. Но не все, некоторые прямо в платьях тоже полезли. Винков из подручных цветочков наплели, пускают по воде.

Костёр огромный развели на обрыве. И народа, похоже, больше стало, чем на застолье днём было. Со всей Слюдянки люд собрался.

Меня увидели, закричали:

— Барин! Барин! Давай к нам!!

— Ай да купаться! — Зовут другие.

— Без меня, люди! — Объявляю официозно и в сторонке присаживаюсь один на ночной Байкал посмотреть. Да подальше от костра, чтоб не сильно маячить.

Несмотря на ночь, на водных просторах много далёких огней от кораблей и лодок. И, кажется, что даже с Императорского острова сюда разноцветное сияние доходит. Хотя до него отсюда больше сотни километров.

Наверное, бал сейчас там в самом разгаре. Оркестр гремит торжественную музыку или играет вальс. Множество всяких гостей из Европы там. Середина августа, пора летних императорских балов.

А я ведь так и не насладился празднованием в прошлый визит. С проблемами пришёл и задачами, от которых ни секунды не мог расслабиться. И всё было впустую. Как сейчас смешно выглядит это со стороны. Как я рвался за ней. Как актёр театра.

Куча зрителей была тогда. Да и сейчас, наверняка, многие гости на острове, кто засвидетельствовал моё фиаско.

Но мне совершенно не совестно перед ними появляться. Скорее даже интересно посмотреть, как они будут со мной здороваться. Как хитрить и что говорить.

Особенно любопытно, как там теперь императорская семья поживает в отсутствие Мастера, манипулятора и хитреца.

Как дела у принцессы Софии.

На этот раз я бы с удовольствием провёл с ней время. А всё по той же причине.

Моё сердце свободно. А в душе всё ещё пустота. Которую хочется поскорее заполнить.

Сто километров до Острова? Для Медведя это пятнадцать минут лёту без сверх усилий. Вот прямо сейчас взять да нагрянуть. Что они будут делать, интересно? Прогонят офицера меха–гвардии?

Машенька с корзинкой и бутылкой самогонки пришла. Скатерть расстелила прямо на траву и давай всё доставать.

Перестроилась быстро. Смотрит спокойно.

Самогонку прямо в кружку деревянную наливает и подаёт. Хлопнул, огурцом малосольным закусил. И решился.

— Извини, я должен отлучиться, — говорю, поднимаясь резко. — Хозяйство на тебе, в ящике у кровати рубли на расходы. Бери сколько нужно.

С обидой смотрит. Ну что ж ты, горе луковое.

Не дождавшись ответа, поспешил к Медведю. В зеркальце у рукомойника под слабым огнём фонарика посмотрелся. Вроде нормально выгляжу. Чёлку только поправил, хотя стоило бы и побрить трёхдневную щетину.

Мехар приглашающе раскрыл кабину по моей мысленной команде. Влез я тяжело, чуть не сорвавшись. Вот же… нажрался, как скотина. А самому смешно.

Устроился, ремни застегнул. И как только на ручки руки опустил, хмель схлынула, как её и не бывало. Сознание поднялось выше, слившись с интеллектом машины. Теперь я знаю, что он у неё есть. Пусть Медведь и молчит. Он всё понимает.

Взлетел, бахнув турбинами и распугав любовников в кустах. Взвизгнув, женщина с голым задом аж подскочила. Забавное зрелище.

Вылетел на Байкал, оставляя позади Именье, большой костёр и гуляющих людей, которые замерли на какое–то время, провожая меня взглядом.