Гоп-стоп, битте! - Хлусевич Георгий. Страница 19

Итог: семь водителей сдали назад — шоссе находилось рядом — и поехали к месту назначения по объездной. Три, всего три человека осмелились нарушить правила дорожного движения.

Михаэль вспомнил, что он тогда не осуждал тех дисциплинированных семерых, сдавших назад, наоборот, внутренне желал, чтобы трое, проехавшие на красный свет, были непременно наказаны. Теперь же, ощущая спиной недобрый взгляд сопровождающего охранника, он был убежден, что те трое поступили правильно. Почему? Он не мог точно сформулировать мысль, но знал, что, доведись ему попасть сейчас в точно такую же ситуацию, он бы обязательно промчался мимо, проигнорировав запрещающий знак. Да что там «промчался», он бы нарочно остановился, вышел из машины и помочился в знак протеста на идиотский в своей ненужности светофор.

Любой русский, по его мнению, сделал бы точно так же, потому что сотни лет крепостного права научили русских хорошо изображать покорность, в душе игнорируя любые запреты и ограничения.

Михаэль не мог провести аналогии между своим положением и положением тех, кто был поставлен перед ненужным, в сущности, выбором, но он понял, что трое, нарушившие правила и проскочившие на красный свет, могли таким образом уйти от предполагаемой погони и спастись, а семеро законопослушных — нет.

Все это предстояло еще осмыслить и переварить, а пока его усадили перед дверью кабинета на шаткий стул с изорванной казенной обивкой.

Ждать пришлось недолго. Из кабинета вышел пожилой человек с усталыми глазами, и по выражению его лица начавший уже ревновать Михаэль понял, что этому пациенту не читали деликатную эротику Николая Агнивцева.

— Только не говори, что я все это время не выходила у тебя из головы, — Матильда сидела за столом с официальным выражением лица, — но то, что я возбудила твою временно уснувшую память, ты как порядочный человек должен признать.

Она встала, подошла к Михаэлю, обняла за шею, дотронулась губами до рта легким, едва ощутимым и оттого необыкновенно чувственным прикосновением.

— Возбудила? — Не дала ответить. — Память, я имела в виду, па-мя-ть! И можешь обращаться ко мне на «ты». Разрешаю.

— Я думал о тебе и ужасно тебя хотел.

— Хотел? А сейчас не хочешь? Я тоже хочу, чтобы ты согласился примерить эти вещи. — Она подвела Михаэля к шифоньеру. — Раздевайся. Казенная одежда отдает, да что там отдает, от нее просто разит бедой. Если бы под этим серым халатом не скрывалось твое великолепно накачанное тело, я бы сказала, что твой халат пахнет нищетой. Только не обижайся. Это суровая правда жизни. Снимай эти тряпки и надень другие.

— Ой, какая прелесть! — оглядела Михаэля в новом одеянии.

— Мне кажется, брюки чуть великоваты.

— Ненавижу, когда ткань плотно обтягивает ягодицы у мужчин. Такие брюки носят только педерасты. Кстати, как на немецком будет педераст?

— Швуль.

— Как гадко. Хотя тут уж не до благозвучия. Ну-ка повернись. Туфли не жмут? Итальянские, между прочим, и ни разу не надеванные. — Захлопала в ладоши. — Браво! Брависсимо! Ну, самец! Вылитый жиголо. Только другим напрокат я тебя не отдам. И не надейся.

— Ну-ка примерь вот это элегантное кожаное пальто. Муж из Югославии привез. Супермодным будешь. С меховой подбивкой. Жарко станет — отстегнешь. Все на замках. Хотела тебе его дубленочку презентовать, но нахожу цвет слишком ярким — больше красного, чем бежевого. А как тебе свитерок? Великолепно! Видишь, как чудно сочетается зеленая нитка по вырезу и на ромбиках с твоими синими глазами.

Михаэль надел кожаное пальто, по-немецки основательно всадив в рукав до упора правую руку, а потом с не меньшим старанием левую; встряхнул плечами, поднял локти на уровень груди, свел их — убедился, что не тянет в подмышках, подошел к зеркалу, и последнее недостающее звено в цепи его воспоминаний, точно ключ в паз замка, вошло в сознание. Слово «красный», произнесенное Матильдой, высветило в памяти потертый на карманах красный рюкзак. Он вспомнил, как он мешал ему удобно усесться на заднем сиденье такси, и, кроме того, он вдруг точно воспроизвел в памяти ощущения от прикосновения колена девушки.

Только что услышанное слово «элегантное» нарисовало последнюю недостающую деталь образа — элегантные очки с простыми стеклами вместо линз. Сероватую зелень ее глаз он тоже вспомнил, глядя на зеленые ромбики свитера. Вспомнил все до мельчайших подробностей, и лицо его ожесточилось.

Зазвонил телефон. И по мере того, как Матильда слушала, с ее лицом тоже происходила метаморфоза. Оно становилось тревожным.

— Кто звонил?

Матильда молчала.

— Что-то случилось?

— Подожди, милый, я думаю.

— Кто звонил?

— Звонил профессор Минкин. Ему только что доложил негодяй Бетховен, что санитар Хидякин при смерти. У него закрытая травма живота, разрыв селезенки. В общем, вы перестарались.

— На проходной не пропустят человека в больничном халате?

— Ни за что не пропустят.

— А в гражданской одежде? В этом пальто, например?

— Пропустят, но куда ты пойдешь без документов и без денег?

— Я пойду на красный свет.

— Не поняла.

— Зато я все понял. В России, чтобы не пропасть и чего-нибудь добиться, нужно уметь переходить дорогу на красный свет. А немцы по поводу моей ситуации сказали бы очень подходящую пословицу с совершенно определенной рекомендацией: Geld verloren — nichts verloren — «Деньги потерял — ничего не потерял», Zeit verloren — viel verloren, — «Время потерял — много потерял», Mut verloren — alles verloren. — «Мужество потерял — все потерял».

Матильда порылась в сумочке и протянула ему бумажник.

— Возьми.

— Я верну. — Он взял деньги.

— Не надо. Деньги — дерьмо. Я буду ждать не деньги, а тебя. Ты не потерял мою визитку? Там адрес и телефон.

— Хорошо, что напомнила, там на обратной стороне князь Мышкин несколько адресов написал. — Он достал из халата визитку и положил в карман брюк.

Прижалась к нему, поцеловала и перекрестила.

— Господи! Ну почему мне так не везет?

— Что ты скажешь моему сопровождающему? Он ждет в коридоре.

— Скажу, что мой сексуально одаренный пациент убежал от меня голеньким на мороз.

— У тебя могут быть из-за меня неприятности?

— Обязательно будут, но уже придумала, как их избежать. Тебе по всем медицинским показаниям просто необходим электросон. Кабинет электросна — рядом через коридор. Больного укладывают на кушетку, надевают на глаза импульсные очки, и он засыпает. Процедура длительная. Твой охранник сам закемарит на стуле в коридоре. А сейчас разденься. Пройдешь в больничном халате мимо цербера и усыпишь его бдительность. Я занесу тебе вещи вот в этом целлофановом пакете и даже закрою тебя снаружи на ключ, чтобы сопровождающий видел. Через полчаса открою и подниму тревогу из-за побега пациента с амнезией.

Прошли в кабинет. Снял халат. Присел на кушетку. Она подала ему плавки и брюки. Взял за руку, притянул к себе. Уткнулся лицом в живот. Положил руки на голени сзади и медленно провел ладонями вверх по бедру — под подол. Запрокинул голову, посмотрел вопросительно.

Отстранилась. Покачала головой.

— Нет, мой золотой, нет, мой желанный. Сейчас не могу.

— Но почему?

— Потому что над тобой нависла угроза, а когда мой возлюбленный в опасности, я чувствую себя уже не любовницей, а матерью. Так устроены русские бабы. Не обижайся. Беги. И запомни, пожалуйста, если на моем кухонном окне занавески не задернуты, значит, я тебя жду.

Открыл окно. Осмотрелся. Махнул ей рукой и выпрыгнул на заснеженный тротуар.

Часть вторая

В каждом или почти каждом большом российском городе отдаленным, часто криминогенным районам придумывают незамысловатые названия, типа Шанхай или Камчатка.

В Омске, например, имеется район Порт-Артур.

Туда и направлялся Михаэль на поезде «Москва — Владивосток», неспешно прокручивая в уме детали последнего разговора с князем Мышкиным.