Если нам судьба… - Лукина Лилия. Страница 55

Камера в руках Власова дрогнула и опустилась.

— Кто эта женщина?.. — потрясенно спросил он.

— Лидия Сергеевна. Она…

Но тут зазвонил мой сотовый, и я отошла немного в сторону, чтобы спокойно поговорить.

— Елена Васильевна, это Ирина Валентиновна. Она только что вышла из номера в костюме и с сумочкой, видимо, в город.

Я вернулась к Власову.

— Александр Павлович, я вас ненадолго покину. Заняться вам пока есть чем, вот и занимайтесь. А я приеду, как только освобожусь. Если они, — я кивнула на малышей, — к тому времени уедут, то ждите меня в кафе около входа. Я увижу, что их машин на стоянке нет, и буду знать, что вы там.

— Да-да, — ответил Власов, не глядя в мою сторону, он был целиком поглощен съемкой детей. Он меня, кажется, даже не услышал или услышал, но не понял.

А я поехала в «Приют странника», где на кресле в холле, все так же небрежно развалясь, сидел смуглый красавец, поднялась к Ирине Валентиновне и молча, вопросительно кивнула ей, не передумали, мол. В ответ она также молча взяла ключи, и мы вошли в номер.

Осторожно осматривая Катькины вещи, я, как ни старалась, не могла найти в них ничего подозрительного. Честно говоря, я искала флакончик с травкой «от скорби душевной», как называла ее баба Дуся — было у меня опасение, что она ее опять может в ход пустить при неблагоприятном для нее развитии событий, но не нашла. Может быть, она его с собой в сумочке носит? Надо проверить. А вот непонятный запах в ее сумке, слабый такой, меня очень смущал. Я сначала даже и не поняла, что это. Зато стоявшая рядом со мной Ирина Валентиновна несколько раз потянула носом и удивилась:

— Кожей пахнет. Уж этот-то запах я ни с чем не спутаю, нанюхалась за свою жизнь, — и объяснила мне: — Муж ведь у меня военный в отставке.

Действительно, кожей, но в сумке никаких кожаных вещей не было, и я открыла шкаф — там висел костюм, в юбке которого был кожаный ремешок. «Наверное, от него», — тодумала я.

Раздосадованная, я вышла из номера и потихоньку от Ирины Валентиновны достала из-под подоконника приемник, чтобы послушать запись. Катька звонила только один раз: в справочную железнодорожного вокзала, чтобы узнать, не опаздывает ли поезд «Москва-Баратов». А это ей зачем, что она еще замышляет?

Вернув приемник на место, я спустилась в холл и подошла к цыгану узнать последние новости и, услышав их, призадумалась.

Оказывается, Катька ездила на вокзал к приходу поезда «Москва — Баратов», где получила от проводника спального вагона какую-то коробку.

— Расскажите-ка мне все подробно, — попросила я.

Не знаю, каким образом, но они получили всю возможную информацию.

Вчера вечером в Москве Катька приехала к отходу этого поезда и попросила проводника отвезти в Баратов пластиковый пакет, внутри которого лежала завернутая в бумагу и заклеенная скотчем коробка. Тогда проводник подумал, что это были конфеты, потому что и по форме, и по весу похоже. Причем она записала его график и попросила привезти коробку обратно в Москву, если в Баратове ее почему-то не заберут. Она также записала его адрес на тот случай, чтобы человек, который должен взять в Баратове на вокзале посылку, если вдруг опоздает, смог приехать к проводнику домой. Увидев ее на перроне, проводник сильно удивился: зачем же было с поездом отправлять? А она ему объяснила, что в коробке лекарство для больной матери, которое должна была ее сестра забрать. Но матери внезапно хуже стало, вот она и вылетела в Баратов первым рейсом и пришла за лекарством сама.

— Только вряд ли это лекарство было, — сказал цыган. — Она на вокзале в туалет вошла, а вышла уже без пакета и коробки. Наши женщины проследили — она их в кабинке в мусорную корзину выбросила. А сумочка у нее маленькая, туда она все из коробки переложить не смогла бы, — и он вопросительно посмотрел на меня.

— А где она сейчас? — Ох, и не люблю я состояние, когда чего-то не понимаю.

— Судя по времени, уже должна к гостинице подходить, а что?

— Как бы ее сумочку проверить? А? — я посмотрела на цыгана. — Нет ли там флакона какого-нибудь? Или еще чего-нибудь интересного?

— Почему же не проверить? — усмехнулся он. — Можно.

Он вышел из отеля, завернул буквально на одну минуту за угол и, вернувшись, кивнул мне — мол, все в порядке.

Очень скоро я имела возможность увидеть целое представление, жаль, что продолжалось оно недолго. Катька приближалась к дверям отеля. На ней был уже не тот костюм, в котором она прилетела, а другой: юбка до середины колена и мешковатый пиджак, под которым ее фигуру — единственное, что было в ней сейчас привлекательного — было невозможно разглядеть. Ее тут же обступила со всех сторон живописная толпа цыганок с детьми. Одни уговаривали ее дать ручку, чтобы они ей погадали, другие просили дать денежку на хлебушек для голодного ребенка, дети дергали ее за юбку. Я получила несказанное удовольствие, глядя, как она растерялась, пытаясь выбраться из этой толпы. Вышедший из дверей охранник разогнал цыганок и завел Катьку в холл. Она явно старалась не привлекать к себе внимание, поэтому не стала ждать лифта, а быстро прошла к лестнице и взбежала наверх.

Цыган вышел, а когда вернулся, то пожал плечами.

— В сумочке у нее нет ни флакона, ни чего-то такого, что она могла бы достать из коробки и туда положить, — сказал он.

Что за ерунда, думала я по дороге в парк? Ладно, флакон она, в конце концов, могла и в Москве оставить, но что это за странная посылка, которую она сама себе отправила? И куда она ее дела? Не нравится мне все это, очень не нравится.

Матвеевские машины все еще были на стоянке. Значит, и Власов был где-то здесь, что-то не верилось мне, что его теперь можно будет так просто оторвать от малышни.

Я нашла его на скамейке на берегу пруда, где он сидел, красный от негодования, и что-то бурчал себе под нос.

— Что случилось, Александр Павлович? Чем вы так недовольны? Внуки не понравились?

— Ну, что вы, Леночка, — прежним, доскандальным голосом сказал Власов. — Сами подумайте, как же они могут не понравиться? Я тут другим возмущаюсь, — и он кивнул на пруд. — Вы только посмотрите на эту воду, это же болото какое-то, и по виду, и по консистенции. А на лодки посмотрите, они же на воде из последних сил держатся. Как можно было разрешить детям на них кататься? Утонуть они, конечно, не утонут, я тут слежу, да и дармоеды эти, — он имел в виду охранников, — тоже на что-нибудь сгодятся. Но если они этой воды наглотаются, то заболеют, обязательно заболеют! А вы знаете, как опасны кишечные инфекции в детском возрасте? — и он озабоченно и серьезно посмотрел на меня. — И вообще, — негодовал он, — она их ужасно балует, просто ни в чем отказать им не может, а они этим, сорванцы, пользуются. Они уже и «Кока-колу» пили, и гамбургеры ели, и эту картошку жареную ужасную, а это же сплошные канцерогены.

— Александр Павлович, но ведь это она их бабушка, ей, я думаю, виднее, как со своими внуками обращаться, — сказала я, а сама внимательно следила за его реакцией, не раскаивается ли он, что предпочел Катьку своим детям.

Видимо, мои слова упали на благодатную почву, потому что сидел он, о чем-то тяжело задумавшись, и неотрывно смотрел на воду.

Тем временем детей достали из причаливших лодок, они подбежали к Лидии Сергеевне и облепили ее со всех сторон.

— Бабуля, — на разные голоса кричали они, задирая к ней головы. — Попроси дядю Павлика, чтобы он нам завтра разрешил на яхте покататься. Он сказал, что если мы будем хорошо себя вести, то он разрешит. Мы ведь хорошо себя ведем, правда? А то на лодках неинтересно, они какие-то маленькие…

— Хорошо, котята. Завтра утром мы поедем в цирк, — тут запрыгала не только Милочка, но и остальные малыши, а визжали они все поголовно, — потому что он последний день работает, а после обеда, если будет хорошая погода, то вы покатаетесь на яхте. А теперь поехали домой, но если вы будете плохо кушать, то все отменяется. Ясно?

— Ясно, — хором ответила малышня, и они все двинулись к воротам.