Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей - Винарский Максим. Страница 75

Эта книга тоже своеобразное воплощение уробороса, его современный подвид. Мы совершили долгое путешествие во времени, длившееся 140 лет, и вернулись в свою эпоху. В этой, последней, главе снова обратимся к вопросам, поставленным в самом начале. Кем является Дарвин сегодня? Какое значение он и его теория имеют для современного человечества? В чем причина неумирающего интереса к британскому ученому, ушедшему в вечность 14 десятилетий тому назад? Почему «Происхождение видов» до сих пор фигурирует в списках интеллектуальных бестселлеров? (По весьма приблизительным оценкам, в середине 2000-х гг. в мире ежегодно продавалось 75 000–100 000 экземпляров «Происхождения», а в наши дни к этому надо добавить бессчетные копии электронных изданий {476}.)

Рис. 11.1. Уроборос в представлении художника XVII в. Из алхимического трактата Михаэля Майера «Убегающая Аталанта, или Новые эмблемы тайн природы» (Atalanta Fugiens, 1617 г.)

Польский культуролог Доминика Орамус, написавшая книгу о влиянии Чарльза Дарвина на массовую культуру, объясняет феномен его немеркнущей популярности тем, что в сознании современного человека Дарвин занял место, некогда принадлежавшее библейскому Моисею {477}. Моисей – легендарный автор первых пяти книг Ветхого Завета, в которых содержится рассказ о сотворении мира и человека, а также о начальной истории людского рода. Творцом «базового мифа» цивилизации ХХ столетия, мифа об эволюции, нашего «универсального ключа к природе, нашей теории всего», стал Дарвин {478}. Сегодня мало кто из образованных людей способен поверить в буквальный смысл начальных книг Библии, насыщенных невероятными событиями и красочной ближневосточной мифологией. Но потребность в знании первоначал не исчезла и в наш скептичный век. Это те же самые «предельные» вопросы, которыми во все времена задавались мудрецы и пророки: каковы происхождение Вселенной, Земли и человека, их будущая судьба, предназначение (если оно есть, конечно), причины зла и страданий в мире? Сегодня за ответами на них мы привычно обращаемся к точному научному знанию. Но почему именно Дарвин, не Ньютон или Эйнштейн, стал современным Моисеем? Дело в том, что английский натуралист не просто создал первую по-настоящему убедительную научную теорию, объясняющую процесс эволюции. Он сделал много больше. Своими трудами он открыл дорогу принципиально новой картине мира, рассматривающей Вселенную как чрезвычайно сложное, фантастически огромное (хотя и не бесконечное) целое, развившееся из очень простого первичного состояния и продолжающее развиваться до сих пор. Эволюция Земли, жизни на ней человека разумного – это всего лишь мельчайшие элементы грандиозной мозаики, имя которой – глобальный эволюционизм.

Науке понадобились тысячелетия, чтобы достичь понимания этого. Природа эволюционирует медленно. Никакой человеческой жизни не хватит, чтобы заметить происходящие в ней изменения. Восприятие мира как развивающегося целого требует от ученых не только наличия сложной исследовательской техники, позволяющей заглядывать далеко в прошлое, но и особой «настройки» мышления, способности находить в минувшем ростки того, что стало нашей сегодняшней реальностью.

Теперь мы знаем, насколько был прав древнегреческий философ Гераклит Эфесский (он же Гераклит Темный, прозванный так за краткость и неочевидный смысл своих изречений), твердивший: Πάντα ῥεῖ, πάντα ῥεῖ! Все в этом мире непрерывно течет, все преобразуется, и в одну реку нельзя войти дважды, потому что и река уже другая, и человек, входящий в нее второй раз, тоже немного изменился. То, что для современников Гераклита было лишь «прозрением» мудреца, в науке наших дней стало одним из важнейших принципов познания.

Вселенная, в которой мы обитаем, лишена постоянства. Ее можно считать стабильной только в относительно малых масштабах времени. Но, начав исследовать изменения, протекающие за миллионы и миллиарды лет, мы увидим картину беспокойного и непредсказуемого космоса, в котором вечно возникает что-то новое. Если это кажется вам не просто само собой разумеющимся, а прямо-таки тривиальным, благодарите в первую очередь мистера Чарльза Роберта Дарвина, эсквайра, родившегося 12 февраля 1809 г. и окончившего земное существование 19 апреля 1882 г. Уходя в вечность, он оставил мир после себя другим.

Было бы неверно считать Дарвина пионером в деле создания эволюционной картины мира. Воистину, он стоял на плечах гигантов! Если не брать в расчет Гераклита и других античных философов, больше «прозревавших» и «изрекавших», чем доказывавших, мысль о развитии природы впервые четко оформилась во второй половине XVIII в. Первый шаг в этом направлении был сделан исследователями космоса. Великий немецкий философ Иммануил Кант и не менее великий французский математик и астроном Пьер-Симон Лаплас, работая независимо друг от друга и с интервалом в несколько десятилетий, создали то, что сегодня мы знаем как космогоническую гипотезу Канта – Лапласа. Это первая научная попытка представить происхождение Солнечной системы результатом не одномоментного чудесного сотворения, а длительного процесса развития небесных тел из первобытного хаотического состояния (газовой или пылевой туманности), протекавшего в соответствии с законами механики {479}. В те же самые годы другой выдающийся француз, Жорж-Луи Бюффон, попробовал путем эксперимента определить возраст Земли и вывел, что он составляет около 75 000 лет. Хотя опыты Бюффона по стандартам нынешней геологии крайне наивны, а полученный им возраст приблизительно в 60 000 раз меньше истинного, это был важный шаг вперед на пути научного познания истины о природе {480}. Пути от Моисея к Дарвину.

Подлинным основателем глобального эволюционизма Дарвина следует считать потому, что он нанес удар в самый нерв, в солнечное сплетение уютной уверенности человека в своей богоизбранности, в своем «особом» положении в статичной и сотворенной в готовом виде Вселенной. Предложив и обосновав новое решение проблемы происхождения биологических видов, включая человека, Дарвин поставил вопрос об эволюции с невиданной до него остротой. Вслед за философами Юмом и Контом он отвергал все ссылки на чудеса и божественное вмешательство просто потому, что «нам ничего не известно о Божественной воле, как она действует и является она постоянной или, подобно воле человеческой, изменчивой» {481}. Шумный и быстрый успех дарвинизма преобразовал не только биологию; под его влиянием эволюционный подход к изучаемым явлениям стал господствовать во всех естественных науках. За ними подтянулись и гуманитарные дисциплины. Заговорили об эволюции языков, культур, обществ, даже церковных догматов. Этому не могли помешать ни объективные ошибки Дарвина, проистекавшие из незнания многого (например, механизмов наследственности), ни сомнительная репутация двух побочных детей его теории – социал-дарвинизма и евгеники. Даже те ученые, что на дух не переносили концепцию естественного отбора, уже не могли отрицать сам факт эволюции живых организмов.

Хотя биологи до сих пор не выяснили все детали этого процесса и ведут о них между собой жаркие дискуссии, сам принцип эволюционизма прочно вошел в сознание ученых и в создаваемую ими картину мира. Нет серьезных оснований ожидать, что в будущем явится какой-нибудь «анти-Дарвин» и неопровержимо докажет, что эволюция – не более чем жалкое заблуждение (на что до сих пор надеются приверженцы библейского фундаментализма). Похоже, с этим примирились и здравомыслящие богословы, которым с каждым десятилетием, минувшим после публикации «Происхождения видов», становилось все труднее отрицать эволюцию, как бы она ни противоречила традиционным религиозным взглядам.