Сообразительный мистер Ридер. Воскрешение отца Брауна (сборник) - Честертон Гилберт Кийт. Страница 54

Через тонкую щель едва приоткрытой двери в конце прохода пробивался дневной свет. Священник очень хорошо чувствовал все природное, и какой-то неестественный блеск этой белой линии подсказал ему, что происходит снаружи. Это было именно то, что он предсказал, приближаясь к дому. Изумив хозяина, он пробежал мимо него по коридорчику и распахнул дверь навстречу тому, что сверкало и слепило. Через щель он разглядел не только тоскливую бледность дневного света, но и яркий блеск снега. Все вокруг было покрыто той сияющей белизной, которая кажется одновременно убеленной сединами и новорожденной, первозданной и невинной.

– Вот настоящая белая магия! – жизнерадостно воскликнул отец Браун, а потом, повернувшись лицом в коридор, пробормотал: – И серебряная, надо полагать, тоже, – поскольку увидел он, что белоснежное блистание очистило старое серебро дубового буфета и зажгло развешенные на ней стальные клинки. Лицо задумавшегося Эйлмера оставалось в тени, но над косматой головой его как будто заполыхал серебряный ореол, когда он повернулся с причудливым пистолем в руках.

– Знаете, почему я выбрал этот старинный мушкетон? – спросил он. – Потому что его можно зарядить вот такой пулей.

Из буфета он взял маленькую серебряную ложечку и с трудом отломал от ручки фигурку апостола.

– Вернемся в комнату, – позвал он.

– Вам не приходилось читать о смерти Данди? [45] – поинтересовался он, когда они снова заняли свои места. Похоже, раздражение, охватившее его при виде нетерпеливости священника, уже улетучилось. – Того самого, Грэма Клаверхауса, который преследовал ковенантеров [46]? Его черному коню были не страшны никакие пропасти. Вам известно, что убить его смогла только серебряная пуля, потому что он продал душу дьяволу? С вами легко разговаривать – вы достаточно много знаете, чтобы верить в дьявола.

– О да, – ответил отец Браун. – Я верю в дьявола. Но я не верю в рассказы о смерти Клаверхауса. Я имею в виду те небылицы, которые сочинили о нем и о его чудовищном коне ковенантеры. Джон Грэм был обычным полководцем, жившим в семнадцатом веке. Разве что немного талантливее остальных. Если он преследовал кого-то, то лишь потому что был военным, драгуном, а не драконом. Мои познания говорят мне, что душу дьяволу продают не те, кто размахивает саблей. Те дьяволопоклонники, которых знаю я, – люди совсем другого сорта. Чтобы не называть громких имен, упомяну о человеке, жившем во времена Данди. Вы слыхали о Далримпле, графе Стэр? [47]

– Нет, – угрюмо отозвался Эйлмер.

– Но вам известно то, что он сделал, – сказал отец Браун. – А деяния его были намного хуже всего того, чем знаменит Данди, хотя забвение и избавило его имя от бесчестья. Это тот человек, по велению которого произошла резня в Гленко [48]. Он был высокообразованным государственным деятелем и блестящим адвокатом, с серьезными и либеральными взглядами на политику и искусство управления государством. Спокойный человек с ухоженным и очень умным лицом. Вот такие люди и служат дьяволу.

Эйлмер весь загорелся, подался вперед.

– Черт возьми, конечно же, вы правы! – воскликнул он. – Ухоженное и умное лицо! Именно так и выглядит Джон Стрейк. – Потом он встал и какое-то время пристально всматривался в священника. – Подождите немного, – сказал он. – Сейчас я вам кое-что покажу.

Он снова прошел через стеклянную дверь, но на этот раз закрыл ее за собой. «Направился в спальню или к буфету», – решил отец Браун. Священник ждал какое-то время, глядя на пятно красного света, отраженное на ковер стеклом на двери. Один раз ему показалось, что пятно разгорелось ярче, но потом оно снова медленно потухло, словно солнце, показавшееся на миг между темными тучами. Ничто не двигалось в комнате, кроме водных созданий, плавающих из стороны в сторону в темном зеленоватом аквариуме. Отец Браун размышлял.

Спустя одну-две минуты он встал, тихонько подошел к телефону в алькове, и позвонил в управление своему другу доктору Бойну.

– Я по поводу Эйлмера и его дела, – негромко произнес он. – Довольно странная история, но, мне кажется, тут действительно что-то есть. На вашем месте я бы прямо сейчас прислал сюда людей. Человек пять-шесть, я думаю, хватит, чтобы окружить дом. Если что-то и в самом деле случится, это будет какой-нибудь фокус с исчезновением.

Потом он вернулся на свое место, снова сел и уткнулся взглядом в красный отсвет на ковре, который опять на миг вспыхнул кровавым отсветом и погас. Что-то в этом рассеянном отблеске заставило его разум устремиться к пограничным областям мысли, он подумал о первом белом луче солнца, за которым следует рождение цвета, о той тайне, которая то приоткрывается, то снова закрывается, подобно двери или окну.

И вдруг из-за закрытой двери раздался нечеловеческий вопль, и почти сразу – выстрел. Прежде чем затихло эхо выстрела, дверь с красным витражом отлетела в сторону и в комнату шагнул хозяин дома. Один рукав его халата был наполовину оторван и свешивался с плеча, в руке его дымился пистолет. Казалось, его всего трясло, но не только от страха – мужчина хохотал, словно обезумев.

– Слава белой магии! – вскричал он. – Слава серебряной пуле! На этот раз исчадие ада ошиблось в расчетах, братья наконец отомщены!

Он рухнул на стул, пистолет выскользнул из его руки и упал на ковер. Отец Браун бросился к застекленной двери и выбежал в коридор. Он схватился за ручку двери в спальню, собираясь войти, но вдруг на секунду замер, точно рассматривая что-то, а потом побежал дальше, к двери на улицу, и распахнул ее.

На снегу, совсем недавно таком чистом, чернело большое пятно. С первого взгляда могло показаться, что это гигантская летучая мышь, но еще одного взгляда хватило, чтобы понять, что это все-таки лежащий ничком человек. Голова его была скрыта под черной широкополой шляпой, придававшей фигуре какой-то латиноамериканский вид. Два широких рукава очень просторного плаща, которые, возможно, случайно раскинулись полностью, на всю ширину, напоминали черные крылья. Обе руки были скрыты, хотя отцу Брауну показалось, что положение одной из них он мог определить. Рядом с ней, почти под рукавом, он заметил и блеск какого-то металлического оружия. Впрочем, вся эта фигура чем-то странно напоминала упрощенное геральдическое изображение черного орла на белом поле. Когда отец Браун приблизился к лежащему, обошел его кругом и приподнял шляпу, он действительно увидел лицо, как описал его хозяин дома, ухоженное и умное. Даже надменное и суровое. Лицо Джона Стрейка.

– Разрази меня гром, – тихонько произнес отец Браун. – И в самом деле, похоже на гигантского вампира, рухнувшего, как подстреленная птица.

– Как по-другому он мог сюда попасть? – раздался голос со стороны двери, и священник, подняв глаза, увидел стоящего в дверном проеме Эйлмера.

– Может, он просто подошел? – уклончиво предположил отец Браун.

Эйлмер поднял руку и широким жестом обвел белую ширь.

– Посмотрите на снег, – произнес он глухим, дрожащим от волнения голосом. – Разве вы не видите, что он незапятнан? Он чист, как белая магия, как вы сами сказали. Лишь одно грязное черное пятно на мили вокруг. Никаких следов, кроме нескольких моих и ваших отпечатков. Никто не подходил к дому ниоткуда.

Потом он пытливо посмотрел на маленького священника и добавил:

– Я скажу вам еще кое-что. Этот плащ помогал ему летать, но мешал ходить. Он слишком длинный, а Стрейк был не очень высоким человеком, поэтому он бы тянулся за ним, как королевская мантия. Если хотите, растяните его. Вы увидите.

– Что между вами произошло? – строгим голосом спросил отец Браун.

– Все случилось слишком быстро, чтобы описать, – ответил Эйлмер. – Я вышел за дверь и уже повернулся, чтобы зайти обратно, как вдруг вокруг меня закружил ветер, будто я попал в самую середину вихря. Каким-то образом мне удалось вывернуться, и я наугад выстрелил. А потом я увидел то, что сейчас видите вы. Только в душе я не сомневаюсь, что вы бы этого не увидели, если бы мой пистолет не был заряжен серебром. Здесь на снегу лежала бы совсем другая фигура.