Подменыш - Донохью Кит. Страница 45

— Генри, слышишь? — спросила испуганно Тесс. Ее глаза заметались, и она принялась оглядываться по сторонам. Кто-то шел к нам, ломая кусты. Мы побежали. Тесс оглянулась на ходу, вскрикнула, сжала мой локоть и остановилась. А потом повернула меня лицом к нашим преследователям. Это были три коровы. Две пестрые и одна белая. Глядя на нас, они равнодушно жевали свою жвачку.

Промокшие насквозь, мы наконец вышли на дорогу, и тут же рядом с нами остановился фермерский грузовичок. Мужчина за рулем показал большим пальцем на кузов. Тесс спросила его: «Хеб?» Мужчина кивнул, и мы залезли наверх. В течение следующих двадцати минут мы тряслись, восседая на куче картошки. Я не сводил глаз с удалявшегося леса, уверенный в том, что за нами следят.

Хеб напоминал цветущий весенний сад. Дома и магазины были окрашены в светлые пастельные тона, а старые здания — в белый, желтый, бежевый и меднозеленый цвета. Город выглядел так, будто он совсем не изменился за последние несколько сотен лет, но моя память не проснулась, я ничего не узнавал. Черный седан с красной сиреной припарковался перед ратушей, и, чтобы избежать встречи с полицией, мы пошли в противоположном направлении, надеясь встретить кого-нибудь, кто понял бы наш корявый немецкий.

Мы стороной обошли розовое здание отеля Hvezda, испугавшись сурового полицейского, который стоял снаружи и смотрел на нас целых тридцать секунд, прошлись по центральной городской площади с фонтаном, украшенным фигурой дикаря с золотой дубинкой в руке, и остановили свой выбор на безымянном ветхом отельчике на берегу реки. Я надеялся, что вид городских достопримечательностей всколыхнет мои воспоминания, но этого не произошло. Что, если я ошибся и никогда раньше здесь не жил?

В темном прокуренном баре мы поужинали сосисками с картошкой и выпили бутылку вина. Нам удалось договориться с хозяином об оплате долларами. Ночь мы провели в крохотной комнате под лестницей, в которой помещалась только одна кровать и умывальник. Мы завалились на постель не раздеваясь, прямо в сапогах и куртках, слишком усталые и взволнованные, чтобы раздеться. Так мы лежали в темноте, и тишину нарушало только наше дыхание да бешеное биение сердец.

— Что мы здесь делаем? — наконец спросила она.

Я сел на край кровати и начал раздеваться. Я прежний легко разглядел бы ее даже в полной темноте, но в этой жизни пришлось напрячь воображение.

— Разве это не прикольно? Этот город был когда-то немецким, до этого входил в состав Богемии, а теперь стал частью Чехословакии…

Она сбросила тяжелые башмаки, выскользнула из одежды… Я забрался к ней под шерстяное одеяло в грубом пододеяльнике. Она прижалась ко мне и засунула свои ледяные ступни между моих ног.

— Мне страшно. Вдруг сейчас в дверь постучат агенты тайной полиции?

— Не волнуйся, детка, — скопировал я Джеймса Бонда. — У меня есть разрешение на убийство.

Я лег на нее, и мы занялись тем, чем обычно занимаются шпионы по ночам.

На следующее утро, проснувшись довольно поздно, мы поспешили на службу в собор Святого Николая, самый старый храм Хеба. Рядом с алтарем сидело несколько пожилых женщин, в сложенных перед собой руках они держали четки. В разных концах собора устроилось несколько семей, настороженных и испуганных, как овцы. У входа двое мужчин в темных костюмах внимательно наблюдали за всеми. Чтобы не вызывать подозрений, я попытался подпевать церковному хору, но так как не знал ни слов, ни мелодии, то просто открывал рот. Зато орган там оказался великолепный. Его звуки текли сверху, как вода по камням.

Когда служба закончилась, прихожане стали выходить из собора, некоторые останавливались, чтобы перекинуться парой слов со стоявшим у выхода старым священником. Светловолосая девочка-подросток подошла к своей сестре-близняшке, показала на нас, потом прошептала ей что-то на ухо, и они, взявшись за руки, выбежали из церкви. Мы с Тесс немного задержались, рассматривая статуи святого Николая и Девы Марии, установленные у входа, и оказались последними, кто выходил из здания. Когда Тесс протянула священнику руку для прощания, он крепко сжал ее и произнес по-английски:

— Спасибо, что зашли, — потом старик посмотрел на меня очень странным взглядом, и мне показалось, что он все про меня знает. — Благослови тебя Бог, сын мой.

Тесс удивленно улыбнулась и спросила:

— Как вы догадались, что мы американцы?

Он все еще держал ее руку в своей.

— Я пять лет жил в Америке. Служил в соборе Святого Людовика в Новом Орлеане. Отец Карел Глинка. Вы приехали на фестиваль?

— Какой фестиваль? — опять удивилась Тесс.

— Prazske Jaro. Весенний международный музыкальный фестиваль в Праге.

— О, нет. Мы ничего об этом не знаем, — она понизила голос до конфиденциального шепота: — Мы нелегально перешли границу.

Глинка рассмеялся, приняв ее слова за шутку, а она, быстро сменив тему разговора, принялась расспрашивать его о жизни в Америке. Пока они разговаривали и смеялись, я отошел в сторону и закурил. Две белокурые девочки-близняшки возвращались в компании ребятни. На церковный двор они заходить не стали, а выстроились в ряд, как птицы на проводе, за низкой оградой прямо перед собором. Я видел с дюжину русых головок и слышал, как они говорят о чем-то по-чешски, все время повторяя одну и то же словосочетание: podvrzene dite [51]. Тесс все еще разговаривала с отцом Глинкой, потому я сбежал со ступенек и направился прямиком к детям, но те, заметив мой демарш, кинулись в разные стороны, как стайка голубей. Они прилетели снова, когда я показал им спину, и опять с визгом разбежались, когда оглянулся. Снова выйдя за ворота, я обнаружил, что одна девочка не убежала, а осталась стоять, прижавшись к стене. Я заговорил с ней по-немецки, попросив не бояться меня, а потом спросил:

— Почему все убегают от меня и визжат?

— Она сказала нам, что видела в церкви черта.

— Но я не черт, ты же видишь… Я просто американец.

— Она сказала, что ты из леса. Эльф.

Дэйствительно, лес почти вплотную подступал к этому городку.

— Эльфов не существует. Это все сказки.

Девочка долго смотрела на меня, а потом ответила:

— Я не верю тебе.

И упорхнула к своим подружкам.

Я ошеломленно смотрел ей вслед. Что со мной не так? Как они догадались? Где я допустил ошибку? Но мы зашли слишком далеко, чтобы меня могли испугать какие-то дети.

Подошла Тесс:

— Как насчет индивидуальной туристической программы, детка?

Рядом стоял отец Глинка:

— Фрау Тесс сказала мне, что вы музыкант и композитор. Не хотите ли поиграть на нашем органе?

Мы поднялись наверх, я сел за клавиши, посмотрел на ряды пустых скамей внизу, на позолоченный алтарь, на огромное распятие на стене, подумал, какая же музыка могла бы подойти к этому моменту, и решил сыграть «Колыбельную» Луи Вьерна. Чтобы играть на органе, нужно работать с педалями, а для этого необходимо сильно раскачиваться. Сначала было очень непривычно, но потом я представил, что это просто такой вид танца, и сразу все получилось. Музыка обрушилась на меня, словно горячий лед или чудесный, волшебный снегопад. Отец Глинка и Тесс сидели рядом. По щеке Тесс скатилась слеза.

Когда я закончил, она обняла меня и поцеловала в щеку. Мы спустились вниз, и, когда Тесс отошла, чтобы повнимательнее осмотреть церковь, я рассказал отцу Глинке о цели моего визита.

— Я хочу сделать для нее сюрприз. Составляю ее генеалогическое древо. И единственное потерянное звено — это ее дед, Густав Унгерланд, который родился в Хебе. Скорее всего, об этом есть запись в вашей церковной книге. Если бы я узнал дату его рождения, моя задача была бы завершена.

— С удовольствием приму участие в этом благородном деле. Пороюсь в нашем архиве и, наверное, сумею вам помочь. Приходите завтра. Сыграете для меня на органе еще раз?

— Только, пожалуйста, не говорите жене о моей просьбе. Это сюрприз.