Господин следователь (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 23

Поэтому, изымать посуду и пустую бутылку я не стану, смысла в этом нет, но подробненько занесу это в протокол осмотра помещения.

А хлама-то тут сколько! Какие-то старые тряпки, обрывки газет, солома. Солома-то откуда взялась?

Что там дальше? Около стола — стул и табурет. Стул опрокинут и рядом с ним большое пятно, кажущееся черным. Видимо, кровь стекла вниз, через трещины в половице. Ну, запишу в акте — багровое пятно. Про то, что это кровь мне указывать не положено, я не эксперт, но судья и так догадается, что это кровь. Еще кровавый слег тянется от пятна к двери.Понятно, что на одежде убийцы кровь должна остаться.

— Там вот у дядьки Антипа шандал бронзовый стоял на три свечки. А сейчас не стоит, — подал голос один из понятых.

Пристав уже собирался рыкнуть на мужика, но я благожелательно спросил:

— Откуда знаешь?

— Так это сосед покойного, Андрюха Селезнев, — пояснил пристав, ая спросил:

— Андрей, ты часто у соседа бывал?

— Не часто, но доводилось, — ответил мужик. — Варька — супруга моя, почаще была. Забегала, чтобы помочь чем, иной раз уборку старику делала. Без нее он бы тут грязью зарос. В лавку пару раз бегала, когда дядька Антип заболевал. Он, хоть и чужой, но все равно жалко, живой человек. И ребятишки наши для него бегали. Он, порой, четушку просил купить и пряников, а как они приносили, так половину пряников им и отдавал. Они очень любили в лавку бегать. Дядька Антип все ворчал — дескать, помнит те времена, когда ведро водки семьдесят пять копеек стоило, а четушка-то только полторы.

Датенький понятой, услышав про цены, тихонечко вякнул:

— Если бы сейчас ведро семьдесят пять копеек стоило, я бы из кабака не вылезал.

— Цыц, — рявкнул на него пристав. — Ты, Федор, и так все деньги на кабак спускаешь. А коли бы ведро за семьдесят копеек — ты бы уже от водки сгорел.

Я строго посмотрел на полицейского чина и тот сконфуженно притих.

— Молодцы, что старика в беде не бросили, — похвалил я соседа. — Если еще чего-то не хватает — говори.

— Так лучше Варьку спросить. Она у меня баба дотошная, лучше меня знает.

— Спросим и Варьку, — согласился я. — Но одна память хорошо, а две лучше. Ты на что-то внимание не обратил — супруга твоя заметила. И наоборот. Верно?

Андрей кивнул, а потом опять подал голос:

— Вот тут вот, у дверей, сапоги дядькины стояли. Хорошие сапоги, пусть и не новые. Такие сапоги нынче шесть рублей стоят, не меньше.

— Шесть рублей? — удивился пристав. — Они что, из золота, что ли? Вон, мои стоят три рубля.

— Так ваше благородие, ваши-то сапоги яловые, а у Антипа хромовые были. И не просто хром — а из хромового опойка. И каблук наборный.Дядька говорил, что он за них семь лет назад десять рублев платил. Но он их почти и не носил, яловые таскал. Яловые-то вон они — как стояли, так и стоят. А за хромачами своими он ухаживал — кремом немецким натирал. У двери сапоги стояли, верно, чтобы похвастаться. Только, к нему никто не ходил, кроме нас, перед кем хвастаться-то?

Хромовые сапоги или яловые? Так кой-хрен разница? По мне так — кожаные и кожаные. А тут — богатство, блин.

Но на отдельном листе список пропавших вещей составлю. Шандал — тут все понятно. И сапоги? А как правильно-то? Хромовые из опойка или опоека?

— Ты еще смотри, вспоминай, а я дальше осмотр проводить стану, — сказал я, переставляя свечу на более удобное место.

Ха! Будь это в фильме — следователи-опера бы уже плясали. Недалеко валяется нож — работа грубая, словно бы из обломка косы делали, рукоять деревянная. Орудие убийства. Вот их преступники моего времени старались либо унести или спрятать.

Осторожно подняв нож, показал народу:

— Видали у хозяина такой?

— О, так это мой нож, — заявил Селезнев.

— Твой⁈ — сказали мы в один голос с приставом.

Андрей, поняв, что сморозил что-то не то, торопливо заговорил:

— Я хотел сказать, что нож-то этот я по просьбе дядьки Антипа делал. Ему как раз такой нужен был — лучинку настрогать, щепок нарезать, да мало ли что. У него в хозяйстве только маленький нож был, для хлеба. Он-то в последнее время глазами маялся, да и руки уже плохо слушались. Вот, говорит, Андрюшка, я тебе кусок от горбуши дам, а ты мне нож сделай. Я говорю — чего бы не сделать, только у меня ничего нет — ни напильников никаких, ни пилок, а он мне — я тебе дам, а за работу десять копеек еще накину. Сделал я ему нож, старался, а он мне вместо десяти только пять копеек дал. Сказал — мол, в руки бы тебе насрать за такую работу.

Работа и на самом деле грубая. Но мне бы и так не сделать.

— А он что, знаток металла? — поинтересовался я. — Говоришь — напильник у него есть, пилки.

— Так у него когда-то своя мастерская была. Потом не то разорился, не то продал.

— Вспомнил я этого старика, — сказал вдруг Антон Евлампиевич. — Была у него своя мастерская на старой пристани. Он там и замки ремонтировал, и ключи делал. И всякие такие железноскобяные работы, что на лодках нужны. Я, как в стражу устроился — лет пятнадцать назад это было, палаш свой уронил, так у меня эфес покорежился. Дрянь, а не металл. Так я к Двойнишникову ходил, он все в лучшем виде сделал.

— Мастерской владел? — призадумался я. Может, это какой-то след? Старые счеты? Неоплаченные долги?

— Так мастерская-то закрылась давным-давно. Раньше на ту пристань лодки причаливали, барки, у Двойнишникова всегда заказчики были. А потом новую пристань сделали, на две версты вдоль берега дальше. Там уже другие слесаря, помоложе.

Ну вот, лопнула ниточка. И гипотеза оборвалась.

Ладно, померяем сам клинок. Ну, спасибо доктору — мой измерительный инструмент с собой, пишем, что длина пядь. Вру, чуть поменьше. Но до сердца такое достанет, точно. Ширина — вершок, что соответствует ране на теле. Но про соответствие я писать не имею права, потому что это уже выводы. Описываю, что лезвие в бурых пятнах, липкое. Орудие убийства я с места преступления изымаю — это уже вещдок. Заворачивать придется в один из моих же листов бумаги. Нет бы газетку с собой взять!

Бр-р… Теперь еще руки придется мыть.

— Андрей, а на стене не часы ли висели? — спросил я, показывая на выцветшее пятно, выделявшееся на старых обоях канареечного цвета.

— Точно, часы, — хлопнул себя по лбу Селезнев. — Ходики висели, немецкие. Дядька Антип говорил, что он за них когда-то двадцать рублев отдал! Ох.ть! Какой дурак такие деньги за часы плотит?

[1] Первая судебная фотолаборатория появится в 1891 году при Санкт-Петербургском окружном суде.

[2] Примерно 600 гр.

Глава двенадцатая

Неожиданное предложение

Как хорошо, что я сегодня так плотно позавтракал! Спасибо, дорогая хозяйка за блины со сметаной. Но все равно, когда наступили сумерки, брюхо уже выдавало такие рулады, что посторонние, верно, заслушались. Но нет, эти самые посторонние, сейчас прислушивались к бурчанию в собственных желудках.

Осмотр места происшествия мы провели. Выявили, скажем так, детали быта мещанина Двойнишникова. Жил один, проедая накопления. Соседей он не чурался, но в задушевные разговоры не вступал. Даже чета Селезневых, что была, вроде бы, ближе всех прочих, только и знала, что старик овдовел много лет назад, а есть ли у него дети, внуки — неизвестно. При них к Антипу никто в гости не заходил, да и сам старик никуда не выезжал.

Еще каких-то сведений об убитом заполучить не удалось. Во-первых, жил старик на окраине города, где, в основном, живут новоселы — крестьяне, подавшиеся в город за лучшей жизнью. Даже Селезневы, что на общем фоне кажутся «старожилами», обитают в Череповце всего десять лет. А во-вторых, сегодня, когда народ пьет, выискивать свидетелей, которые что-то видели или слышали — бесполезно. И завтра не выйдет, завтра у нас тоже праздник, а послезавтра, господин пристав отправит городовых, чтобы те походили и поспрошали и тех, кто хоть что-то слышал — скрип колес или лай собак, доставят ко мне.