Обратно на север. Кровавой поступью - Ерохин Антон. Страница 2

Закатное солнце прощальными лучами проблескивало средь стволов редкой рощицы. «Закат моей эпохи», промелькнуло в голове колдуна. Вороны в ожидании пирушки кружили над городом. Призывно каркая, опускались там, где ревущее пламя переходило в тихое тление. Крысы, падальщики и дикие псы – вот новые властелины этого края. И все, что положено на алтарь созидания, сейчас разлетается пеплом.

Весь пройденный путь от придворного книгочея до великого императора, теперь звучал эхом забытой баллады. Усталая улыбка тронула уста Катакара, в памяти радугой проносились воспоминания. Нежный дурман рисовал картину прошлого; юноша с большим талантом и непомерными амбициями, еще неуверенный, переступает с ноги на ногу перед своим господином. Хотя имя этого правителя уже давно было стерто из памяти. – «За все эти годы было стерто слишком много имен. И за это, по воле каких-то богов, мой город был предан огню».

Лицезрея своё истязаемое дитя, Катакара всё больше поглощало чувство отцовского отчаяния. Он уже не мог защитить этот город – город, который был для него любимым ребенком. Колдун долгие годы с трепетом возводил его, не жалея ни средств, ни времени. Последнего у него было в достатке, ведь там, где сейчас догорал его дом, был источник его силы, благодаря которому он смог так долго жить. Пожарища и крики будоражили, пробуждая бесполезный гнев. Бессилие давило на плечи, горечь сожаления опалила горло. Мертвыми истерзанными телами, лежавшими повсюду, строениями, покоящимися в руинах, или горящими столбами подпирающими небо, писались последние строки его истории.

Катакар шумно выдохнул. – Ты слишком высокомерен, но так близорук. Твое упорство и тщеславие достойны уважения, таких высот достиг мальчик – книгочей. Браво, – колдун отвесил поклон. – Я помню те времена, а ты?

Братислан качнул головой, он помнил, хотя это хотелось забыть. Колдун продолжал.

– Первый из сильнейших, первый из богатейших, первый из влиятельнейших. Но …, – он обернулся, выдержал паузу, всматриваясь в самодовольное лицо Братислана, заключил, – Но второй – в остальном.

– Второй?! – взревел маг и вскочил с места. Кресло отлетело. Ударил обеими руками в столешницу, подался вперед, – Второй?!! – На висках синими узорами пульсировали проступившие вены, серые глаза потеряли цвет, впившись в Катакара булавками зрачков. Кожа пошла багровыми пятнами, с каждым новым криком в стороны разлеталась слюна. Маг, словно заговоренный повторять: «Второй, второй!». Братислан схватил стол, с которого веселым перезвоном полетела посуда, а сам столярный шедевр был сброшен вниз.

На лице Катакара продолжало играть дружелюбие, что еще больше разжигало гнев его визави. Братислан широкими размашистыми шагами приблизился к обидчику. Схватил его за грудки и поднял, вся его мощь пылала оттенками безумия:

–Теперь тебе нравится смотреть на меня свысока? – Он тряс колдуна. – Я первый, я! Сейчас ты проникнешься своим ничтожеством, червяк! – и он отшвырнул Катакара.

Полет колдуна был не долгим, гулко ударившись о камни, Катакар несколько раз перевернулся. Быстро встал, безуспешно попытался отряхнуть запачканную одежду.

– Раздавлю тебя, червяк! Сегодня конец всего твоего рода! Я предам этот город огню! Я буду преследовать все твое проклятое племя, пока не сотру в пепел все твое наследие! Где твое могущество, где твоя хваленая сила? Ты просто ничто! Я сотру даже воспоминания о тебе! – Братислан ревел подобно горной реке. Он протянул руки в сторону Катакара. Воздух дрожал как над раскаленным камнем и начал окутывать темного мага.

– Мое могущество в моем наследии, но как я уже говорил, ты не дальновиден, мой друг. И смысла в твоей сегодняшней победе не больше, чем, если бы ты и впрямь раздавил червя. – Катакар закашлялся.

Катакара сдавило исполинским объятием, дыхание стало прерывистым и свистящим. Воздух вокруг густел и тяжелел. Потребовалась уйма усилий, чтобы ненадолго сдержать этот чудовищный натиск. Губы Катакара зашевелились. Из ниоткуда появившийся шепот, набирая силу, оглушающим гулом прокатился по городу. Слова, которые он нес, скрежетом когтей о металл, царапали перепонки, проникая в сознания каждого: «Когда травяное море накроет покрывало черного снега, а гора Нам Ту зазеленеет и зацветёт, распустится огненный цветок, и своим пением Финист возвестит о моем возвращении, и вместе со мной прибудет вся Тьма – вы познаете всю ярость моего милосердия».

Братислан сильнее сжал кулаки. Гром голоса стих так же быстро, как и возник. Тело противника мягкой глиной в руках рассерженного мастера стало терять свои очертания. Кости хрустели и ломались, разрывая плоть, вылезали наружу жемчужными обрубками, Катакар медленно сползал, превращаясь в кровавое месиво. Некогда прекрасное лицо исказила гримаса боли и печали. Стиснутые зубы крошились, превращая улыбку в щербатую изогнутую дугу отвращения. Темно-фиолетовые глаза потускнели и лопнули, разлетаясь кровавой пылью. Великий черный властелин рухнул. Бесформенная груда тряпья, костей и мяса начала оседать, растекаясь лужей крови, внутренностей и их содержимым.

***

– Уделом любого павшего города становиться мольба о пощаде. Умываясь слезами и кровью, взывать о помощи к богам. И проклинать, всех тех, кто пришел с мечом к тебе в дом. Ведь какие бы не были добрые намерения у захватчиков, какие бы не были у них знамена, все всегда кончается именно так. Кровью и отчаянием. – Капрал повернул к себе чумазое мальчишеское лицо, поцеловал по-отцовски в лоб и швырнул голову обратно в кучу.

Капрал Странхо, бешенный пёс его преосвященства, любимец выполняющий особо грязные дела. И в данный момент он пребывал в прекрасном расположении духа, беседуя с отрубленными детскими головами, ожидая команды. Братислану очень помогали две яркие черты этого человека. Первая – Странхо не испытывал каких-либо чувств. Страх, жалость, любовь, ненависть – они были чужды ему, он был истинным лицом веры, карающим мечом инквизиции. Вторая – умение выслеживать. Как бы далеко не был искомый человек, капрал мог его найти.

– Капрал! Сюда! – Прокричал солдат, размахивающий руками в проеме цитадели.

Заклятие безмолвия спало, но женщин что-то заставляло оставаться на местах. Тихий плач и стенания расплывались по залу. Войдя, Странхо оценивающе блуждал взглядом по бездвижно сидевшим пленницам Катакара. Шаря пустым взором, он понял, для чего его пригласили. «Чума! Чума пришел», – за спиной зашептались солдаты. Он развернулся на каблуках, и растянувшись в плотоядной усмешке, одарил шепчущихся солдат глумливым, вызывающим взглядом. Насвистывая веселую мелодию, капрал стал расхаживать меж рядов. Наклоняясь к понравившейся ему девушке, целовал её в щеку, затем, как бы извиняясь, шутливо раскланивался, вальсируя по залу направлялся к следующей. Странхо сменил свист на пение. Слова песни о бесславной жизни и смерти гремели под сводами. Нагнувшись, он заметил углубления в полу, потрогав их пальцем, капрал фыркнул, отер грязь об одежду сидящей рядом женщины.

По залу быстро шагал Братислав. Он выглядел измученным и раздраженным. Солдаты расступились, освобождая проход своему господину. Маг задержался на выходе, медленно кивнул, через плечо взглянув на Странхо. Капрал сдержанно кивнул в ответ, направился вслед уходящему. Выйдя во двор, столкнулся с толпившимися там солдатами. Они бурно обсуждали трофеи, но при появлении «чумы» сразу смолкли. Странхо протяжно засвистел – звук, ударяясь о стены, понесся по улочкам, заглядывая в горящие и разрушенные дома, пробегая по проулкам и таял в тупиках. На свист к цитадели потянулся люди капрала.

Из разбитого проема стаей голодных шакалов по залу расходились солдаты. Поигрывая тяжелой булавой, скалился щербатой пастью Безумный Дью. Пританцовывая, по рядам пробегала изящная Карита, лязг ее ятаганов смехом ударялся о стены. Тяжелая челюсть ходила желваками на каменном лице Бриска, отражаясь в наполированном зеркале топора, лежавшем у него на плече. Скир уселся на корточках, с интересом всматриваясь в слезящиеся глаза красивой критчанки. Его нож скользил по её щеке, догоняя слезу. Лязг стали отозвался предсмертными криками, которые, вылетев из разинутой пасти ворот цитадели, ужасом проносились над головами солдат светлого ордена, заставляя всех умолкнуть. Город наполнялся шепотом страха.