Назад к ЭВМ (СИ) - Наумова Анна. Страница 45

— Поработаем, — решил отец и встал со стула, так же резко, как и в столовой. Эта его манера мне была хорошо знакома. Дома, когда он поднимался, вместе с ним иногда поднимался стол. Мама все время ругалась, а меня это жутко забавляло. Главное — успеть схватить чашку с чаем со стола. Отец просто все время забывал, какой он высокий. Даже в армии ему, единственному в роте, шили форму на заказ. На рост два метра четыре сантиметра просто не нашлось штанов. — Все, мне пора. Мать ждет.

— Тебе в Бибирево?

— А ты откуда знаешь? — недоверчиво уставился на меня папа.

— Да, кажется, ты говорил как-то, — выкрутился я. — Или я что-то перепутал?

— Нет, все верно, в Бибирево, — ответил отец, все так же проницательно глядя на меня. — Мы раньше в коммуналке жили, потом там построили новый район, и нам с родителями квартиру дали. Жили втроем с отцом, но потом он умер. Ладно, не будем о грустном. Пошли.

Папа накинул куртку и двинулся к выходу, пригнув голову, чтобы не задеть фрамугу. А я мысленно уже в который раз отругал себя за то, что ляпаю невпопад. Про квартиру в Бибирево я знал, потому что мы там жили до 2001 года. В роддоме неподалеку я появился на свет. Родители часто гуляли со мной в Алтуфьевском заказнике. А когда мне исполнился год, родители купили квартиру поближе к центру Москвы, и мы переехали.

По дороге к метро мы болтали с отцом о том, о сем… Так, например, он рассказывал о том, как ездил на картошку на первом и втором курсах.

— Это интересно? — спросил я. Я ни разу в жизни не участвовал в этом мероприятии, хотя и слышал о нем от старшего поколения много раз. Когда я попал в восьмидесятые, ребята, кажется, уже вернулись из поездки.

— Да чего там интересного? Деревенским ребятам эта картошка уже по горло надоела. Они специально в город вырвались, чтобы не заниматься ей больше. Со мной на курсе парень учится, молодой совсем, а уже двух пальцев на ноге нет — деревенский, отец зимой потащил его на рыбалку, он там и отморозил. Городским — тем более непривычно: спали в каком то старом доме культуры, на полу на тонких матрасах. А обратно когда едешь в трамвае через весь город — вообще беда. Грязный, как чушка, с ведром картошки с собой, с перегаром… Я как мог, всегда отмазывался от этих поездок. И в этом году повезло — когда дембельнулся, все уже съездили. Ну кто выпить сильно любил, тем весело — они к деревенским гоняли за самогоном. А я такой, знаешь, немного бука — в библиотеке люблю посидеть, почитать.

Я кивнул. Что-то, а это я знал. Сколько помню отца, он все время после работы, сделав все домашние дела, садился в кресло с толстой книжкой в руках. А еще у нас дома были подшивки всевозможных советских научных журналов, которые и я с удовольствием почитывал. Ни разу я не видел отца с кружкой пива в руках, орущим: «Давааай! Гооооол!» за просмотром футбольного матча. Еще он ненавидел возиться в гараже, не любил и работу на грядках, справедливо полагая, что мешок картошки и огурцов можно купить на рынке. Даже от бабушки, сетовавшей, что «Леша белоручкой растет», он меня всегда отбивал, говоря: «Ну и что? Пусть лучше с пацанами на велике погоняет. Надо будет — научится грядки полоть.». Но, несмотря на то, что папа разительно отличался от большинства отцов моих сверстников, я все равно считал его самым лучшим и очень любил. Да и сейчас люблю…

— Так вот, — рассказывал отец, длинными шагами прокладывая путь к метро, — первый курс это был. Я тогда здоровьем слаб был, постоянно простужался. Как я тебе уже рассказывал, поселили нас в центре поселка, где мы работали, в каком-то заброшенном доме культуры. Туда не ходил никто, вот и закрыли. Ехали мы туда часа три, не меньше. Приехали голодные, злые, а нас — сразу на работу. Распределили по грядкам, трактор приехал, картошку выкинул из земли, а нам собирать. Комсорг Валерка тогда быстро сообразил, что работать у нас особо настроения нет, поэтому сказал:

— Кто закончит работу на своей грядке быстрее всех, того освобождаю от работы и на сегодня, и на всю неделю. Никаких заданий ему больше не будет.

И тут внезапно оживилась Леночка — задумчивая, тихая барышня, интеллигентнейшая, прямо тургеневская «Ася», с толстой длинной косой и глазами величиной с блюдце. Леночка, судя по ее недовольному виду, больше всех тяготилась поездкой на картошку: она была коренной москвичкой, родители ее дачи не имели. Каждые выходные девочку таскали то на выставку, то в театр. Леночка была очень робкой, от парней шугалась, как от огня, и моментально краснела, как только кто-то к ней обращался.

Обрадованная перспективой до конца недели попивать чаек у окошка с томиком Лермонтова в руках, Леночка со скоростью метеора пронеслась от одного конца грядки до другого и уже готовилась было схватить удачу, как к ней подошел руководитель совхоза и сказал:

— Девочка, а ты не знаешь, что картошку нужно выкапывать из земли, а не закапывать обратно?

Отец, бывший свидетельницей этого разговора, полагал, что Леночка, по своему обыкновению, покраснеет и едва не заплачет, однако она отбросила лопату в сторону, здорово попав ей кому-то по ноге, и на обычном наречии советского рабочего класса, совершенно не стесняясь в выражениях, сказала ошалевшему мужику, что она думает о совхозе, о картошке, о принудительном рабском труде, которым уже который год заставляют заниматься студентов со всего Союза, и о нем лично. Не затронула она, кажется, только Горбачева с Раисой Максимовной, да и то, наверное, только потому что выдохлась.

Свою гневную тираду Леночка закончила словами:

— Мои руки ничего, кроме книги, держать не будут! А вы хотите, чтобы я ими в земле ковырялась? Я в университет учиться поступала!

А после, отряхнув руки от земли, девушка гордо удалилась в сторону дома культуры. Отец полагал, что максимум на следующий день истеричку отчислят, а сейчас все пожмут плечами дальше продолжать собирать картошку. Но случилось внезапное: неожиданно вслед за Леночкой один за другим побросали лопаты и остальные ребята и девчонки. Начался недовольный гвалт. Ребята заявили, что они вообще-то голодные и хотят есть, и вообще уже темно, и не видно не то, что картошки, а собственных рук. Девчонки поддержали их звонкими голосами. Комсорг, испугавшись бунта, сказал сворачивать работу и идти в дом культуры располагаться и ужинать нехитрыми припасами.

Эта история, по словам отца, закончилась благополучно. Никого из отказавшихся работать студентов не наказали, даже Леночке не сделали выговор, напротив — руководство где-то достало новые матрасы, вместо старых, тонких и изъеденных клопами. Леночка мигом обрела уверенность в себе, а вслед за уверенностью — и парня, за которого впоследствии вышла замуж, съехав от ненавистной опеки родителей. На курсе ее очень уважали, и она даже через какое-то время стала старостой.

— Круто… Наверное, и мне хотя бы разок стоит на картошку съездить, может стану чуть более уверенным, — сказал я, вдоволь нахохотавшись над рассказом отца.

— А ты не ездил, что ли? Ты же на втором курсе? — недоверчиво спросил отец. — В прошлом году не гоняли?

— В прошлом году я болел, — пришлось мне снова изворачиваться. — А в этом — тоже, после аварии в больнице лежал.

— Ну что ж, еще три года впереди. Поправишь здоровоеь, захочешь — съездишь. Не захочешь — помогу тебе придумать отмазку. Пользуйся, пока я тут. Ладно, бывай, увидимся — и отец, как обычно, широко шагая, двинулся дальше, по своим делам.

Глава 23

Снова в «Склифе»

На выходных я своего отца не видел — скорее всего, он пошел гулять со своей любимой девушкой — моей мамой. Что ж, имеет полное право. Но я все-таки скучал, потому что ценил каждую минуту, проведенную с ним. И дело даже не в том, что с его помощью процесс разработки машины времени пошел гораздо быстрее. Просто я хорошо понимал, что возможность снова увидеть папу молодым мне больше никогда в жизни не представится. А еще мне очень хотелось снова увидеть молодую маму. Но я, естественно, не просил отца об этом: такая просьба выглядела бы, мягко говоря, очень странной.