Евангелие зимы - Кили Брендан. Страница 14

Он выпрямился, и я снова увидел противоположную стену, увешанную фотографиями из его путешествий по миру – Сальвадор, Кения, Сенегал, Камбоджа, обступившие его с улыбками взрослые и дети. Отец Грег стоял надо мной и тоже улыбался. Он тронул мой лоб тыльной стороной ладони.

– Ты весь горишь, Эйден. У тебя озноб. Дай-ка я принесу тебе стакан воды.

Его рука показалась мне ледяной. Я не смог бы вынести нового прикосновения.

Отец Грег отошел за письменный стол. Я снова взглянул на бутыль скотча, и отец Грег перехватил мой взгляд.

– Ты в порядке? – спросил он. Я кивнул и встал. – Думаю, будет неплохо. Давай по чуть-чуть. Эйден, мы ведь поняли друг друга?

Я снова кивнул, и плечи отца Грега расслабились. Наливая виски, он улыбался. Мы залпом выпили, и я уставился в пустой стакан. В моих глазах стояли слезы.

– Спокойнее, – сказал отец Грег, и я уловил знакомую интонацию.

Вздрогнув, я стиснул стакан обеими руками.

– Эйден, пожалуйста!

Когда он потянулся к моему плечу, я с силой ударил стаканом по краю стола, и осколки разлетелись по комнате. Я попятился и, лишь увидев кровь на руке, почувствовал боль.

Отец Грег сгреб меня в охапку прежде, чем я успел убежать. Он в панике твердил мое имя, он прижимал меня к себе, открывая ящики стола, а я вытер руку о зеленый планшет, задев листки фирменной писчей бумаги, и закричал от боли.

– Пожалуйста, – взмолился отец Грег. – Позволь мне тебе помочь!

Я закашлялся и попытался вырваться, но хватка у него была железная. Наставления закончились. Он достал из ящика кухонное полотенце и промокнул мне рану.

– Эйден, Эйден, – повторял он снова и снова, будто в его лексиконе только и осталось, что это слово. Я застонал. Он поднес мою руку к глазам, ища в ране осколки, но я начал вырываться. Кровь текла сильно, и я мазнул по рукаву отца Грега. Руку обожгло огнем. – Эйден, пожалуйста, разреши о тебе позаботиться!

В ответ в коридоре послышался голос.

– Грег! – Дверь распахнулась, и яркий свет из коридора залил кабинет. – Что здесь происходит, черт побери? – спросил, входя, отец Дули.

– Он порезался, – объяснил отец Грег. Отец Дули уставился на него. – Эйден порезался. Я пытаюсь помочь. – Отец Грег снова промокнул кровь на моей руке полотенцем и туго его затянул. Я не мог ничего сказать.

– Грег, прекрати, – велел отец Дули.

– Нет, нет, это не то, нет…

– Заткнись! – взорвался отец Дули. – Заткнись! Ты болен, Грег. Ты нездоров… – Он замолчал и покачал головой.

– Нет, нет, он просто порезался!

– Грег! Хватит! – перебил его отец Дули. – Эйден, пожалуйста, не бойся. Больше ничего не случится. Позволь, я отвезу тебя домой.

Отец Грег снова забормотал, но отец Дули его оборвал:

– Черт побери, Грег, это уже слишком! Отпусти его сейчас же!

Отец Грег хотел что-то сказать, но не решился, его хватка ослабла, и наконец он меня отпустил.

– Все будет хорошо. – Отец Дули поманил меня к себе. – Пожалуйста, Эйден, подойди сюда. Подойди сюда, ко мне.

Я шагнул вперед – и выскочил из кабинета, оттолкнув отца Дули. Я пробежал через весь приходской дом к выходу и по подъездной аллее на улицу. Заснеженные газоны казались пустыней. Фигурно подстриженные кусты превратились в кактусы, отбрасывавшие нечеткие тени на мелкий снежный песок, а я, как какое-то пучеглазое существо, видимое только лунному свету, как бледная тень, мелькающая по городу, огромными шагами бегал по дворам.

Кровь собиралась лужицей в ладони, подсыхая коричневыми потеками на запястье. Кровь была моя, в этом я не сомневался, но отчего-то казалось, что это и его кровь, будто он дотянулся до меня, схватил и тащит назад: «Эйден». Я сунул руку в сугроб. Кожу обожгло холодом, но кровь остановилась. Вокруг завывал ветер, и в нем тоже слышалось хриплое дыхание, обжигающее шею. Я закричал, чтобы заглушить этот голос, и бежал, пока низко висящая луна не прожгла в облаках оранжевый круг и не повисла зловещим оком, направленным на меня, следящим за мной в ночи.

Вскоре горло начало саднить, лицо щипало от мороза. Я опомнился, остановившись под бледно светящейся вывеской «Мобил». Меня била дрожь: я выбежал из приходского дома без куртки, перчаток и шапки. Воздух был пропитан запахом бензина, и я понял, что город кончился, а я забрел на техническую остановку у выезда на шоссе. На парковке у «Макдоналдса» стояло всего несколько машин. Несмотря на сравнительно ранний час, в «Маке» было мало посетителей. Зубы у меня стучали, руки тряслись. Я зашел в «Мобил март», прошелся по рядам, купил буррито и кофе «Айриш крим» и разогрел буррито в микроволновке, глядя, как оно вспухает в желтом свете.

Продавщица вообще не обращала на меня внимания: сидя за кассой на другом конце «Мобил март», она болтала по сотовому. Я даже не уверен, был ли у нее собеседник: тетка трещала не закрывая рта. Я отнес буррито и кофе к окну и воспользовался невысокой пирамидой из пивных коробок в качестве стола. По шоссе I-95 проносились автомобили. В голове вихрем крутились мысли. Почему-то всё представлялись разные мелочи из кабинета отца Грега: изображение святого Августина на стене, стакан с ручками у планшета на столе, матовые медные гвоздики вдоль швов кожаного дивана – все очень хорошо изученное и знакомое на ощупь.

Белый автобус свернул с шоссе и, громыхая, въехал на парковку, высадив пассажиров у «Макдоналдса». К прилавку выстроилась очередь. Я не отказался бы от второй чашки кофе, а еще лучше – от таблетки «НеСпи», который принимают дальнобойщики, сутками не вылезающие из-за руля.

Автобус выкатился вперед и остановился у дизельной колонки. Заправившись, водитель тоже ушел в «Макдоналдс», и я решился. На боку автобуса были нарисованы ярко-зеленые и красные персонажи китайских мультфильмов, а посередине красовалась синяя эмблема с двумя стрелками, указывающими на Нью-Йорк и Бостон: автобус-экспресс, еще более убитый, чем «Грейхаунды».

Я то и дело оглядывался через плечо, думая, что водитель вот-вот выйдет из «Макдоналдса», но, когда я забрался в автобус и выглянул из окна, он покупал сигареты в «Мобил март» с таким видом, будто ему все безразлично. В хвосте автобуса был тесный туалет без окон; в нем-то я и спрятался. Там пахло так, будто кто-то только что помочился, обрызгав стены снизу доверху и попав всюду, кроме собственно дыры. Туалетная бумага прилипла к стенам размокшими комками. Дверь не запиралась – посетителю предлагалось накинуть крючок троса на ручку, а другой конец зацепить за скобу на противоположной стене. Я стоял там, трясясь от страха и бредовой идеи, что водитель меня видел, но мотор наконец заурчал, автобус дернулся вперед, снова остановился, и я услышал, как заходят пассажиры. Я оставался в туалете, пока мы не выехали на шоссе, и лишь потом решился открыть дверь. Автобус был полупустой, пассажиры дремали. Я присел у туалета, обхватив себя руками за плечи. Автобус медленно прогревался. Мы ехали на юг. Урчанье мотора сливалось с неровным шорохом шин по шоссе. Сиденья пахли «Виндексом», «Баунсом» и освежителем с запахом фруктовой жвачки, но чистыми не казались. Когда я вдохнул этот запах, меня будто толкнуло вперед – и я провалился в пустоту, в ничто.

Нью-Йорк проглотил шоссе, как макаронину: дорога нырнула в ущелье между высокими бетонными стенами и пустилась прорезать кварталы. Наконец автобус остановился в каком-то людном месте под массивными стальными опорами моста. Все вывески – над дверями или приклеенные скотчем к витринам – были на китайском. Пассажиры по одному потянулись на выход; наконец вышел и я и побрел по муравейнику улиц, пахнущих рыбой и бензином. Пожарные лестницы взбегали по фасадам доходных домов, как застежки-молнии. Повсюду люди орали друг на друга. Меня толкали и не замечали. Нос болел от холода, и, сколько бы я ни подтирал его рукавом фуфайки, на верхней губе все равно были сопли.

Я тащился по перекрытому центру Манхэттена, обходя посты национальной гвардии, охранявшей здания финансовых корпораций. Это была территория Донована-старшего, и я представил, как он сидит за столом у одного из этих окон на верхнем этаже офисного небоскреба, глядя на светящийся город далеко внизу, – царит над пейзажем и ничего в нем не различает. Я орал и слушал эхо, отражавшееся в этом рукотворном каньоне, но никто меня не заметил и не услышал, и вскоре из моего горла вылетало лишь сипенье.