День независимости - Форд Ричард. Страница 19

Но по правде сказать, я показываю Маркэмам дом в Пеннс-Неке не потому, что считаю его тем, чего они от меня ждали все это время, а потому, что он им по карману, да к тому же они, на мой взгляд, отвергли уже достаточно домов и этот могут купить.

Как только мы сворачиваем с 571-го влево, на узкую Френдшип-лейн, минуем, продвигаясь на север, череду неинтересных жилых улочек, которая завершается Чарити-стрит, рокот и гул движения по шоссе 1 перестают лезть нам в уши и мы попадаем в ласковый, ничем не нарушаемый покой тихих домов, что стоят опрятными тесными рядами среди высоких деревьев, ухоженных кустов и лужаек, на которых шипят утренние брызгалки (и никаких тебе круглосуточных автостоянок), – все это начинает заполнять собою пространство, в котором так нравится поселяться нашим тревогам.

Дом Хаулайхена (Чарити, 212) – это честный и не такой уж маленький, перестроенный американский фермерский дом с двускатной крышей; он стоит на окруженном живой изгородью большом участке земли в тени старых лиственных деревьев и сосен помоложе, от улицы дом отодвинут дальше, чем его соседи, и несколько превосходит их вышиной, что позволяет думать, будто когда-то он значил больше, чем значит сейчас. На самом деле, когда вокруг не было ничего, кроме коровьих выпасов и пахотных полей, и между грядками турнепса сновали фазаны и лисицы (не бешеные), а продажа недвижимости подразумевала выигрыш с сухим счетом, он выглядел приятным, большим, несколько даже неуместным здесь «оригинальным фермерским домом». У него новая ярко-зеленая гонтовая кровля, солидного обличил кирпичное крыльцо и белая деревянная обшивка из того же материала (хоть она и постарше), что у других домов улицы, не таких больших, одноэтажных и однотипных ранчо с дощатыми гаражами пообок и бетонными дорожками, ведущими к уличному тротуару, вдоль которого выстроились – дом за домом и за домом – почтовые ящики.

Что же, этот дом – к полному моему удивлению, поскольку я, честно говоря, ни разу его не видел, – может оказаться именно тем, какой надеялись получить Маркэмы, – многообещающей сказочной обителью, ни разу мной не показанной, изрядно отстоящим от улицы, окруженным слишком многочисленными деревьями старым коттеджем, в котором жил управляющий некогда великолепного, а ныне исчезнувшего поместья, домом, что требует «воображения», домом, который другим клиентам «визуализировать» не по силам, домом «с историей» или «привидением», но обладающим je-ne-sais-quoi [21] притягательностью для такой поразительно нетривиальной семейной четы, как Маркэмы. (И опять-таки, подобные дома существуют. Как правило, их просто модернизируют, обращая в клиники лазерной гинекологии с единственным хирургом, получившим диплом в Коста-Рике, и стоят они чаще всего вдоль больших автомагистралей, а не в поселениях наподобие Пеннс-Нека.)

Перед домом торчит из наклонной лужайки наша табличка «Эксклюзив Лорен-Швинделл», с которой свисает другая, с именем Джулии Лаукинен, нашего агента по составлению спецификаций. Траву недавно подстригли, кустарники подрезали, подъездную дорожку начисто вымели. В доме горит свет, влажно мерцающий в послегрозовом сумраке. На подъездной дорожке стоит машина, старенький «мерс», за передней сетчатой дверью открыта внутренняя (из чего следует, что кондиционеров в доме нет). Возможно, «мерс» принадлежит Джулии, хотя мы с ней не собирались показывать дом на пару, в противном случае это машина владельца дома, Хаулайхена, который (я договорился об этом с Джулией) должен сейчас сидеть в ресторанчике «У Денни», поглощая оплаченный мной поздний завтрак.

Маркэмы безмолвствуют, то утыкая носы в спецификации, то поднимая взгляды к окнам. Наступил тот самый миг, в какой Джо сообщает обычно, что увидел достаточно.

– Это он? – спрашивает Филлис.

– Вон наша табличка, – говорю я, сворачивая на подъездную дорожку и доезжая до ее середины. Дождь прекратился. За старым мерсом, в конце дорожки, виднеется позади дома отдельный деревянный гараж и манящий клинышек зелени затененного заднего двора. Решеток от воров ни на окнах, ни на дверях нет.

– Какое тут отопление? – интересуется Джо, ветеран Вермонта, с прищуром глядя сквозь ветровое стекло. Листок со спецификациями лежит у него на коленях.

– Водяной котел, управляется с электрической панели в доме, – дословно повторяю я сказанное в листке.

– Когда построен?

– В девятьсот двадцать четвертом. Подтоплений здесь не бывает. Если когда-нибудь захотите что-то добавить или продать дом подороже, можете застроить боковой участок.

Джо устремляет на меня полный мрачного осуждения взгляд, словно говорящий, что сама идея застройки свободного участка есть преступление, сравнимое по тяжести с вырубкой дождевого леса, и никому даже помышлять о ней не дозволено. (Сам он помыслит, да еще как, если разведется или столкнется с нуждой в деньгах. Я-то, разумеется, помышляю о ней постоянно.)

– Хороший передний двор, – говорю я. – Тенистость – это скрытый актив.

– Что за деревья? – спрашивает Джо, кривясь и вглядываясь в двор боковой.

– Сейчас посмотрим. – Я наклоняюсь, чтобы окинуть взглядом картину, которую заслоняет от меня его толстая, поросшая волосом грудь. – Одно – лесной бук. Вон то, по-моему, остролистый клен. И еще клен сахарный, вам он понравится. Красный дуб. И вроде бы гинкго. Хороший подбор, полезный для почвы.

– Гинкго – дерьмо, – заявляет Джо, основательнее устраиваясь на сиденье. Ни он, ни Филлис выйти из машины не предлагают. – С чем граничит задний двор?

– Надо будет посмотреть, – говорю я, хотя ответ мне, конечно, известен.

– Это кто, владелец? – спрашивает, кивая на окно, Филлис.

За темной сетчатой дверью стоит, вытянув шею и глядя на улицу, мужчина – не крупный, в рубашке при галстуке, но без пиджака. Не уверен, что он нас заметил.

– Мы просто обязаны выяснить это, – отвечаю я, надеясь все же, что это кто-то другой, и немного подаю машину вперед, прежде чем заглушить мотор и распахнуть дверцу навстречу летнему теплу.

Выйдя из машины, Филлис сразу направляется по дорожке к дому, шагая все с той же шаткой неловкостью, слегка разводя носки, помахивая руками, – она хочет успеть увидеть в доме как можно больше, пока Джо не вылезет с обычной для него плохой новостью.

Что касается Джо в его серебристых шортах, «вьетнамках» и жалкой майке, он некоторое время остается со мной в машине, а затем выходит на дорожку и замирает, чтобы обозреть лужайку, улицу и соседние, построенные в пятидесятых, дома, – все они поплоше нашего, зато и ухода требуют меньшего, и лужайки у них скромненькие, необременительные. Дом Хаулайхенов – лучший на этой улице, что может выйти для неопытного покупателя боком при обсуждении цены, однако сегодня речь о ней, скорее всего, не пойдет.

Я беру планшетку, сдергиваю с заднего сиденья и надеваю мою красную нейлоновую ветровку. На груди у нее красуется девиз «Лорен-Швинделла»: Societas Progressioni Commissa, поперек спины тянется нанесенное по трафарету слово «РИЕЛТОР» – наверное, издали меня легко принять за агента ФБР. Я прихватил ее сегодня, несмотря на жару и влажность, чтобы довести до сведения Маркэмов простые истины: я вам не друг; это бизнес, а не хобби; вам есть о чем подумать. Не тратьте времени зря.

– Это не Вермонт, верно? – бормочет Джо, когда мы оказываемся бок о бок в последние мгновения утренней непогоды. В точности эти слова он произносил в схожие минуты перед множеством домов, показанных мной за последние четыре месяца, хоть, наверное, того и не помнит. А означают они: Пошло оно все на хер. Если не можешь показать мне Вермонт, то какого черта показываешь эту клятую дребедень? После чего – Филлис нередко и до двери дома добраться не успевала – мы садились в машину и уезжали. Потому-то она сейчас и рвется в дом. Впрочем, я, скажу честно, рад и тому, что Джо вылез из машины и прошел несколько шагов, а уж какие у него в дальнейшем возражения появятся – там будет видно.