Вера после Катастрофы - Беркович Элиэзер. Страница 7

Есть одна причина, по которой евреи и неевреи пытаются исказить факты о поведении евреев под властью нацистов: нечистая совесть. Как мы уже говорили, исследуя Катастрофу, правомернее спросить "Где был человек?", а не "Где был Бог?". Участие Всевышнего в историческом процессе — сложная теологическая проблема, а вот участие в нем человека в качестве носителя морали видно невооруженным глазом. Опыт гетто и лагерей смерти показал бесконечное падение человека как морального существа. Поступки, обусловленные этическими побуждениями, были редкостью, особенно в Восточной Европе. Физически это была Катастрофа европейского еврейства, но с точки зрения духа это была общемировая Катастрофа человечества. В крематориях сгорели не только шесть миллионов евреев, но еще и претензии Запада на то, что он является этической цивилизацией. Освенцим ознаменовал собой последнюю ступень моральной деградации западной цивилизации. Неприятно смотреть правде в глаза. И если обвинить евреев в трусости, может быть, поведение других народов не будет выглядеть столь позорно? Это простой способ найти козла отпущения. Но, увы. Запад не станет лучше оттого, что попытается загрязнить память еврейских мучеников. Или из пепла этой войны возникнет что-то новое, или человечество приближается к своему концу. Освенцим — последнее предупреждение человеческой расе.

Другое дело — нечистая совесть евреев. Несомненно, Освенцим еще раз доказал, что евреи — особый народ. Как это уже много раз бывало, судьба евреев явилась индикатором морального уровня человечества. В этом и заключен смысл избранности народа Израиля Богом. Если еврей с этим не согласен, ему приходится, по сути, согласиться с тем, что нет большой разницы между убийцами и их жертвами. Еврей, отрицающий Тору и союз с Богом, приходит к клевете на мучеников Катастрофы, чтобы найти для себя более удобное (в психологическом смысле) место на разлагающемся Западе.

Глава вторая Судьба Запада

Упадок западной цивилизации породил два направления в современном христианстве: экуменизм и радикальную теологию. По нашему мнению, и то и другое весьма характерно для конца христианской эры. Для еврейского самосознания важно дать оценку обоим этим проявлениям всеобщего кризиса Запада, используя уникальный опыт Катастрофы. В то же время этот анализ может оказаться полезным для христианских народов в период роковой дезориентации.

Иудаизм в постхристианскую эру

Экуменизм имеет прямое отношение к евреям, поскольку и их пригласили участвовать во "вселенской церкви" ради общего религиозного наследия. Но что интересно, это приглашение последовало именно тогда, когда христианская эра вступила в период заката. Она началась не с рождения Иисуса; а в первой половине четвертого века, когда Константин Великий провозгласил христианство в качестве государственной религии Римской империи. Молодая религия отличалась воинственностью. Она завоевала Европу не силой убеждения, а мечом императора. Как только христианство окрепло, иудаизм был объявлен еретической сектой и его распространение запретили под страхом смерти. Остальные верования безжалостно преследовались и были вскоре уничтожены. Началось победное шествие христианства по Европе. Перед саксами, франками и другими племенами ставился выбор: крещение или смерть! Тем не менее, многие предпочли умереть. "Cuius regio eius religio" [1] — принцип, который определял вероисповедание побежденных в религиозных войнах, разрывавших Европу в средние века. После Реформации тем же принципом руководствовались христиане в распространении своей веры по всей земле. Проповедники Евангелия шли по дороге, проложенной быстрым и свирепым мечом Константина. Даже широкая миссионерская деятельность в Азии и Африке стала возможной только благодаря тому, что западные державы силой оружия поработили туземные народы.

Сегодня "золотой век" христианства закончился. Меч Константина попал в другие руки. Его перехватил СССР, коммунистический Китай, миллионы язычников-африканцев, сотни миллионов мусульман, буддистов, индуистов. Христианство уже больше не является решающей силой. Теперь ход мировой истории определяется взаимодействием различных нехристианских цивилизаций.

На изменение соотношения сил на мировой арене чутко откликнулась церковь, особенно римская. Лозунг "Крещение или смерть!" исчез навсегда. Зато более молодые религии, завладев мечом Константина, стали орудовать им не менее умело, чем это делали раньше христиане. Теперь настала очередь более многочисленных преследовать, притеснять, искоренять огнем и мечом.

Именно новое распределение религиозных сил и является причиной появления экуменизма. Это подтверждает провозглашенный недавно Ватиканом принцип свободы совести. В связи с этим вспоминается притча о мельницах Всевышнего, которые мелют медленно, но очень тонко. Парадоксально, что свобода совести существовала в Римской империи в начале правления Константина Великого. В сущности, церковь подтвердила эдикт о терпимости, изданный самим Константином. Но это было до того, как он сам принял христианство. Когда же христианство стало государственной религией империи, терпимость отменили за ненадобностью. Наступила мрачная эпоха инквизиции с ее избиением инакомыслящих, сожжением книг и людей. Но теперь все изменилось. После шестнадцати веков тоталитарного правления церковь готова принять идеалы, которые уже были известны человечеству во времена языческих Греции и Рима. Что уж говорить об иудаизме или Просвещении!

Почему же церковь изменилась? Только потому, что христианство больше не правит миром. Когда церковники говорят о свободе религии, они прежде всего имеют в виду право христиан придерживаться своей веры в коммунистических странах. Когда они провозглашают свободу совести, то подразумевают право церкви на распространение христианства в Азии и Африке среди мусульман, буддистов, индуистов и последователей различных племенных культов. Церковь выступает за терпимость, потому что вступила в постхристианскую эру и старая политика нетерпимости себя изжила. В нашу эпоху нетерпимость может обернуться против самих христиан, поскольку она оправдает агрессивность нехристианских сил, бумерангом ударит по головам сотен миллионов христиан во всем мире. Поэтому экуменизм, официальное дружелюбие к другим религиям и философиям стали практической политикой церкви.

Как же евреи должны относиться к христианству в постхристианскую эру? Прежде всего мы обязаны убедиться, что сейчас действительно наступил закат христианства. Мы должны понять значение этой революционной перемены. Теперь церковь может рассчитывать только на методы убеждения. Все реверансы церкви в сторону евреев и иудаизма следует понимать в свете этих внешних изменений. Сказанное относится и к постановлению Ватиканского Собора о снятии вины с евреев за кровь Иисуса. Церковь была вынуждена его принять, учитывая расстановку сил на мировой арене. Конечно, немало христиан испытывают стыд за страшные преступления, совершенные церковью против еврейского народа. Тем не менее, на Соборе велись серьезные споры по поводу окончательной формулировки. Уже только поэтому ясно, что одно чувство стыда никогда бы не привело к принятию даже такого чрезвычайно сдержанного и дипломатичного заявления.

Понимание ситуации поможет тем евреям, которые находятся в контакте с церковными властями. Часто они выступают от имени всего еврейского народа, хотя их никто на это не упол-номачивал. Пусть же по крайней мере они держатся смело и уверенно, со всем достоинством, которое заслужили евреи шестнадцативековым мученичеством. Первый раз с начала четвертого века евреи могут говорить с христианами, не опасаясь за свои жизни. Пусть же на самом деле это будет свободная дискуссия!

Открытый спор предполагает, что его масштаб не будет ограничен провинциальными рамками христианско-еврейского сосуществования в США. Его значение не должно раздуваться ради дешевых политических соображений. Это вселенский диалог, достойный мессианской истории Израиля. В нем наше поколение должно представлять и всех предков, которые страдали в христианских странах, всех тех, кто не появился на свет, так как их отцы и матери погибли в кровавых погромах. Мы должны предстать перед христианами как дети вечного народа, рассматривая историческое развитие "sub specie aeternitatis" [2].