Шестеро против Скотленд-Ярда (сборник) - Кристи Агата. Страница 37

А тем временем вечерами атмосфера в доме становилась поистине невыносимой. Я приносил из кабинета в гостиную какую-нибудь книгу и притворялся, что читаю. Жена занималась вышивкой или вязанием. А майор сидел и пялился на нее, по временам произнося какие-то совершенно безумные фразы. Например, он мог предложить:

– Почему бы моей крошке не прийти посидеть на колене у своего доброго любящего кузена?

Когда жена не выдерживала нервного напряжения и отправлялась спать, у него совсем падало настроение. Майор начинал злиться, накачивался виски и все время спрашивал, какого дьявола я не могу приказать жене быть с ним поласковее.

– Завтра я покажу ей несколько своих шаловливых открыток, чтобы немного встряхнуть, – однажды вечером сказал он. – Те самые, от которых ты приходил в такое детское смущение. Они ее кое-чему научат, я надеюсь.

– Если ты ей их покажешь, – совершенно хладнокровно заметил я, – то бог, который все видит, тут же покарает тебя. Ты получишь смертельный удар свыше.

– Никакого бога нет, ты, старомодный и невинный тупица! – рассмеялся он. – А что до твоей жены, скажу прямо, она меня возбуждает, и я не понимаю, почему какой-то грязный преступник должен мне мешать удовлетворить свои желания. Что случилось? Ты же всегда покорно делал все, чего я от тебя требовал. И на этот раз заполучу ее, вот увидишь. А ты мне поможешь.

Я ничего не сказал, а лишь принес ему другую бутылку виски и предложил далее угощаться. В нее был добавлен никотин, и мне нужно было определить дозу, которая возымеет необходимое действие. Он уже жаловался на боли в сердце, а когда поднимался из кресла, с трудом удерживался на ногах из-за головокружения. Я не уставал повторять, что причиной всему его пьянство и курение, а в ответ слышал лишь проклятия в свой адрес и приказы помочь ему добраться до спальни.

– Здесь дело вовсе не в этом, идиот, – говорил он. – Это все твоя жена, будь она трижды неладна, как и ты сам. Почему ей не хочется полюбить меня? В меня влюбляются все женщины. Это из-за нее мой организм пришел в такое расстройство, черт бы ее побрал! Но я вам еще покажу!

Так сложилось, что он собирался нам показать обещанное уже на следующий вечер, и мне ничего не оставалось, как начать действовать самому очень быстро.

С трудом дотащив монстра наверх, я оставил его храпеть в спальне после очередных неумеренных возлияний и закрыл дверь. Затем спустился, чтобы осуществить свой обычный ежевечерний ритуал, собрав из пепельниц все окурки его сигар в большую коробку, которую специально для этого держал у себя в мастерской. Затем рассыпал по полу корм и пронаблюдал, как первые жуки осторожно показались из щели и принялись за приготовленное для них пиршество. Я давно заметил за ними пристрастие к сиропу, в который некоторые влезали лапами и застревали в нем. В тот вечер я подобрал четыре жука, отнес в лабораторию и отравил. По распоряжению майора моя жена как раз напекла свежих пирожков со смешанной сладкой начинкой. Четыре пирожка я спрятал в кладовке, вскрыл слой теста и поместил внутрь по мертвому насекомому, спрятав среди густой начинки. На случай посмертного вскрытия мне было необходимо, чтобы судебный медик обнаружил по крайней мере одного такого жука в желудке Скаллиона. Избавляться от бутылок с отравленным никотином виски не было необходимости, поскольку майор никогда не ложился спать, не опорожнив их все до дна.

Потом я проверил, на месте ли мой молоток, и лишний раз удостоверился, в каком из ящиков верстака хранились ковровые гвозди с крупными шляпками. Теперь все для убийства было готово, и каждая принадлежность находилась там, где положено. Занавес для финальной сцены тщательно продуманной мной драмы поднялся, как я и упомянул, на следующий вечер.

Утром майор чувствовал себя очень скверно, а единственным лекарством от всех хворей он считал только выпивку, и чем больше ее, тем лучше. Я, естественно, позволил ему «лечиться», сколько будет душе угодно. Он не стал завтракать, пропустил обед и чай, но к шести часам стал жаловаться на голод. Я же нарочно попросил жену задержать время ужина, чтобы нам не пришлось до отхода ко сну слишком долго выдерживать пытку пребывания в его обществе. Когда жена объявила, что мы никак не сможем сесть за стол раньше восьми часов, майор чуть не взорвался от ярости и стремительно вышел из дома.

Я прекрасно знал, куда он направится – в гостиницу. Меня это вполне устраивало. Мне было необходимо, чтобы как можно больше свидетелей могли подтвердить позже, в каком плачевном состоянии он находился. Без четверти восемь хозяин гостиницы и констебль привели его обратно. В лицо ему они ничего не говорили, словно все обстояло благополучно и не о чем особо беспокоиться. Но констебль тихо сообщил нам с женой, что майор вел себя очень агрессивно по отношению к жителям деревни и постояльцам гостиницы, и если он еще раз там появится, хозяин рискует лишиться части постоянных клиентов. Понятно, насколько удручала его такая перспектива.

После их ухода майор заметно оживился, начал весело хохотать, объяснив, что эта деревенщина просто не могла понимать порывы человека настолько крупного столичного калибра, как он. А потом вновь разбушевался, поскольку стол к ужину до сих пор, видите ли, не накрыли.

– Ты вовсе не голоден, – рассмеялся я. – Просто слишком много выпил. Ты бы не смог и крошки сейчас проглотить, даже если бы захотел.

Он продолжал кричать, что никогда в жизни не испытывал такого голода, как сейчас, и я принес ему пирожки, заготовленные накануне. Одновременно я поставил перед ним непочатую бутылку виски. После чего, украдкой наблюдая за ним, стал накрывать на стол. К моему величайшему облегчению, он проглотил первые два пирожка целиком, даже не разжевав как следует, как поступал всегда. Они в одно мгновение исчезли внутри ненасытного брюха. Потом он запил съеденное: тесто, начинка, жуки – все оказалось в его утробе одновременно.

За ужином я не мог не поражаться аппетиту этого человека. Крепкий мужчина, ничего не скажешь. Жену я специально попросил приготовить пудинг с патокой, сказав, что мне вдруг очень захотелось именно такого. Майору пудинг тоже пришелся по душе, и он поедал его огромными кусками, обильно поливая сиропом. И все это время не сводил глаз с жены. Внезапно он поднялся на ноги, упираясь для сохранения равновесия руками в стол, и хрипло произнес:

– Тебе пора бы приголубить меня, черт возьми. Ты так хороша собой сегодня. Я весь горю от вожделения. Да, просто сгораю. Она должна приласкать меня. Прикажи ей, или тебе же хуже будет.

Я тоже поднялся и резко распорядился, чтобы он немедленно сел. Майор велел мне заткнуться и добавил:

– Разве не видишь, что ты тут лишний? Мы хотим остаться наедине, верно я говорю, моя маленькая кузина? Станем миловаться и целовать друг друга. И мы займемся этим прямо сейчас, или я буду не я.

Он залпом опорожнил половину большого стакана виски. Напиток был мной соответствующим образом обработан. С бешеным криком он попытался кинуться в сторону моей жены. Момент истины настал. При первом же движении я толкнул ему навстречу тяжелый обеденный стол. Он потерял точку опоры, попытался ухватиться за подлокотники кресла, но вместе с ним и повалился на пол. Пока он, задыхаясь, лежал на полу, никотин, или алкоголь, или все, вместе взятое, наконец оказали на него нужное воздействие. Он лишь один раз конвульсивно дернулся, потом замер, а его глаза сначала выпучились, чтобы в следующее мгновение закрыться. Двинувшись вперед, желая посмотреть на него, я как бы ненароком опрокинул металлический кувшин с сиропом. Да, я все предусмотрел заранее и знал, насколько важно, чтобы моя жена увидела это и посчитала, будто бы сосуд с сиропом упал случайно.

– Как я тебе и обещал, – прошептал я. – У него случился приступ. Это инсульт, который все ему предсказывали. Но он может оправиться и тогда станет опасен. Нам нужна гарантия, что он ничего больше не натворит. Принеси мне срочно третий ящичек с гвоздями из верстака в мастерской и тяжелый молоток.