Квест - Акунин Борис. Страница 110
Заодно исследовал содержимое всех ёмкостей, какие нашёл в сундуке. В металлических коробочках и банках хранились соли, кислоты, настои, экстракты – одним словом, всё, что может понадобиться фармацевту. Но эти вещества Фондорин хорошо знал. Средь них не обнаружилось ни одного, в котором можно было бы заподозрить пресловутый эликсир.
Всё время, пока ингибитор фильтровался, профессор обдумывал формулу своих дальнейших действий.
Берсеркит готов. Теперь можно справиться с египетскими телохранителями барона, а самого его, принеся извинения, связать, взвалить на плечи и вынести из Кремля. Но что дальше? Всюду часовые. Во время Бородинского сражения он уже пытался прорваться через них, причём без тяжёлой ноши на плечах. Ничего не вышло.
Нельзя ли выбраться из дворца каким-нибудь незаметным образом?
И Фондорин пустился в разведку.
Палаты были выстроены в половине минувшего столетия для императрицы Елизаветы. Дочь Петра Великого не любила тесные комнатки и узкие переходы старинного Теремного дворца и повелела возвести по соседству палаццо в итальянском стиле, чтоб было где разместиться во время наездов в Первопрестольную. Однако представления об удобстве и пышности быстро устаревают. По нынешним меркам растреллиевский дворец казался мал и прост для монаршьего пребывания – в особенности для квартиры Повелителя Европы. При виде обветшавшей лепнины и наивных античных барельефов Самсон испытал смешанное чувство стыда за державу: что подумает Наполеон о величии русских царей, довольствующихся такой скромной резиденцией? Показать бы ему Петергоф или Зимний дворец.
Мысли эти, впрочем, были мимолётные и междудельные. Фондорин обходил стороною парадные коридоры и лестницы, выискивал закоулки потемнее.
Поиски ничего не дали. Примерно половина здания была отведена под личные покои Великого Человека. Туда профессор не стал и соваться. Другая половина кишела свитскими офицерами и прислугой. В каждом чуланчике и даже в антресолях кто-нибудь да разместился.
Поняв, что незаметно вынести связанного человека отсюда никак невозможно, даже под покровом ночи, Самсон в глубокой озабоченности вышел наружу.
Его несколько раз останавливали караулы, но бумага Анкра была подобна волшебной разрыв-траве, пред которой падают любые преграды. Собственноручная записка императора была по содержанию очень похожа на всеполномочный пропуск, полученный профессором от светлейшего, только действовала ещё безотказнее. При одном взгляде на подпись гвардейцы вытягивались в струну.
День был не поймёшь какой – пасмурный или солнечный. Небо затянулось дымом и копотью, со всех сторон за стенами Кремля вздымалось зарево. Ветер разносил над головою лохмотья сажи и огненные хлопья. Повсюду, даже на крышах, стояли бочки с водой, около них дежурили солдаты. Это-то было понятно, но чего профессор не мог взять в толк – ружейной пальбы залпами, ежеминутно гремевшей где-то совсем неподалёку. Неужто у самых стен Кремля идёт бой?
Заинтригованный, он быстро пошёл через Троицкие ворота на звуки стрельбы и увидал во рву под мостом ужасное зрелище.
Там расстреливали людей.
Несколько тел уже валялись в грязной жиже, а из караульни по двое подводили новых. Десяток стрелков тем временем заряжали ружья.
Несчастных ставили к кирпичной стене, завязывали им глаза. Офицер по бумажке неразборчиво выкрикивал приказ московского коменданта маршала Мортье о казни поджигателей, потом следовал приказ «Feu!». [154] Отрывисто ударял залп, из стволов вылетало пламя, наземь с криком или молча валились убитые.
С Троицкого моста за экзекуцией наблюдала довольно большая толпа, состоявшая из военных разных родов оружия.
На Шевардинском редуте Самсон видел много смертей, но то было другое. Здесь, в полувысохшем рву, убивали без горячности и запала, а деловито, буднично, словно исполняли неприятную, но вполне рутинную работу.
Оцепеневший Фондорин не мог ни уйти, ни отвернуться, ни даже отвести взгляда.
У него на глазах комендантский взвод расстрелял три пары смертников, по виду обычных посадских мужиков. Лишь один из них кричал и вырывался, остальные шли на казнь смирно и только бормотали молитвы.
В четвёртый раз конвоиры вывели двоих со скрученными за спиной руками. Оба были без бород, но с усами. Тот, что пониже ростом, в поддёвке и суконной шапке, плакал. Второй, простоволосый, краснолицый, шёл с высоко поднятой головой. У него была бравая осанка, из-под растерзанного армяка просвечивало синее казённое сукно.
Рядом с профессором кто-то сказал:
– Этих вязали при мне, с поличным. Поджигали сенной сарай. Они полицейские. Видите, тот бездельник даже не удосужился снять мундира!
Теперь Самсон и сам разглядел медные пуговицы и шитьё на обшлаге. Судя по ним, краснолицый был младшим офицером московской полиции. Что это он застрял в покинутом городе, да ещё в форме? Неужто губернатор Ростопчин, грозившийся Москву спалить, но французу не отдать, действительно приказал своим людям устроить пожар? Не может быть…
На этот раз в процедуре произошла заминка – расстрельная команда получила разрешение покурить и запалила трубки.
Фондорин услышал, как простоволосый распекает своего товарища:
– Что сопли распустил, Ляшкин? Держи фасон, не позорь державы! Сейчас будешь в Царствии Небесном. А на французов нам тьфу!
Он ловко плюнул, с пяти шагов попав на сапог командиру взвода. Тот забранился, а зевакам на мосту бравада русского пришлась по вкусу.
– Молодец, парень! Ни черта не боится. Такого и расстреливать жалко.
При этих словах профессор вздрогнул. У него же при себе бумага, с помощью которой можно…
– Погодите! – закричал он солдатам, уже вставшим в шеренгу. – Не смейте! Именем императора!
Он протиснулся через толпу и сбежал в ров, размахивая магическим документом.
– Расстрел отменяется, лейтенант! Этих людей я забираю с собой.
Офицер недоверчиво смотрел на него.
– Кто вы такой? Подите прочь! У меня приказ маршала!
– А у меня императора! Вот!
Самсон развернул листок и поскорей сложил его обратно. Проклятая рассеянность! Это была грамота от Кутузова. Письмо от Бонапарта в другом кармане.
– Нет, вот это.
Увидев кривой росчерк на бумаге, лейтенант встал во фрунт и только попросил расписку. Самсон её немедленно накалякал свинцовым карандашом, подписавшись «Барон Анкр». Пускай потом разбираются, коли будет охота.
– Вам дать конвой, господин барон?
– Сам справлюсь.
Во время, пока решалась их судьба, осуждённые вели себя по-разному. Один всхлипывал, боязливо переводя взгляд с лейтенанта на Фондорина. Второй презрительно скривил губы и передразнил непонятную французскую речь:
– Женепёпа-женевёпа, – а потом снова плюнул – теперь уж на голенище профессору.
Но Самсон не обиделся, а поощрительно улыбнулся. Его осенила блестящая идея. Милосердный порыв, ставивший целью спасение двух живых душ, сулил обернуться нежданной пользой. Из такого хвата, как сей полицейский, мог получиться отличный помощник.
Фондорин взял пленников за конец верёвки, которою они были привязаны один к другому, и потянул за собой. Малодушного подгонять не пришлось, он прытко засеменил прочь от страшного места. Бесстрашный тоже не упирался, но и суеты не проявлял.
– Ты что за птица очкастая? Чего тебе надо? – спросил он. – Компрене по-русски?
Профессор шепнул:
– Я русский.
– Русский, а французу служишь?! Иуда!
Полицейский попытался лягнуть Самсона ногой – тот еле отскочил.
– Я отечеству служу. Вот, читайте!
Он вынул бумагу, что лежала в левом кармане, поднёс к самой физиономии поджигателя. Они уже довольно отошли от рва и могли спокойно объясниться вдали от чужих глаз.
– Вон оно что! Вы, сударь, стало быть, с заданием? Для дела? Понимаю! – Служивый сверкнул глазами. – Полицейский поручик Хрящов к вашим услугам! Что прикажете – всё исполню! И Ляшкин тоже. Он трусоват, но к делу пригоден. Хожалым состоит у меня в квартале. Мы от своих отстали, вот я и решил француза малость поджарить.