Развод - Шэ Лао. Страница 34

В глазах у Чжан Дагэ стояли слезы. Госпожа Чжан только и могла воскликнуть:

– Лао Ли!

– Я не стал бы хвастаться своими заслугами, но так сложились обстоятельства. Наивный я все же человек, думал, он сдержит слово! Ничего, главное сейчас – поговорить с ним, оттянуть время, пусть освободит Тяньчжэня.

– Но если не пообещать Сючжэнь, он ничего не сделает, – забеспокоилась госпожа Чжан.

– Надо пообещать.

– Что?! – в один голос вскричали супруги.

– Да, пообещать. Иначе ничего не выйдет, он будет пакостить, тогда и думать нечего об освобождении Тяньчжэня. Освободим Тяньчжэня, а там видно будет. Я знаю, как сделать, чтобы Сючжэнь не пострадала.

Наступило молчание. Первым заговорил Чжан Дагэ.

– Как скажешь, Лао Ли, так и сделаем. Я ни на что не годен! У меня три дома, пусть Сяо Чжао берет любой, всё отдам, лишь бы он пощадил Сючжэнь и освободил Тяньчжэня.

– Лао Ли, – произнесла госпожа Чжан, – у меня одна дочь, не могу я отдать ее мошеннику! Не могу! Чтобы защитить свою девочку, я готова на все. По миру пойдем, ничего не пожалеем!

– Да, лучше по миру пойти! – повторил Чжан Дагэ. Чжан Дагэ был полон решимости. Ничего, казалось, нет

для него важнее имущества, но дети дороже! Лао Ли по-прежнему не чувствовал к Чжан Дагэ уважения, только безграничную жалость.

– Успокойся, Дагэ, может быть, это и не понадобится. Вместо Сючжэнь я предложу ему свою жизнь.

– Не надо, Лао Ли! Ох, злодей! Лучше дать ему денег!

«Так он до самой смерти и останется бесхарактерным», – подумал Лао Ли, но сказать об этом вслух не решился.

– Погляжу, как сложатся дела, я и денег не пожалею, если только они помогут.

– Надо дать ему деньги. – Госпожа Чжан говорила так, будто Сяо Чжао согласился и дело только за деньгами. – У вас столько ртов дома, а вы ради нас… – Не договорив, она смахнула слезу.

3

Жизнь приобретала интерес! Лао Ли был очень доволен, что они с Сяо Чжао могут скрестить копья.

– Эй, Сяо Чжао, – крикнул Лао Ли, будто звал собаку, – как там дела Чжан Дагэ?

– Есть надежда. Скоро Тяньчжэнь будет на свободе.

– Чжан Дагэ спрашивал, как отблагодарить тебя. Ты уж извини, я не умею деликатничать. – Лао Ли чувствовал, что говорит очень резко, но тут же подумал: «Кто не боится, тот может, как Иисус, творить чудеса».

– Если бы мне не по душе были наши отношения… – Сяо Чжао изогнул брови. – Впрочем, к чему церемонии? Как, говоришь, меня отблагодарить? А удобно у тестя брать подарки? Хотя зятю положено за труды.

– Какого тестя?

– Разве Чжан Дагэ тебе не сказал? Через день-другой он будет иметь счастье стать моим тестем.

– Но ты же обещал ему не пакостить!

– Какая же это пакость! Я о свадьбе говорю! Чжан Дагэ всю жизнь был сватом, неужели он будет против замужества собственной дочери! – И, тыча себе пальцем в переносицу, он заявил: – Ты смотри на Сяо Чжао, сейчас он простой служащий, со временем станет начальником отдела, потом начальником управления, затем мэром города, а может, и министром – кто посмеет сказать, что это не так? А если зять будет главой учреждения, тестю самое малое обеспечено место секретаря, по крайней мере, он не будет в обиде. А пара мы с Сючжэнь хоть куда.

Лао Ли с трудом сдерживал гнев.

– Пощади Сючжэнь, тебе хорошо заплатят!

– И не стыдно тебе, Лао Ли? Что значит «пощади»? Бить тебя за это надо! А на что я могу рассчитывать?

– Скажем, на дом.

Сяо Чжао покачал головой:

– Один? Выручить коммуниста за один дом?

– Но Тяньчжэнь ведь не коммунист!

– Это не важно. Его могут не выпустить. Одно слово – и Тяньчжэня не будет, пусть Чжан Дагэ подумает.

– Сколько же ты хочешь?

– Может, я все хочу!

Лао Ли чуть не поперхнулся и побагровел от злости.

– У Чжан Дагэ всего три дома, это вся его жизнь.

– Ладно, я не злодей, у меня тоже есть сердце, пусть отдаст два. – Сяо Чжао тяжело вздохнул.

– А что ты скажешь, если я дам тебе немного денег и в виде любезности попрошу согласиться на один дом?

– Смотря сколько дашь!

– Двести. Больше нет, хоть на колени меня ставь.

– Двести пятьдесят, идет?

– Ладно. Чжан Дагэ отдает дом, а я двести пятьдесят юаней. Ты освобождаешь Тяньчжэня и оставляешь в покое Сючжэнь. Договорились?

– Ради друга я готов и на такую жертву!

– Ладно, бери ручку и ниши.

– Что там писать. Дело выеденного яйца не стоит. Разве моего слова не достаточно?

– Не достаточно! Пиши и ставь подпись!

– Пусть будет по-твоему. Беда с этими образованными! А что писать?

– Пиши, что ты сегодня взял у меня двести пятьдесят юаней. Когда Тяньчжэнь живым и невредимым выйдет на свободу, его отец отдает тебе дом. И еще – что ты оставишь в покое его дочь. В общем, в таком духе!

Сяо Чжао рассмеялся и вынул ручку:

– Не думал я, Лао Ли, что ты такой жестокий, хотя знал, что с тобой шутки плохи. Да, вредный ты человек. Подписывать такой пустяк! А может, еще приложить палец вместо печати?

Сяо Чжао написал два одинаковых документа.

Лао Ли едва вывел свою подпись, так у него дрожали руки. Ему хотелось уничтожить Сяо Чжао, но ради друга он готов был иметь дело даже с таким негодяем. Что и говорить, Сяо Чжао – человек более чем современный, а Лао Ли в конечном счете такой же, как Чжан Дагэ! Лао Ли бросил на стол чек.

Сяо Чжао взял его, осмотрел со всех сторон и, осклабившись, положил в бумажник:

– Держишь деньги в банке? Капиталист! Знай я раньше, поторговался бы с тобой. И много накопил?

Лао Ли пропустил его вопрос мимо ушей.

С распиской он отправился к Чжан Дагэ. Тот был очень растроган, и Лао Ли стало еще тяжелее. Он думал, что нашел наконец в этой серой жизни для себя утешение, стал героем трагедии. А вместо этого уподобился Чжан Дагэ; к великому удовольствию Сяо Чжао, позволил ему поглумиться над собой да еще сорвать куш.

«За что Сяо Чжао так ненавидит меня? – Это была единственная мысль, оставшаяся в душе Лао Ли. – Наверно, за то, что я еще не окончательно превратился в Чжан Дагэ. Должно быть, так. Как все это скучно!…»

Лао Ли возвращался от Чжан Дагэ с поникшей головой. Жене он ни слова не сказал о том, что отдал Сяо Чжао двести пятьдесят юаней. Даже жене приходится лгать!

4

Зарозовели абрикосы, а Тяньчжэнь все еще не был на свободе. Праздник лета [50] принес веселье и радость. Все двери были украшены ветвями священной ивы, артемизиями, талисманами и изображениями судьи Бао [51]. Только в доме Чжан Дагэ не слышно было смеха, сердца супругов, как стенные часы, отбивали одно лишь слово: Тяньчжэнь! Тяньчжэнь! Птички Дина Второго растеряли свои последние перья и стали еще более жалкими. Гранатовое дерево во дворе – ему не хватало влаги – пожелтело и терпеливо ждало дождя.

Когда Лао Ли встречался с Сяо Чжао, тот всякий раз заявлял:

– Я всех делал, но не могут же его сразу выпустить! Не так это просто. Думаешь, я меньше тебя заинтересован? Думаешь, не хочу получить дом? Я только этого и жду: будет дом – будет свадьба!

У Лао Ли пропала всякая охота справлять праздник лета; госпожа Ли забеспокоилась: что это с ним? И снова стала следить за госпожой Ma-младшей, даже Лин и Ина подучила шпионить.

После праздника явилась Туша с таким запасом слез, что ими можно было оросить весь двор.

– Конец, конец мне пришел, развожусь! Теперь некуда податься, только к вам! Мы, сестра, обе несчастные, но с Лао Ли я посчитаюсь! Это он испортил мне жизнь, и я не оставлю его в покое.

– А что он сделал? – Госпожа Ли побледнела.

– Что сделал, спрашиваешь? Я все узнала, это он спихнул моего мужа. Если бы не он, мой муж не лишился бы места. Я узнала! У меня есть доказательства! Но это не все, он получает два жалованья. Нашел какого-то Вана, который от силы два раза в месяц бывает на работе, чтобы получить свои пятнадцать юаней, остальные идут в карман Лао Ли. Не веришь? Только недавно он дал двести пятьдесят юаней Сяо Чжао, откуда он их взял? Ты знаешь?