Между никогда и навечно (ЛП) - Бенсон Брит. Страница 57

— Бриннли, я же велел тебе держаться подальше от дома во время съемок.

Мы с Бринн одновременно поворачиваемся к нему. Он разговаривает с ней, но его суровый взгляд устремлен на меня.

— Прости, папа. Сав учила меня играть на гитаре в музыкальной комнате.

Я вижу, как напрягаются челюсти Леви, его глаза слегка вспыхивают. Кому-то другому выражение его лица показалось бы каменным, но даже после всех этих лет я по-прежнему могу читать его.

Он не хочет, чтобы я была в той комнате.

Он вообще не хочет, чтобы я была в этой части дома.

Он, вероятно, не хочет, чтобы я даже знала, что дом принадлежит ему, и он определенно не хочет, чтобы я пялилась на его свадебный портрет.

В любой другой день, в любой другой момент я бы переступила границу. Испытала пределы. Напирала бы и подталкивала его, просто чтобы посмотреть, как далеко смогу зайти. Но сейчас, в нынешнем неуравновешенном состоянии, я просто не могу этого сделать. Мне еще предстоит полдня съемок, и прямо сейчас я чувствую, что меня может стошнить.

Я хочу ответов. И я их получу.

Но сейчас мне нужно оставить это в покое.

Оторвав взгляд от Леви, с улыбкой перевожу его на Бринн.

— Спасибо за экскурсию, Босс. Не забудь порепетировать, увидимся завтра, хорошо?

— Хорошо, — говорит она тихо, лишь с легким намеком на тайную улыбку. Она определенно ожидает упреков после моего ухода, но не беспокоится. Я поворачиваюсь к Леви.

— Давай на следующей неделе будем планировать уроки на обеденный перерыв.

Он коротко кивает, но ничего не говорит, так что я неловко машу свободной от «Yamaha» рукой, и направляюсь к входной двери.

Сойдя с крыльца, иду прямо к большому дереву с веревочными качелями. Вглядываюсь в лиственный полог, замечая толстую крепкую ветку, к которой привязана веревка. Поворачиваюсь, чтобы рассмотреть сиденье качелей. Это обычная, потертая доска. Прикрепленные с обеих сторон веревки имеют пластиковые накладки размером с ладонь взрослого человека именно там, где можно держаться при раскачивании. Я протягиваю руку и провожу пальцами по одной из них.

Представляю Бринн и Джулианну на этих качелях, как на фото, но в действии, как на домашнем видео. Они смеются и улыбаются, а счастливый Леви наблюдает за ними с крыльца. У меня возникает странное желание сесть на качели, но я сопротивляюсь.

Вместо этого отступаю на шаг. Затем еще на один. Бросаю последний взгляд на лиственный полог, разворачиваюсь и возвращаюсь к своему трейлеру.

Глава 27

ЛЕВИ

После того, как я обнаружил Бринн с Саванной, я отвел ее в офис к Шэрон.

Желание допросить Бринн о том, что она сказала Саванне и о чем они говорили, было слишком сильным. Будь я своей матерью, то наказал бы ее какой-нибудь архаичной и жестокой пыткой, которая обязательно оставила бы у нее неизгладимые шрамы. Я — не такой, как моя мать. И я поклялся никогда таким не становиться. Но, черт возьми, иногда я не совсем понимаю, как быть родителем.

Иногда мое единственное руководство — как им не быть. Мои родители тому отличный пример. Родители Джулианны были и того хуже, поэтому мы с Джулс часто неуклюже пробирались сквозь беспорядок, пытаясь справиться с воспитанием ребенка под нависающей над нами тенью болезни Джулс. Это было совсем не нормально, и Шэрон все время говорит мне, что я делаю все, что в моих силах. Этого должно быть достаточно, но иногда… ничего не получается.

Шэрон говорит мне, что они с Бринн собираются сегодня вечером в церковь на рыбное барбекю, о котором я совершенно забыл.

Мне приходится регулярно напоминать себе, что церковь, которую сейчас посещает Шэрон, — это не та коррумпированная организация, которой руководил мой отец. Она более приемлемая. Не одобряет жестокого обращения с детьми. Не отправляет «проблемных юных девушек» жить в опасные фальшивые приемные семьи просто для того, чтобы убрать их с глаз долой. Итак, пообещав им, что появлюсь на барбекю, я ухожу.

Я еду в район Ривер-Вью, чтобы проверить восстановительные работы. В одном из последних домов возникла проблема с водопроводом, так что я отправляю сообщение Шэрон, что ей придется обратиться к нашему частному спонсору. Мы ведем дела через юриста по недвижимости и бухгалтера, и до сих пор нам ни разу не отказали.

Я проживаю ту же рутину, что и предыдущие несколько дней. Офис, проверка хода работы, офис, кровать. Но к пятнице удача покидает меня.

Когда я возвращаюсь домой, солнце садится, но съемочная группа все еще усердно работает. Я прокрадываюсь через парадную дверь в отгороженную часть дома и выхожу на террасу.

Темные тучи на горизонте и вспышки молний придают воде бушующую, опасную ауру. Судя по действиям съемочной группы, они спешат отснять последнюю сцену, прежде чем на них обрушится дождь.

Внизу на пляже я могу разглядеть Саванну, идеальный силуэт ее тела резко выделяется на фоне воды, словно призывая надвигающуюся бурю. Я не слышу ее реплик, если она вообще говорит, но, стоя на террасе, наблюдаю за ней, пока в громкоговоритель не раздается крик: «СНЯТО». Когда съемочная группа начнет собираться и все потихоньку расходятся, мне следует развернуться и уйти в дом. Я должен продолжать избегать ее, как делал весь день.

Но я стою на месте.

Наблюдаю, как ее силуэт приближается, пока не вижу скудное черное бикини, в котором она снимается, демонстрирующее руку с фальшивыми татуировками. Интересно, оставили ли ей для фильма ее настоящую татуировку на спине или скрыли гримом?

Я смотрю на Сав, желая, чтобы она повернулась, чтобы я мог сам все увидеть. Чтобы утолить любопытство и усмирить влечение. Вместо этого, словно почувствовав мой взгляд, она поднимает голову и встречается со мной глазами. Останавливается и смотрит с бесстрастным лицом. Я смотрю в ответ. Когда она слегка кивает в сторону дома, я не мешкаю. Поворачиваюсь и спускаюсь по лестнице на террасу, встречаясь с ней через несколько секунд. Я знаю, что произойдет дальше, и что-то внутри меня годами жаждало этого разговора.

Когда Саванна открывает рот, ее вопрос вырывается быстро, словно он часами вертелся на кончике ее языка, пытаясь пробиться сквозь зубы и, наконец, получил свободу.

— Ты женился на ней, потому что она заболела?

— Да.

— Почему?

— Не хотел, чтобы Бринн осталась одна, — честно отвечаю я. — Не хотел, чтобы Джулианне пришлось проходить через все одной — растить ребенка, одновременно проходя курс лечения от рака. Она такого не заслуживала. Бринн такого не заслуживала.

— Сколько лет было Бринн, когда Джулианна заболела?

— Два года в первый раз. Четыре — во второй.

Она пробегает глазами по моему лицу и, задавая следующий вопрос, ее голос звучит мягче. Более неуверенно, будто она боится ответа.

— Ты любил ее?

Саванна не уточняет, но ей и не нужно. Я знаю, что она говорит о Джулианне. Я качаю головой и отвечаю без колебаний:

— Не так.

Я не заканчиваю. Не говорю то, что хочу. Я не любил ее так, как любил тебя.

— Зачем тогда носишь кольцо?

Я пожимаю плечами.

— Оно делает Ларков счастливыми, пока они думают, что я все еще скорблю по их дочери. Удерживает людей от попыток свести меня с кем-то.

И удерживает женщин от мысли, что я позволю им стать кем-то большим. Потому что единственная женщина, с которой я когда-либо хотел большего, стоит прямо передо мной.

Я держу рот на замке, и молчание между нами затягивается.

Жду, что она скажет что-нибудь, что угодно, но она молчит. Просто смотрит на меня и ничего не говорит, и, кажется, что проходят годы. Чем больше длится тишина, тем сильнее напрягаются мои плечи. Тем сильнее я злюсь.

Я не знаю, чего хочу от нее в этот момент. Извинения? Признания? Будет ли хоть чего-то достаточно? Я просто хочу больше, чем она мне дает. Больше, чем получил за последние восемь лет. Я хочу большего, чем то, что у меня осталось после той крохотной квартирки в Майами, когда мне было восемнадцать. После серьезного решения без правильного ответа, и единственной любимой девушки, уходящей от меня во второй раз.