Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса - Делягин Михаил Геннадьевич. Страница 60

В Германии ницшеанская враждебность к образованию в течение нескольких поколений оставалась чем-то совершенно нетипичным и маргинальным, тогда как англичане непрестанно на практике демонстрировали своё неприятие интеллектуализма» [132] [80].

Вместе с тем представляется необходимым подчеркнуть, что для «англичан… идеи стали объектом антипатии, а мыслители представлялись злодеями отнюдь не только потому, что в других местах, – начиная с Франции, – политическое теоретизирование привело к революции» (хотя в исторической практике, действительно, как правило, «контрреволюция защищается антиинтеллектуализмом» [147]).

Последовательное отучение от интеллектуальной деятельности и эффективная дискредитация последней не у простого народа (гипотетическая способность которого размышлять вполне справедливо воспринималась правящими классами как классовая угроза), а именно у правящей элиты Англии объясняется далеко не только официальным его обоснованием – практической необходимостью массово готовить жестокосердных и исполнительных колониальных чиновников.

Ведь эти чиновники, последовательно поднимаясь по служебной иерархии, в конечном итоге оказывались не способными к интеллектуальной деятельности и на тех постах, где она являлась жизненной необходимостью, – а постепенно запертая (благодаря своей дискредитации среди элиты) в социальное гетто наука, отделенная тем самым от реальной жизни и реальных потребностей власти, довольно быстро выродилась в бесплодную касту. В результате Британская империя уже через два поколения после пика своего могущества практически лишилась способности реагировать на быстрые и глубокие изменения внешнего мира и самого английского общества, требующие прежде всего осмысления.

Насколько можно судить, пропаганда дебилизации официальной элиты Британии являлась глубокой диверсией боровшихся за власть внутри самой этой элиты финансовых спекулянтов: превращая аристократию и «высший класс» империи в бездумных исполнителей, лондонский Сити тем самым устранял своих потенциальных конкурентов за реальную, высшую власть, связанную с выработкой концепций, стратегий и повестки дня.

То, что общее снижение интеллектуального уровня элиты неминуемо снизит конкурентоспособность всей империи, в том числе и самого финансового капитала, в ходе этой борьбы за власть как абсолютную ценность попросту не принималось во внимание либо же представлялось вполне приемлемой ценой, если вообще не всего лишь риском.

(Нацистские элиты, заимствуя у англичан ослепительную форму, в принципе не были способны осознать её содержания и попросту не видели реальной власти Сити, использующего оглупляемые им через дискредитацию интеллекта аристократию и чиновничество и являющегося одновременно с этим – и во многом именно благодаря этому – внутренним, скрытым контуром управления и жизнеспособности Британской империи. Максимум, что было доступно сторонним наблюдателям, да ещё и столь национально озабоченным и классово ограниченным, как нацисты и их предшественники, – это выступать против омерзительных для них финансовых спекулянтов, не сознавая их позитивной, поддерживающей и направляющей роли. Именно поэтому подражание сугубо внешним проявлениям британской власти, да ещё и именно в период её заката оказалось для Германии столь разрушительным и недолговечным)

Не случайно во времена расцвета Британской империи именно Бенджамин Дизраэли, необычно много сказавший вслух о непубличной власти Англии (да и всего тогдашнего Запада, в его восприятии – всего мира), восхищался именно ограниченностью элитарного образования и последовательно пропагандировал её: «Вы хорошие стрелки, вы умеете ездить верхом, вы умеете грести… И то несовершенное выделение мозга… которое называется “мыслью”, ещё не согнуло вашего стана. Вам некогда много читать. Напрочь исключайте это занятие!» [177]. Образцовый герой его романа заявлял: «Я не терплю книг в моём доме», а сам Дизраэли подчеркивал: «Превосходство инстинктивного [то есть не думающего и тем более не рефлексирующего] человека – важный признак аристократии» [80].

Сформулированные Дизраэли в 1870 году в «Лотаре» принципы воспитания британской элиты: «То, что вы называете невежеством, – это ваша сила: отсутствие книжных знаний. Книги пагубны. Это проклятие человечества.» [177], – через 60 лет после его смерти высказал Гитлер: «Какое счастье для правителей, когда люди не думают! Думать следует только при отдаче… приказа, в противном случае человеческое общество не могло бы существовать» [220], – а затем, описывая с натуры в романе «1984» под предлогом далекого будущего будни английской пропаганды [63], показал в качестве неотъемлемых атрибутов тоталитаризма работавший на ВВС Оруэлл.

Директор одной из частных школ, демонстрируя глубокое приятие транслировавшихся своим внутривластным конкурентам установок Сити, подчеркивал: «Хранителей империи формирует не книжное знание, не педантизм и дотошность, а охота на оленей и футбол. Значение имеет лишь физическая активность нашей имперской расы. Не ученый педант…, но человек со стальными нервами и животным духом может предотвратить бедствия, которыми грозят будущие мятежи [туземцев, как, например, мятеж в Индии 1857 г.]». Надо «обособлять [правящий класс] и ставить его выше других…, причём интеллектуальная сторона не имеет большого значения» [262].

Английский философ и социолог Герберт Спенсер следующим образом выразил суть системы частных школ: «Первое условие преуспеяния нации заключается в том, что это должна быть нация здоровых животных» [262].

Разумеется, такая нация должна быть направляема, вместе с формально руководящими ею аристократами (а затем и политиками), не сознаваемыми, не видимыми и не постижимыми для этих захлебывающихся в самодовольстве «здоровых животных» их реальными властелинами из круга финансовых спекулянтов. Однако понимание этого неуклонно оставалось достоянием людей уровня Дизраэли: практиков, осмысляющих происходящее с ними и совершаемое ими, а отнюдь не выкармливаемых реальными властелинами для проведения пропаганды ручных философов.

Британское элитное образование культивировало физическую силу и волю, подавляя (а то и полностью разрушая в зародыше) чувства и интеллект. Основными добродетелями были стоицизм, смелость, выносливость, дисциплина: «мужчина, стиснув зубы, неуклонно движется вперед; гибнут лишь жалкие слабаки» [224] (показательно, что от эсэсовцев тоже требовалось «не размякать, а действовать», причём точно так же – дословно – «стиснув зубы»).

Англичане и следовавшие им немцы полагали прививаемые им черствость и бесчувственность одной из наиболее значимых составляющих силы, а чувствительность и способность поставить себя на место другого – слабостью, считавшуюся теми и другими признаком низшей расы [226].

При жестком разделении (даже элитных сообществ) на вождей и ведомых критерием принадлежности к первым служила, разумеется, не ученость, а «характер» [256, 262], под которым понималось прежде всего самообладание, доходящее до полного отказа от проявления чувств и не отличимое от простой бесчувственности. Считалось необходимым подавлять эмоции в прямом смысле слова любой ценой.

Изучая нацистских почитателей «британской расы господ», Ханна Арендт весьма убедительно показала, что начало их «нравственному кодексу убийц» [159] положило именно глубоко укорененное представление об утрате самообладания как о величайшем грехе («самообладание [как] первая и последняя из добродетелей» [129]). Один из подчиненных Гейдриха описывал с натуры: «Сознательное подавление чувств… стало… неотъемлемой чертой фюреров СС». Ведь, как объяснял Гиммлер, самообладание необходимо, чтобы «видеть горы трупов и сохранять приличие» [171].

Понятно, что эта представляющейся вполне очевидной причинно-следственная связь в полной мере относится не только к ученикам, далеко превзошедшим учителей, но и к самим этим учителям: «Английского мальчика методично заставляют воспитывать волю…, учат подавлять любые внешние выражения чувств»; «аскетическая, бесполая, нарциссическая культура имперской мужественности подготовила почву для культуры смерти» [186].