Мексиканский для начинающих - Дорофеев Александр. Страница 19

Я очень хорошо помню те события, потому что был их участником. С моим папой договорились, чтобы он представил меня в качестве душевнобольного. Делегация решила, что дон Хуан легко меня излечит и, успокоившись, вернется с дикого берега к семье. Это была хорошая, человечная задумка. Мне сказали, как в общем-то ведет себя душевнобольной. И я репетировал несколько дней. Когда я показал все, чему научился, делегация смутилась. Они засомневались, так я сейчас думаю, возьмется ли дон Хуан Андусе за такой трудный случай.

И все же на день Независимости, украшенные трехцветными флагами, мы отправились в путь. До дикого берега пятнадцать километров, такова ширина нашего острова, и далее три километра до утеса, на котором дон Хуан построил лечебницу.

В доме было очень тихо. Только слышался прибой. Каждая из ста коек примята. Наверное, дон Хуан лежал на них поочередно. А гамак его лишь покачивался на ветру. Под ним на глинобитном полу белела горстка пляжного песка, будто кто вытряхнул сандалии.

Это было все, что осталось от дона Хуана Андусе. Я тогда сразу понял. Все наши уходили из этой жизни приблизительно так. Или немного иначе.

Губернатор дон Хоакин набил свою курительную трубку белым прахом, чтобы передать вдове – донье Фермине.

Как мне было не запомнить тот день Независимости?! Сто заправленных, но примятых коек. Тишина и фырканье прибоя. И белый прах под гамаком, и как губернатор набивал им курительную трубку. Я стал на самом деле как душевнобольной. Обратной дорогой меня несли, завернув в трехцветный флаг, будто павшего в битве.

Лет через пять ураган Херардо снес крышу с лечебницы дона Хуана Андусе и поломал деревянные жалюзи в окнах. Дом пустует, но как-то все держится на утесе. А донья Фермина, говорят, ни разу там не побывала. Теперь я не уверен, что там, на диком берегу, произошло. Правильно ли я все видел и понимал? – так я сейчас думаю. Ну, как умру, узнаю правду и успокоюсь. Мой папа говорил: «Все тайное становится явным на том свете. А если бы мы все узнавали на этом, чем бы занимались на том? Скучали». Эти слова тоже есть на одной из скамеек в нашем парке.

Дон Томас Фернандо Диас приподнялся в гамаке, чтобы лучше видеть, как выплывает солнце. Странно, как медленно восходит и как быстро заходит. Дон Томас думал об этом раз в году. Солнце было таким же, как двадцать, тридцать, пятьдесят лет назад – разве что менее ярким.

Дон Томас Фернандо Диас догадывался – если встретит солнце на диком берегу острова Чаак, значит впереди еще одна весна, когда распускаются хаккаранды, колорины и фрамбуэи, еще летний сезон дождей с рюмкой текилы, еще одна осень, когда вызревает морской виноград и бродят неподалеку ураганы, и зима, конечно, когда почти нет москитов и кокосы глухо падают в прибрежный песок, вздымая белые облачка праха. Хорошо пожить где придется.

Алуши

По воскресеньям большинство наших на пляже. Он так и называется Доминго, то есть воскресенье. Есть и другие. Лунес, Мартес – понедельник, вторник – и так далее. И по месяцам – Энеро, Фебреро… На острове Чаак триста шестьдесят шесть пляжей с названиями. Да еще безымянные на диком берегу.

Но по воскресеньям наши на Доминго. Он как раз напротив военной авиабазы. Поэтому даже команданте-генерал Кастро с женой и дочкой – красавицами – приходят на пляж. Генерал Кастро, конечно, не Фидель. Марио Кастро. Но тоже симпатичный. Всю неделю в небе, на авионе, а по воскресеньям – в море.

Все наши заходят в воду примерно по грудь и стоят много часов, до полного мрака. Думают и разговаривают. У нас не принято плавать. Плавают, волнуя море, и ныряют туристы. А наши стоят, как прибрежные камни, как соляные куклы, впитывая и растворяясь. Бывает, что без остатка.

У всех наших широкие плечи с увесистой головой. По грудь в воде они кажутся гигантами. Но когда выползают за пивом, которое хранится в холодильных сундучках под пальмами, заметна укороченность нижней половины. Как и все в природе, это не случайно – спасает от ураганных ветров. Длинноногих разом бы подхватило-унесло. А наши остойчивы, как рыболовные баркасы.

– Он всю жизнь боялся авионов, – сказал дон Томас Фернандо Диас, глядя на тонущее солнце-доминго. – Мауро Клементе Ангуло – родоначальник электричества на острове Чаак. Так и случилось – он погиб во время бомбежки! Какова, скажите, судьба! Я говорю о том самом доне Мауро, кузене доньи Фермины – вдовы нашего первого медика дона Хуана Андусе. Дон Мауро страдал от любви к донье Фермине, покуда был жив ее муж. Лучше сказать, он светился и пламенел любовью – в то время от него можно было ожидать любых безумных поступков. Люсьернаго, мой светлячок, – так называл он донью Фермину.

Да, на острове было светлячков, что звезд на небе! А иногда и больше. По ночам они освещали все дороги и закоулки. Я удивлялся, зачем они это делают. Не оставалось темного уголка, чтобы укрыться с девчонкой. Только присядешь на скамейку под миндальным деревом или сейбой, как возникают ниоткуда один, два, сотни люсьернаго. И все, как днем, – читай медные дощечки со словами наших достойных людей.

Люсьернаго трепетали, моргали, вроде манили куда-то. Их свет прохладный и неземной. Они кружили голову и отвлекали от простых любовных желаний, так я сейчас думаю.

В общем-то, они хозяйничали на острове, как хотели, и отключить их было невозможно.

Вот тогда дон Мауро Клементе Ангуло, сильно страдавший от любви, совершил внезапный поступок. Он установил электрическую машину – там, где сейчас отель «Эль пирата», тут была его собственность. Электрическая машина весила не менее семи тонн. Ее доставили на пароходе, который поддерживали три плота. Она давала такой чудесный свет, теплый и управляемый. Представьте, первый раз, когда этот свет возник на острове! Я жил рядом с электроплантой – как это было хорошо! Я перелезал через забор, чтобы видеть этот феномен, этот новый свет. Тут находился родник, из которого свет вытекал.

Необходимо было четверо, а то и пятеро мужчин, чтобы завести электродвижок, это я помню. Но сначала его разогревали дровами или углем, бросали в топку. Отсюда и шла энергия.

Была у нас на острове одна хитроумная персона по кличке Большевик – дон Альфредо Гонсалес, единственный, который знал все тонкости электрической машины, неустанно следил за ее работой. Он протянул провода по всему городу. Так на острове Чаак благодаря дону Мауро Клемента Ангуло появилось настоящее электричество. Каждое утро и целые дни мы чувствовали, как увеличивается счастье, потому что ожидали вечернего света.

Основав электростанцию, дон Мауро взял в жены донью Фермину, уже ставшую к тому времени вдовой. Кроме семи дочерей от первого брака, у них родились пять сыновей и еще две девочки. Их дом сиял, как полная луна. От электричества и любви, так я сейчас думаю.

Но были из наших и такие, кому не нравился новый свет. Например, сеньор Синфо, человек старых, доэлектрических взглядов. Он даже разбил уличный фонарь. Этого никто не видел, но все думали, что больше некому.

Затем сеньор Синфо выжег участок сельвы в три гектара на юге острова и построил ранчо. Наши говорили, что он разводит там люсьернаго – в пику электростанции. Лучше сказать, это было недоразумение. Сеньор Синфо имел четырех детей, двух мальчиков и двух девочек, которых назвал так – Люсерна, Люсидез, Люсиферо и Люсифуго.

Однако были-таки очевидцы, видевшие громадных люсьернаго. Они уверяли, что это новая порода, выведенная сеньором Синфо. Бледные, полупрозрачные появлялись люсьернаго из сельвы. Не только порхали, но в основном ходили, прохладно посвечивая и принимая человеческий облик.

Второго ноября, в день Мертвых, я сам видел, шлялись по всему городу. Не стесняясь, заходили в ресторанчики, светясь, как торшеры, вполнакала. Вреда от них не было, но было смущение.

Чтобы прекратить это, наш губернатор дон Хоакин вызвал сеньора Синфо на разговор. Но вот что отвечал сеньор Синфо. Он заявил, что не имеет к этому малейшего отношения. И добавил, что индейские предания рассказывают о таких бледных существах, которых звать Алуши. И скорее всего новая электростанция каким-то образом возродила эту старинную форму жизни. «Заметьте, – сказал тогда сеньор Синфо. – Их так и тянет в центр, к электропланте! А на моем ранчо спокойно, если не считать двух мальчиков и двух девочек».