Русская война 1854. Книга пятая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич. Страница 19

Сейчас я верил, что таким и может быть тот другой путь.

* * *

Константин поднял голову, встречая Ростовцева. Его не было несколько дней, и опять он пришел не с пустыми руками.

— Он снова пишет, — сразу же выдал ротмистр.

— Переписывает?

— Нет, новую книгу. Совершенно новую, — кажется, молодой аристократ был под впечатлением.

— И что же такого в мире еще ни разу не писали? — Константин не верил. — Снова фантазии?

— Да, он снова пишет про будущее, но… В этом будущем впервые с библейских времен не отдельные страны, а единое человечество. Словно еще до Вавилонской башни.

— Единое человечество?

— Да, и там нет сословий. Любой может служить, и любому служба может дать полные права.

— Словно в античности.

— Честнее, — Ростовцев на мгновение погрузился в свои мысли. — А еще он пишет про звезды. Мы знаем, что там есть такие же планеты, как наша, но никогда не думали, а есть ли там жизнь. Ее точно нет рядом, но что там?.. У дальних звезд, что светят нам по ночам? И полковник считает, что настоящий враг там, что там нас ждет вечная битва. Не какой-то языческий Рагнарек, а настоящая. За жизнь, за свободу.

— И что самое главное вы думаете после прочтения? — Константин внимательно смотрел на своего адъютанта. И своего ли?

— Что нельзя дарить свободу просто так. Ее нужно заслужить! Только служба общему делу заставит ее ценить, беречь.

Константин хотел было продолжить этот разговор, но часы пробили три. Он уже опаздывал на встречу с адмиралами, а значит, разбираться с новым творением Щербачева нужно будет позже.

— Ротмистр, — великий князь внимательно посмотрел на Ростовцева. — Я понимаю, что некоторые идеи могут казаться со стороны привлекательными. Даже глупости социалистов или вот теперь Щербачева. Но все это просто слова, никак не подтвержденные делом. Поэтому мой приказ будет тот же. Копию оставьте мне, а оригинал нужно уничтожить. И… Позаботьтесь, чтобы полковнику больше не давали бумагу, хватит ему нас отвлекать.

— Так точно, ваше высочество, — Ростовцев на этот раз ответил без каких-либо пауз, и Константин расслабился. Пусть идеи полковника и опасны, но ротмистр еще не погрузился в них слишком сильно и понимает, в чем его настоящий долг.

* * *

Николай Ростовцев ничего не понимал.

Он всегда мечтал о карьере, он помнил, как радовался, узнав, что великий князь решил приблизить к себе простого ротмистра, но… Роскошь столицы больше не пленила, а тоска по боевому братству, в которое он погрузился под Севастополем, становилась лишь сильнее. А потом было пленение Щербачева. А ведь он герой… Защитник Крыма, захватчик проливов, и при этом сидит в отдельном крыле под замком, и все делают вид, будто так и должно быть. Никто не подает голос, все боятся. И он, Николай, боялся, а потом прочитал то, что писал Григорий Дмитриевич.

Ничто не достается просто так: за свободу, за себя нужно бороться…

Великий князь сказал, что это просто слова, что полковник не доказал их делом. Но разве все, что тот совершил во время этой войны — это не доказательство? Разве его подвиги — это не то самое сражение за свободу, за право бороться, за будущее, в которое он верит? И в которое поверил он, Николай… Молодой ротмистр остановился перед дворцовой охраной, а потом решительно развернулся и пошел совсем в другую сторону.

Сжечь книгу никогда не поздно. А вот встретить Александра II можно именно сейчас, когда он возвращается со своей дневной прогулки. Если Николай ошибся, он ответит за это. Но царь должен узнать все, что пишет его пленник. Может быть, в отличие от великого князя он-то сумеет понять?

[1] Главный герой ошибся. Дарвин уже есть и даже начал публиковать первые очерки «Происхождения видов», собственно, почему Горчаков и не удивился.

Глава 9

— Граф, на взвешивание! — громкий крик старшего техника отвлек Льва Николаевича от мыслей.

Он ведь мог отказаться от своего слова после отлета полковника Щербачева, но не стал. Тот короткий разговор с князем Горчаковым словно встряхнул молодого артиллериста и напомнил о том, где сейчас на самом деле происходит битва за Россию. Иногда, глядя на смерти вокруг, Лев Николаевич сомневался, а точно ли все это является отражением божьего замысла. Он ведь видел войну и раньше, и она всегда казалась чем-то темным, что разрушает души. Но здесь, в Севастополе, гораздо больше было другого. Солдаты помогали друг другу, умирали — да, но в то же время и становились ближе. Не один человек, а единое целое, которое вместе было способно свернуть целые горы. Граф никогда раньше не видел такой силы, но уже сейчас не мог не думать, на какие свершения она окажется способна, когда вернется домой. И это манило…

— Все! Теперь ни девушки, ни командир не смогут от вас взгляд отвести, — цирюльник из пленных французов закончил и показал графу зеркало. Там отражалось вытянутое волевое лицо с узкими черными усами.

Действительно, неплохо. Граф кинул монету цирюльнику, а потом прошел в зону взвешивания. На каждого из пассажиров выделялось двести килограммов с учетом их собственного веса и обязательной экипировки, так что сейчас решался вопрос, сколько личных вещей Лев Николаевич сможет прихватить. Причем тут все было честно: ни титул, ни деньги не могли бы ничего изменить.

— Ну, как вы, граф? — в помещение заглянул Даниил Кириллович Волохов, который в отсутствие Щербачева продолжал следить за выпуском новых «Китов».

— С утра не ел, надеюсь, этого хватит на еще одну книгу, — пошутил Толстой.

— И это правильно. Иногда голодание так прочищает мозги. Я вот на днях забыл поесть и потом целый день словно парил.

Граф не обманывался этим дружеским разговором. Они могли сколько угодно хорошо общаться с Волоховым, но, когда доходило до дела, тот строго следовал утвержденным еще полковником Щербачевым протоколам.

Как ведь все начиналось. Граф сначала подошел к Кирьякову, спросить, как именно ему добираться до действующих частей, но генерал лишь пожал плечами — официальных кораблей к Босфору отправлять не планировалось. Зашел к адмиралам — те рассказали, что добровольцы полетят на новом «Ките», но места на ближайшие шесть рейсов уже заняты. И графский титул, даже дополненный звонкой монетой, не убедил никого пропустить вперед молодого дворянина.

Тогда Лев Николаевич заглянул за помощью к Волохову, и тот не помог, зато дал совет. Пройти курсы оператора бронированных платформ — ему, как опытному артиллеристу, это было не так уж и сложно. Неделю графа гоняли в хвост и гриву, заставляя освоить все роли: и наводчика, и мехвода, и просто подавателя снарядов. Он делал все и, наконец, получил рекомендацию в командиры машины, а вместе с этим и приоритет к отправке. Граф не говорил это никому, но в тот момент он гордился собой даже больше, чем после выпуска юнкерского.

— Не верится, что успел, — Лев Николаевич запрыгнул на весы и взглянул на табло.

Специальное электрическое, оно придавало процедуре взвешивания особый шарм. Вышло 84 килограмма в полной выкладке — Толстой довольно улыбнулся. За эту неделю тренировок он еще и похудел, а на теле, хоть это и не было видно под мундиром, появились самые настоящие мышцы. И как он раньше мог считать себя некрасивым или теряться в обществе? Граф посмеялся над медленно умирающими в душе страхами[1] — в новом Льве Николаевиче им не было места.

— Влезут все ваши книжки, — Волохов тоже бросил взгляд на весы. — А теперь идите собирайтесь, вылет уже через два часа. «Император Николай» ждать не будет.

— Простите, Даниил Кириллович, — Толстой не удержался. — А это название нового «Кита», откуда оно? Не мог же новый царь так быстро его утвердить, а без его воли использовать имя одного из Романовых — это могут и за оскорбление признать.

— Боитесь? — Волохов улыбнулся.